чертой японской промышленной политики на протяжении всей эпохи "Сёва ". Самым большим достижением первых лет существования МКИ было начало серьезного формирования отношений между правительством и бизнесом, ориентированных на сотрудничество и развитие и учитывающих положение всей японской экономики по отношению к конкурентоспособным зарубежным экономикам в качестве основной системы координат.
Идеи и институциональные инновации этого раннего периода - не просто некое "наследие", которое должно было передаваться от одного поколения к другому. Поколение, которому предстояло возглавить промышленную политику в 1950-1960-е годы, уже было на сцене в конце 1920-х - начале 1930-х годов. Одним из самых поразительных фактов в истории японской промышленной политики является то, что руководителями послевоенного экономического "чуда" были те же люди, которые начали промышленную политику в конце 1920-х годов и руководили ею в 1930-1940-е годы. В отличие от других стран, потерпевших поражение во Второй мировой войне или охваченных революцией после ее окончания, в Японии не произошло радикального разрыва в гражданской бюрократической и экономической элите. Такие люди, как Ёсино Синдзи, Киси Нобусукэ, Сиина Эцусабуро, Уэмура Когоро и Инаяма Ёсихиро принимали активное участие в разработке и реализации промышленной политики до, во время и после войны. Не менее важно и то, что все заместители министра MITI в 1950-е годы пришли в бюрократию в период с 1929 по 1934 год. Таким образом, изучая ранние истоки промышленной политики, мы изучаем и годы становления тех чиновников, которые применяли ее с таким, казалось бы, чудодейственным эффектом в 1950-е годы. Неудивительно, что институты и политика, впервые обсуждавшиеся во Временном бюро промышленной рациональности, имеют более чем мимолетное сходство с институтами и политикой более позднего периода высокоскоростного роста.
Тема исторической преемственности также обращает внимание на то, что промышленная политика коренится в японской политической рациональности и сознательных институциональных инновациях, а не в первую очередь или исключительно в японской культуре, пережитках феодализма, замкнутости, бережливости, примате социальной группы над личностью или каких-либо других особых характеристиках японского общества.
Экономический кризис породил промышленную политику. Длительный спад после Первой мировой войны, завершившийся паникой 1927 г., привел к созданию MCI и первым попыткам проведения промышленной политики, так же как необходимость восстановления экономики после Второй мировой войны, завершившаяся дефляционной паникой 1949 г., привела к созданию MITI и обновлению промышленной политики. Все политические и бюрократические проблемы государства развития, включая конфликт между бюрократией и центральной политической властью, а также конфликт между элементами самой бюрократии, проявились в этот ранний период, как и в 1960-1970-е годы. То, что в послевоенный период японцы решали (или подавляли) эти проблемы более эффективно, чем в 1930-е годы, свидетельствует скорее об их умении извлекать пользу из опыта, чем о каком-либо фундаментальном изменении ситуации, с которой они столкнулись.
В конце 1920-х годов японцы начали создавать новые формы государственного вмешательства в экономику, которые в корне отличаются от командной экономики и регулирующего государства. Вскоре эти первоначальные усилия были перегружены повторяющимися кризисами и привели к непредвиденным последствиям, вызвавшим недоумение их изобретателей. В результате лидеры промышленной политики были вынуждены прибегнуть к другому подходу - прямому государственному контролю над экономикой, который привел их к катастрофе. Горечь эпохи "линии Ёсино - Киси" была более чем достаточной, чтобы предупредить тех, кто после войны управлял и государством, и частным предпринимательством, о возможности катастрофы, если они не переступят через самоконтроль и государственный контроль в пользу частно-государственного сотрудничества. Тем не менее не следует думать, что этот болезненный ранний опыт был полностью негативным. Прототип промышленной политики не долетел, усовершенствованная модель разбилась, но доработанный серийный вариант 1950-х годов поразил мир своей эффективностью. С этой точки зрения первые годы промышленной политики были периодом необходимого зародыша в эволюции и совершенствовании подлинного японского институционального изобретения - промышленной политики государства развития.
Глава 4. Экономический персонал
В тот период, когда Ёсино и его коллеги открывали для себя рационализацию и продвигались к промышленной политике, другая группа японских чиновников занималась параллельными вопросами. Это были офицеры и гражданские бюрократы, работавшие в военных ведомствах и кабинетах министров. Их волновала готовность Японии к войне, особенно если учесть, что Япония не пережила тотальной мобилизации в 1914 году, которая так сильно повлияла на генеральные штабы европейцев. Их также беспокоили серьезные экономические трудности, возникшие во время последней крупной войны Японии (с Россией в 19045 г.), экономическая мобилизация и растущая промышленная мощь потенциальных противников страны (особенно Советской России), а также возникновение проблем в планировании национальной безопасности в части первичных ресурсов (прежде всего нефти, но также и других материалов, необходимых для современного вооружения).
Эти люди приходили к убеждению, что промышленная политика нужна Японии не только для преодоления депрессии, но и для обеспечения ее военного выживания. Как минимум, им нужен был "экономический генеральный штаб", которые должны были определять направление развития экономики с точки зрения военных потребностей Японии и дефицита промышленных и ресурсных ресурсов. В 1930-е годы этот поток вдохновения для промышленной политики перетек в поток гражданской MCI и слился с ним, в результате чего оба эти потока трансформировались.
Первые мысли о мобилизации всей частной экономики на войну появились у японских военных во время Первой мировой войны. 17 апреля 1918 г., исходя из понимания мобилизационных усилий Германии и действий США после вступления в войну, правительство премьер-министра (генерала) Тераучи был принят Закон о мобилизации промышленности боеприпасов (Gunju Kogyo Doin Ho). Это был первый базовый закон Японии, касающийся контроля над промышленностью в военное время. В нем давалось широкое определение военных поставок, и правительство после объявления войны имело право контролировать, использовать или экспроприировать производящие их предприятия. Большинство его положений так и не было применено во время Первой мировой войны, но в 1937 г. он все еще оставался в силе и применялся на ранних стадиях "китайского инцидента" (по требованию парламента, в нем было проведено различие между "состоянием войны" и "состоянием инцидента"), пока его не заменил Закон о всеобщей национальной мобилизации 1938 г.
Закон 1918 г. практически не был связан с участием Японии в Первой мировой войне, но, готовясь к возможной необходимости его реализации, правительство 31 мая 1918 г. создало Бюро боеприпасов (Gunju Kyoku) как полуотдельное подразделение кабинета министров для подготовки экономических мобилизационных планов и сбора статистики по боеприпасной промышленности. Его первый руководитель, представитель военно-морского флота Хара Сёитиро*, много работал над этими задачами, но ему практически не удавалось добиться сотрудничества с профильными министерствами. 15 мая 1920 г. правительство попыталось снизить престиж бюро,
