Охранники на входе, которых, как видно, предупредили, пропустили меня без вопросов.
О том, что Артур вернулся, мне сказал запах. Весь второй этаж благоухал яблочным табаком. Владелец «Кувшинки» еще до войны перенял привычки алавитов курить по вечерам кальян. Он ни дня не мог прожить без своей трубки и булькающего стеклянного горшка, продымив весь кабинет.
Мосс, закинув ноги на низкий стол, развалился на протертом кожаном диване. За те годы, что мы не виделись, приятель набрал по меньшей мере два стоуна и покруглел везде, где только это было возможно. Волосы на голове стали редкими, а глаза поблекли. Вот уж к кому время оказалось неумолимо. Даже жестоко.
Заметив меня, он оживился, громко хлопнул в ладоши:
– Ганнери! Черт побери! Я уже заждался!
Он поднялся, отчего стал виден торчащий из-под жилета живот.
– Тебя просто не узнать, капрал. Праздная жизнь?
Мосс хохотнул, постучал по брюху:
– Это мои беды и страдания. Прячу их от мира, дабы спасти все человечество.
Мы пожали друг другу руки, и он, махнув на диван, сказал:
– Садись. Я слышал о твоих делах в Хервингемме от общих знакомых. Коппер! Я хохотал до слез, когда узнал. Ржал так, что шампанское из носа потекло. Кто бы мог подумать, что парень, страховавший меня в лихие времена, сменит дорожку!
– Полиция в прошлом. А помощь… после войны за мной оставался долг, Мосс. Так что я задержался в Риерте и помог вам с Арви наладить дело. И, смотрю, «Кувшинка» с тех пор крепко стоит на ногах.
– Крепко стоишь на ногах, только пока платишь Старухе и жандармам. Все это видимость, Итан. Благополучие упадка. Так что добро пожаловать в город стальных сердец и холодных слез.
– Да ты поэт. Стальные сердца проржавели, еще когда я жил под твоей крышей и работал на тебя. А что до слез… Риерта редко плачет.
Он посмотрел на меня неожиданно серьезно:
– Поверь, ганнери. За последние годы слез тут пролилось еще на одно озеро Матрэ. С одной стороны давят богатые, с другой – закипают бедные. Каждый месяц выявляют десятки случаев трансформаций. В основном в Трущобах и в Верхнем, но весной был один даже из Земли Славных. Все, что пишут ваши газеты – а я порой читаю «Хервингеммский источник» и «Зеркала», – ложь. Контаги появляются точно грибы после хорошего дождичка, и технология переработки мотории все так же остается опасной для людей. И для моего города. А носители ингениума? Думаешь, они только на службе у государства или работают на Старуху? Черта с два. Их гораздо больше, чем мы с тобой можем представить. Просто некоторые умирают почти сразу после проявления способностей. А кто-то умело скрывает их или бежит из города. Куда-нибудь в Конфедерацию или на Малую Плеяду. Подальше от наших властей и бандитов. Да и эпидемия кровавой капели стольких выкосила. Раньше по воскресеньям здесь было не протолкнуться от желающих, а теперь… крематорий получил много моих клиентов. Впрочем, чего я разнылся на ночь глядя? Рассказывай, в какие неприятности ты влип и чем я смогу помочь?
– Неприятности?
Он фыркнул:
– Не держи меня за дурака, ганнери. Ни с того ни с сего на голову люди не сваливаются. Да еще в том состоянии, как тебя описала Сибилла.
Мосс внезапно прищурился, пошарил толстой рукой по столу, не отрывая от меня взгляда, сунул мундштук в рот. В кальяне заунывно забулькало, словно рядом было какое-то болото, и мы оказались в облаке ароматного дыма.
– Скажи-ка, Итан. Прошлой ночью штурмом взяли Гнездо. Ты, случайно, к этим событиям не имеешь отношения?
С интуицией и догадками у него всегда было хорошо. Мосс как кусок окровавленного мяса, который бросили в бассейн голодным акулам. Самое забавное, что его так и не смогли сожрать.
