на лавке, и тело пронзила боль.
Как-то Рамона сказала ему, что мозгами он не пользуется, сердце изранил в клочья, а ноги у него слишком упрямые и бесстрашные. Она, конечно, была права, люди в аэропорту обходили лавку со спящим Беньи стороной, но губы и нос у него кровили больше, чем кулаки. По дороге в аэропорт он попал в переделку, где ему стоило сдаться и отступить, но сдаваться он не умел, и вот результат.
Замигало табло, Беньи соскреб себя с лавки, подхватил чемодан и поковылял в сторону нужного гейта. Чего только люди о нем ни говорили в последние годы, но если бы вы спросили Рамону, она сказала бы вам, что самая гнусная ложь про Беньи – это то, что он зверь. Если зверь в нем и был, то его давно вспугнули. Теперь Беньямин Ович остался наедине со своими демонами.
* * *
На следующий день ближе к обеду Ана позвонила лучшей подруге. Та не ответила, но Ана была верна себе: она позвонила еще раз, потом еще и еще. Наконец Мая, уже на взводе, взяла трубку. В это время она ехала в поезде, и все бы ничего, но она как раз направлялась в туалет, да и это тоже была бы не помеха, но дело в том, что Ана всегда разговаривала только по видеосвязи.
– Неужели непонятно, человек занят? – прошипела Мая, сидя в туалете и с трудом удерживая в руке телефон.
– Срешь, что ли? – поинтересовалась Ана, набивая рот чипсами.
– Вот как так получается – на толчке сижу я, чипсы ешь ты, а тошнит все равно меня?
– Почему меня должно тошнить? Я ведь даже говна не вижу, – удивилась Ана, похрустывая чипсами.
– Ты тупая?
– Я? Заметь, ты первая заговорила о говне. Что с ним не так? У тебя понос?
– Хватит!
– Жидкий стул? С чего бы это?
– Тебе что вообще надо?
– Эй, ты чего? Прости, что я есть! Хотела заехать за тобой на вокзал.
– У тебя нет прав.
– И?
– Мне надоело об этом спорить. Точка. Я поеду на автобусе.
– Почему родителям не звонишь?
– Тогда они приедут меня встречать.
– Да?
– Да!
– И в чем проблема?
– В том, что я не хочу их беспокоить. Им и так сейчас нелегко… Эй? Что с тобой?
– Просто чипсы не в то горло попали. Ой, экран теперь в слюнях. Погоди, вытру.
– Браво, Ана, ты в своем духе.
– Погоди-ка, это гитара? Ты что, таскаешь с собой гитару в сортир?
– Я еду в поезде, дура, иначе ее сопрут!
– Ну ты тупая, кому нужно такое барахло?
– Спасибо, родная, я по тебе тоже соскучилась!
– Да ладно, хорош трепаться, я знаю, что ты правда соскучилась.
Мая улыбнулась:
– Я соскучилась по моей лучшей подруге.
Немного смягчившись, Ана прошептала в телефон:
– Я по тебе тоже соскучилась.
Тут Мая не выдержала и съязвила:
– Надо вас познакомить, она такая крутая, не то что ты.
На ее счастье, беседа шла по видео, потому что Ана так замахнулась на телефон, что Мая вздрогнула. Потому что было дело, Ана шарахнула ее в шутку и переборщила, после чего Мая неделю не могла спать на боку.
– Сыграй что-нибудь, а? – Ана кивнула на футляр с гитарой.
– Я играю только для моей лучшей подруги, – ухмыльнулась Мая.
– Блин! Если б у меня было сердце, я б и правда обиделась! – сказала Ана, и обе захохотали.
Мая раскрыла футляр, достала гитару и сыграла для своего лучшего человека, сидя на унитазе в тесном туалете трясущегося поезда. За это Ана ее и любила. Песня была новой, а слова старыми.
Я с тобой ты со мной
И пусть весь мир нам грозит войной
Что он может против нас
Против твоих бесстрашных глаз
У него одни понты да пустое вранье
А у меня есть ты и твое ружье
Он только болтает целый век
А мы с тобой армия из двух человек
Пускай оборутся пускай дерутся
Пускай отступят и уберутся
Мне они не нужны я им не нужна
А мы с тобой – к спине спина
И если все рухнет в единый миг
Мы выстоим – вдвоем против них
Будь то радость или беда
Вместе всегда
Я с тобой ты со мной
И пусть весь мир нам грозит войной
Последние ноты метались от экрана к экрану, пока эхо не растаяло. На Маином конце провода грохотал поезд, на Анином – барабан сушилки: она стирала постельное белье отца. Мая сразу поняла, что у него был рецидив. Ана всегда звонила ей, когда запускала стирку, чтобы не сидеть в одиночестве. Они молчали минут десять, потом Ана сказала:
– Хорошая песня. Твоя лучшая подруга будет довольна.
Мая хохотала так, что гитара била ее по животу.
– Ну ты тупая!
– Ага. И это говорит девочка, которая учится в музыкальной школе. На чемпионате мира по спортивному тупизму тебя бы тупо отстранили за допинг. Жюри бы сказало: извини, девочка, но наши участники честно тупят не щадя себя, а ты просто-напросто свалилась в детстве в бочку с тупоболиками. Выступать с такими преимуществами – это неспортивно!!
Мая хохотала на весь поезд. Но ей было наплевать. Они не виделись сто лет, их разделяло пол-Швеции, но после этого разговора показалось, будто они не расставались. Будто ничего страшного не случилось.
– Прости, я не знала, что у вас буря, надо было мне… – начала Мая, но Ана ее перебила:
– Заткнись. Откуда ты могла знать.
– Я соскучилась, – прошептала Мая.
– Звони, как приедешь, – прошептала в ответ Ана.
Мая обещала позвонить, и от одной только мысли о том, человек ли тот человек, у которого в жизни нет такого человека, как Ана, у нее разболелась голова.
Они попрощались, и Мая протиснулась в дверь, вытаскивая за собой футляр с гитарой. Два года назад с этим футляром она уезжала из Бьорнстада, тогда ей было шестнадцать, а сейчас – восемнадцать, она уехала сразу после похорон Видара, а теперь возвращалась на похороны Рамоны. Поди пойми, отчего вдруг стало так грустно – из-за смерти Рамоны или от нахлынувшей ностальгии. Рамону Мая почти не знала, но та относилась к разряду людей, после смерти которых кажется, что улетел воздушный шар. Мы плачем не по тем, кого потеряли, а по тому, чего лишились с их уходом.
Мая гадала, кто придет на похороны. Будет ли Беньи? В кармане на дне потрепанного
