Моя подрагивающая рука была усеяна пятнышками пульсирующего света танцевального зала. Обычно то вспыхивающие, то гаснущие огни вызывают у меня ощущение, будто я отделяюсь от собственного тела, но сегодня вечером все казалось очень прочным, очень реальным. Связано ли это с тем, что наш контракт был (почти) заключен? Учителя в нашей школе всегда повторяли, что деньги, признание, успех — все то, что дано лишь нормальным людям, но не нам, — не так уж и важны и что их отсутствие не должно заставлять нас чувствовать себя менее реальными. Однако на самом деле это не так. Появление у меня собственного жилья заставило меня чувствовать себя более реальной, и тот факт, что я зарабатываю деньги, тоже. Этим вечером, получив свои первые в жизни визитные карточки, я вынимала их из коробки одну за другой, снова и снова читая свое имя, хотя на всех оно было одно и то же…
И теперь мое имя позволило мне пройти мимо длинной очереди людей в более дорогих одеждах и с лучшей стрижкой, людей, никогда не посещавших спецшкол. Людей с настоящими фамилиями.
Что поделаешь, если я чувствовала, что это важно?
Перл сияла в свете огней танцевального зала, как будто тоже чувствовала себя более реальной. Она не имела права находиться здесь, и я ожидала, что портье поймет, что ей всего семнадцать, хотя Астор Михаэле и говорил, что это не проблема.
Эта мысль на мгновение заставила меня занервничать. В школе нас учили быть законопослушными. Ваша жизнь будет непроста и без судимостей, предупреждали нас. Конечно, утверждение, что люди вроде нас не могут позволить себе нарушать законы, предполагает, что другие могут. Может, сейчас мы с Перл были ближе к тем, другим людям.
Мои пальцы начали зудеть и пульсировать, но не из-за вспыхивающих огней: я хотела как можно скорее подписать контракт. Хотела ухватить эту реальность, зафиксировать ее на бумаге.
Пока мы ждали начала выступления первой группы, я оглядывалась по сторонам в поисках Астора Михаэлса. Меня от него иногда пробирала дрожь, хотя он, казалось, симпатизировал мне и всегда интересовался моим мнением насчет музыки. Еще он расспрашивал о моих видениях, и, похоже, они не расстраивали его так, как Минерву. Конечно, я вообще никогда не видела Астора Михаэлса расстроенным. Он не обращал внимания на то, что его улыбка заставляет людей нервничать, и лишь смеялся, когда я говорила, что он движется точно насекомое.
Выяснилось, что мне легче разговаривать с ним, чем с большинством людей, просто не нужно смотреть на него.
— Жаль, что Мос не смог пойти, — сказала Перл. — Что, он сказал, у него сегодня вечером?
— Он ничего не говорил, — ответила я, хотя догадывалась, в чем дело.
Мос теперь стал другим. В прошлом месяце он начал перенимать у нас разные черточки — у Астора Михаэлса улыбку, у меня подергивания, у Минервы темные очки — как будто хотел начать жизнь заново.
Они с Минервой перешептывались, когда Перл не видела, и во время нашей игры посылали сигналы друг другу. Когда мои видения бывали особенно отчетливы, я видела их связь: светящиеся волокна, тянущиеся от песни Минервы к трепещущим мелодиям Моса и притягивающие обоих к бурлящим, вздымающимся и опадающим фигурам под полом.
Я старалась не смотреть. Мос все еще платит мне и говорит, что будет платить до тех пор, пока мы не станем получать от «Красных крыс» реальные деньги. Он никогда не нарушал данного мне обещания, поэтому я не сказала Перл о своих догадках.
И мне не хотелось, чтобы она грустила сегодня вечером, потому что это было очень мило с ее стороны — пригласить меня посмотреть ее любимую группу.
Вначале играли те, кого совсем недавно записал Астор Михаэле, — типа как мы, только без нашего «почти». Они уже имели название. На их усилителях было по трафарету написано «Токсоплазма».
— Что это слово означает? — спросила я Перл.
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Не совсем понимаю.
Как и я, но я также не понимаю, почему Захлера всегда называют только по фамилии, или почему Мос начал говорить Мин вместо Минерва, или почему никто никогда не называет Астора Михаэлса иначе, чем Астор Михаэле. Имена (и названия) бывают коварны.
После того как Астор Михаэле тогда подшутил над нами, он заявил, что это не имеет значения, как мы называемся, что наши настоящие зрители будут находить нас по запаху, но мне что-то мало в это верится. Очень надеюсь, что вскоре мы договоримся о своем названии. Не хочу, чтобы что-то просто прилипло к нам: типа, Джонс — ко мне.
— Каким образом «Армия Морганы» получила свое название? — спросила я. — Может, его дал им Астор Михаэле?
— Нет. Они названы так в честь кого-то по имени Моргана.
— Их певица?
Она покачала головой.
— Нет. Ее зовут Эйбрил Джонсон. Ходит много слухов о том, кто такая Моргана, но никто точно не знает.
Я вздохнула. Может, Захлер был прав и группы должны просто иметь номера.
«Токсоплазма» состояла из четырех покрытых татуировками братьев. Мне понравился голос певца — бархатный, ленивый, сглаживающий слова подобно руке, расправляющей постельное покрывало. Но остальные трое работали зверски эффективно, типа, люди, стряпающие на ТВ, которые быстро-быстро крошат зелень и прочее на части. Они были в черных очках и тоже кромсали музыку на мелкие куски. Меня удивляло, как один брат может так сильно отличаться от остальных.
Когда закончилась их первая песня, я почувствовала дрожь — за нашими спинами в толпе возник Астор Михаэле. Заметив, что я оглянулась на него, Перл повернулась и улыбнулась. Он вручил ей бокал шампанского.
Это было незаконно, но я не встревожилась. Здесь, под этим пульсирующим светом, закон казался менее реальным.
— Ну и как вам «Токсоплазма»? — спросил он.
— Слишком сильно гремят, на мой вкус, — ответила Перл.
Я кивнула.
— Думаю, трое насекомых — слишком много для одной группы.
Астор Михаэле засмеялся и коснулся моего плеча.
— А может, слишком мало.
Я слегка отодвинулась, когда зазвучала вторая песня, — не люблю, когда люди прикасаются ко мне. Из-за этого иногда мне трудно ходить в клубы, но, с другой стороны, всегда важно видеть, какую новую музыку создают другие.
— Только представьте себе, — сказал он. — Через неделю вы будете играть перед такой же большой толпой, как эта. Даже больше.
Перл расплылась в улыбке, и я могла сказать, что с этой минуты наш контракт стал для нее окончательно реальным. Я оглядела зрителей. Здесь было совсем не так, как когда я играла на Таймс-сквер, где люди приходят и уходят, когда им вздумается, некоторые внимательно смотрят и слушают, другие бросают деньги, третьи просто проходят мимо. Здесь все сосредоточились на группе, оценивали их, ждали и желали сильных впечатлений, подпитки энергией. Это вам не компания туристов с широко распахнутыми глазами уже от одного того, что они оказались в Нью-Йорке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
