Навстречу мне, по центру мостовой, на прекрасном скакуне соловой масти ехала босая женщина. В седле она сидела по-мужски, но чуть сутулясь, а ее широкие темные штаны, похожие на юбку, походили на крылья ворона. Плащ был сахарным, с кислыми лимонными вставками на рукавах и капюшоне, сейчас накинутом на голову. Лицо разглядеть не представлялось возможным – его скрывала плотная вуаль.
Создавалось впечатление, что прохожие ее просто не замечают. Что она из другого мира, призрак, плывущий по улице и не тревожащий эту действительность. Словно только я один вижу ее.
Но видели ее все, вот только у жителей Риерты есть уникальная способность не замечать некоторые вещи, особенно если те могут привести к неприятностям. Да что там говорить, даже жандарм внезапно стал смотреть в противоположную сторону.
Сейчас можно кричать «караул!», бить поварешкой в кастрюлю или, к примеру, рисовать на стене дукса в непристойном виде – никто и ухом не поведет.
Собственно говоря, я ждал встречи. Несмотря на все, что говорили Мосс и Сибилла. Слухи летают быстро и попадают в нужные уши.
Я знал, что кукла смотрит на меня, и едва заметно кивнул, показывая, что не идиот и понимаю, ради кого она здесь. Та развернула коня, предлагая мне следовать за ней.
Я так и сделал.
Довольно глупо было бы возражать. А уж тем более вступать с ней в конфронтацию. Следовало поставить точку в старом деле. К тому же если у Старухи были ко мне претензии, то я бы уже неделю как кормил пресноводных крабов.
Я шел рядом со стременем, чувствуя тяжелый, неприятный лошадиный запах, и меня тоже словно накрыли маскировочным плащом плакальщика. Итан Шелби на время просто «исчез» из поля зрения прохожих.
С улицы мы свернули в переулок, затем в проходной двор, в котором затихла игравшая в мяч детвора, а после двинулись чередой закрытых галерей, протянувшихся над мягко плещущейся водой. И вышли к узкому каналу, где нас ждала паровая лодка вкуса застарелой грязи. На ней скучали трое ребят в распахнутых полупальто, надетых на выцветшие тельняшки, и в мятых котелках.
Тот, что помладше, чуть суетясь, щелчком отправил недокуренную папиросу в канал, подобострастно сняв головной убор, и взял животное куклы под уздцы, дожидаясь, пока та спешится.
Когда она оказалась на земле, я увидел, что женщина не так уж и высока. Кукла встала на цыпочки, вуаль приблизилась к моему лицу так, что мне стоило труда не отшатнуться. Я услышал призрак тихого смешка, и вот она уже спешит к посудине, развернувшись на голых пятках.
Моя сопровождающая села рядом с выступающим из палубы, излучающим жар кожухом парового котла. Чуть склонила голову, давая неслышный приказ. Помощник, оставшийся на берегу, отвязал швартовы, толкнул ногой борт. Мы сразу же взяли курс и через квартал вплыли в туннель.
Когда город в последний раз перестраивали, лет восемьдесят назад, часть каналов спрятали под землю. Не скажу, что это было правильным решением. Тут вечно царил мрак, мерзко пахло застарелой сыростью, тиной и угольным дымом, который частенько висел под низким потолком из-за отвратительной вентиляции.
Единственным источником света во время пути служил носовой фонарь.
Ползли мы со скоростью улитки, то и дело с трудом расходясь с весельными лодками и тихоходными длинными баржами с такой осадкой, что любая волна должна была перепрыгнуть через их борт и отправить груженые неповоротливые колоды на дно. Самыми проворными здесь были узкие щукообразные одиннадцатиярдовые гондолы. Они, несмотря на единственное весло, носились прямо перед носами тяжелых лодок, благодаря мастерству гондольеров избегая столкновений.
Один из них едва разминулся с нами, заорал, выпрямляясь во весь рост, но уже на втором ругательстве скис и постарался уплыть как можно быстрее. Все было прекрасно понятно – он увидел куклу, а о них порой ходило много страшилок. Никто не хочет привлекать к себе внимание черта, пока тот спит в табакерке.
Я прожил в Риерте почти два года, неплохо разбирался в ее улицах, но то, что скрывалось под ними, всегда оставалось для меня загадкой. Я никогда не знал этой подземной стороны и предпочитал не соваться в нее. Сейчас туннели работали последние дни – не за горами время высокой воды, когда они будут затоплены, до весны.
Мы миновали несколько подземных перекрестков, где-то над головой загремели колеса – по рельсам прошла конка.
Впереди забрезжил свет, и лодка вырвалась на открытую воду Трубного пролива, тусклое солнце, прячущееся за дождевыми облаками, и свежий ветер, прямо под мостом Власти. Светляки были напротив – серые и красные здания, слишком высокие и тяжелые для такой почвы. Основа фундаментов здесь – стволы лиственниц, когда-то срубленных в горах на границе с Княжеством Йевен. Эти деревья, находясь в воде, лишь приобретали прочность, так же как королевские дубы. Но даже они не могли вечно держать подобный вес, а оттого Светляки напоминали город пьяниц. И, стоит заметить, создавалось впечатление, что пили по-черному здесь исключительно здания. Они были наклонены в разные стороны, порой опираясь друг на друга, точно припозднившиеся приятели, возвращающиеся из паба.
Казалось, постройки вот-вот упадут, но те стояли так уже не один век, и громкие обрушения можно сосчитать по пальцам одной руки.
Дома надвинулись, накрыли нас густыми тенями, и мы, словно первопроходцы Папаякты, вплыли в эти каменные застарелые джунгли. Мы забирались в самые узкие, необитаемые и плохо проходимые речные артерии Светляков. Потерять представление о том, где находишься, в таком месте как нечего делать. Я понял, что мы недалеко от Порта, когда в просвете между домами увидел горбатые краны, а затем почувствовал тяжелую размеренную поступь шагающего погрузчика. Той самой диковинной машины, которой так опасался докер в пабе Уолли.
Здание, возле которого остановилась лодка, напоминало фабричное. Старое, сложенное из дрянного кирпича вкуса запекшейся крови, со сколотыми углами, с погасшей трубой котельного цеха, где окна состояли из множества кусочков толстого мутного стекла.
Не дожидаясь остановки лодки, кукла спрыгнула на берег, и я сделал то же самое, а наш транспорт начал набирать ход, оставив на память о себе лишь дым над сонным каналом.
На распахнутых железных воротах висела табличка «Первый резервный таможенный склад колониальных регионов». Лично я рассчитывал увидеть нечто вроде «Первая нелегальная букмекерская контора», или же «Трест по отмыванию денег среди товарищей», или, на худой конец, «Общество освобождения чужих карманов от наличности».
Возле парадного входа дежурил очередной мордоворот в мундире капрала таможенной службы с татуировкой на шее, ясно говорящей, что его основная работа отнюдь не на государство, а на Старуху. Некоторые господа из черни обожают наносить себе метки и показывать их всем окружающим, точно краснокожие – собранные скальпы. Он распахнул перед нами дверь и снял берет с лысой башки. Приветствовал капрал отнюдь не вашего покорного слугу.
