— Не говорите проповедей здесь! — сказал Яркая Молния. — Проповеди пригодны на митинге, но не годны на большой дороге!
— Добрый совет и предостережение пригодны всюду и всегда могут принести свою долю пользы там, где есть намерение совершить нечто преступное. Сейчас вы преступаете закон, за что каждому из вас грозит продолжительное тюремное заключение. Мой долг и моя обязанность повелевают мне напомнить вам об этом и предупредить вас о том, какая вам за это может грозить кара, весь мир, друзья мои, есть храм обширный нашего Бога, и все служители его должны повсюду проповедовать его священные заветы.
Видно было, что спокойные серьезные слова священника произвели известное впечатление на эту толпу.
Люди, державшие мистера Уоррена, опустили руки и отступили немного в сторону, так что образовался кружок, центром которого являлся священник.
— Друзья мои, если вы хотите немного расступиться, — сказал он, — то я позволю себе высказать вам здесь же причины, почему все ваше поведение…
— Здесь не проповедывать! — вдруг прервал его Яркая Молния. — Проповедывать иди в деревню, иди на митинг; пусть на собрание два проповедника будут тогда. Подайте тележку, сажайте его туда, и иди, иди, дорога открыта, иди!
Мистер Уоррен не сопротивлялся; его усадили в шарабан рядом с моим дядей, тогда он вспомнил о дочери и, обернувшись к ней, просил ее успокоиться и вернуться домой; она так и рвалась к нему, я с трудом мог удержать ее, чтобы она не кинулась к нему в эту минуту и не ухватилась за него. Он обещал ей вернуться тотчас, как только исполнит свой долг там, на селе.
— А править лошадью в твоей тележке некому, кроме этого молодого человека; здесь так недалеко, что, надеюсь, он не откажет мне в этой маленькой услуге довезти тебя домой, после чего ничто ему не помешает вернуться в этом самом экипаже на митинг.
По привычке во всем слушаться отца Мэри позволила мне сесть рядом с собой в тележку; я взял возжи и кнут, счастливый, что мне доверили такое сокровище, как эта прелестная девушка.
Когда все это было улажено, инджиенсы тронулись в путь, конвоируя своих пленных по всем правилам военного искусства: часть их шла перед экипажем, часть сзади, а по обе стороны шли по четыре человека для того, чтобы сделать всякую попытку бегства совершенно невозможной. Но шуму не было ни малейшего, слова команды заменялись знаками, а между собой эти суровые воины не говорили ни слова.
Наша тележка некоторое время стояла неподвижно на месте, покуда инджиенсы и их пленные не отошли более, нежели на сто шагов, причем на нас никто не обращал ни малейшего внимания. Я выждал это время для того, чтобы, во-первых, убедиться в дальнейших намерениях инджиенсов по отношению к мистеру Уоррену и моему дяде, а во-вторых, и для того, чтобы иметь возможность достигнуть того места, где дорога становится немного шире и где не трудно повернуть экипаж. Достигнув этого места, я уже стал осторожно заворачивать лошадь, как вдруг крошечная ручка Мэри, затянутая в светлую перчатку, ухватилась за вожжи, стараясь заставить лошадь идти вперед.
— Нет, нет! — воскликнула она тоном, не допускающим никаких возражений. — Мы поедем за моим батюшкой в село. Я не могу, не должна, не хочу оставить его одного!
И обстоятельства, и место казались мне как нельзя более благоприятными для того, чтобы признаться Мэри, кто я такой. Во всяком случае, я уже решился не слыть далее в ее глазах каким-то уличным музыкантом.
— Мисс Мэри, — заговорил я с некоторым волнением в голосе, — ведь я не то, чем я вам кажусь, я вовсе не уличный музыкант!
Она вздрогнула и посмотрела на меня испуганными глазами: она все еще держала руку на вожжах и дернула их с такой силой, что остановила лошадь; мне даже показалось, что она была готова выскочить из экипажа.
— Не пугайтесь, прошу вас, — успокаивал я ее, — я убежден, что вы будете не худшего обо мне мнения только оттого, что вы узнаете, что я не иностранец, а ваш соотечественник и дворянин хорошей семьи, а не бродячий музыкант.
— Но все это так необычайно, так неожиданно! .. Однако, кто же вы, милостивый государь, если вы не тот, за кого вы себя выдавали до этого времени?
— Я брат вашей подруги Марты, я Хегс Литтлпедж! — отвечал я.
Мэри пустила возжи и, повернувшись ко мне лицом, молча уставилась в меня глазами, полными удивления и недоумения. Я проворно скинул свою шляпу и вместе с нею и парик и предстал перед нею в естественном уборе своих густых кудрей.
Мэри тихо вскрикнула, и бледное лицо ее окрасилось нежным румянцем; едва заметная улыбка осветила ее черты, она, казалось, совершенно успокоилась.
— Прощаете ли вы меня, мисс Уоррен? — спросил я. — Согласны ли признать во мне брата вашей подруги?
— А Марта, а мадам Литтлпедж знают об этом? — осведомилась в свою очередь молодая девушка.
— Да, знают, я уже имел счастье обнять бабушку и сестру.
— Милая моя Марта, как хорошо она сумела скрыть свою игру, как осмотрительно она хранила вашу тайну!
— Это было до крайности необходимо, вы сами знаете! Вы должны понять, как было бы неосторожно явиться открыто в мои собственные владения. Несмотря на то, что я имею условие, в силу которого во всякое время имею право посещать любую из ферм с тем, чтобы следить за соблюдением моих интересов, я тем не менее уверен, что теперь было бы для меня не безопасно посещать какую-нибудь из них.
— Скорее, ради Бога, оденьте ваш парик и шляпу, — тревожно воскликнула Мэри, — не следует рисковать напрасно ни минуты!
Я повиновался ей. А между тем во все время этого разговора мы совершенно забыли о существовании мистера Уоррена, дяди и мнимых индейцев, а потому пора была теперь подумать о том, что нам следовало делать дальше. Я решил осведомиться о желании моей спутницы, которая слушала меня с видимой тревогой и, казалось, находилась в какой-то нерешимости.
— Если бы не одно обстоятельство, — сказала она как-то не смело, по некотором размышлении, — то я бы настаивала на том, чтобы ехать следом за папой, но…
— Но что же, какая же может быть причина, заставляющая вас изменить этому вашему желанию?
— Я боюсь, что, может быть, для вас не совсем безопасно появляться среди этих людей.
— Не беспокойтесь и не думайте обо мне, мисс Уоррен, ведь вы сами свидетельница тому, что я уже некоторое время вращаюсь среди них, не опасаясь быть узнанным, а кроме того, я имел все равно намерение проводить вас до дома, а потом вернуться и присутствовать на митинге.
— О, в таком случае поедемте за моим отцом, прошу вас, быть может, мое присутствие может избавить его от какого-нибудь оскорбления.
Я был в восторге от ее решения по двум причинам: во-первых, я радовался, видя в этом нежную детскую привязанность ее к отцу, а во-вторых, был рад случаю провести с ней как можно больше времени.