– Мне кажется, лучше тебе ничего не знать. Не стоит взваливать на себя чужие проблемы.
– Твой ответ все равно что «да», которое ты прокричал на Дворцовой площади через усилитель звука. Дьявол меня поймай, ганнери! Что вообще тебя связывает с повстанцами?!
Я умею слышать нюансы. Не «террористы» и даже не «революционеры». «Повстанцы».
– Ты внезапно стал противником власти?
– Я оговорился, – степенно произнес Мосс, откидываясь на спинку дивана. – Обычно со мной такого не случается.
– И все же…
Он выпустил кольцо дыма, и то повисло между нами, все больше увеличиваясь в диаметре.
– С новым дуксом стало сильно хуже. Диктатура, коррупция. Верхушка жирует, бедняки вкалывают и дохнут. Все недовольства жестоко подавляются, кругом тайная полиция. Жандармы. Гвардия. Плакальщики. Народ терпел много лет, но в итоге котел закипел, и вспыхнуло восстание в рабочих районах. На руку правительству сыграло то, что началась эпидемия кровавой капели. Костоломная вещь, скажу я тебе. Сам переболел, а старина Честер так и не выкарабкался. Сибилле теперь вдвойне тяжелее. Потерять и сына и мужа. Впрочем, мы о неудачном восстании. Знаешь, ганнери, на войне все было довольно просто. Здесь мы, там, за кустами, узкоглазые. Убей и выживи. В мирной жизни богатеи воюют с собственным народом. А дукс делает все, чтобы его «любили».
– Революции создают правители и те поступки, которые они совершают.
– Я стараюсь быть в стороне. И не одобряю тех, кто взрывает бомбы на бульварах. Но мой бизнес требует стабильности. Людям не нужны доступные красотки и развлечения, когда в государстве творится такое.
В этот момент в комнату вошла Чой в алом, расшитом черными драконами национальном мандаринском костюме. Ее смоляные волосы были собраны в аккуратный пучок, заколотый костяным гребнем, а в руках она держала серебряный поднос, на котором стоял кофейник и тарелка с горой горячих тостов.
– Что-нибудь еще нужно, мистер Мосс?
– Пока нет.
Она ушла, плотно закрыв за собой дверь, и я произнес:
– То есть ты помогаешь им?
Он покривил рот:
– Нет. Я делец. Я зарабатываю, обеспечивая удовольствиями всех, кто готов за это платить. Отстегиваю ребятам Старухи и не привлекаю внимания властей. Знаешь ведь правило: если в бизнес влезает политика, то все становится очень плохо. Ни мне, ни Сибилле, ни «Кувшинке» подобного не надо. Но среди моих знакомых есть недовольные. И если им понадобится укрытие… Не здесь, конечно.
– Этого достаточно для того, чтобы у тебя возникли неприятности.
Мосс пожал плечами:
– Вечно никто не живет.
– И каковы шансы у революции?
– Если положить руку на сердце, то никаких. Повстанцы разрозненны. У них нет единого руководства. Да что там! Единства тоже нет! Все ищут своей выгоды и считают правильными лишь собственные цели.
– Разве их цель не сменить власть?
– Ну да, – как-то блекло ответил он. – Только одни желают свободы, не представляя, как ею распоряжаться. Другие – уничтожить всех благородных и передать бразды правления рабочим комитетам. Это конечно же сразу спасет Риерту. Третьи хотят захватить производство мотории и использовать ее для мировой революции. Четвертые требуют уничтожить шахты добычи, а пятые – оставить дукса у власти, но чтобы он поделил доходы от продажи топлива между всеми гражданами. И так далее и тому подобное. Большую часть времени они сражаются не с дуксом, а друг с другом. Среди повстанцев то же социальное неравенство, что и везде. Там кого только нет. Начиная с рабочих, студентов и нищих художников и заканчивая богатеями, недовольными Мергеном. Ах да! Забыл о бандитах. Среди тех, кто желает изменений, есть и последние, и вот этих я бы к власти не подпустил ни за какие цинтуры.
