Стараясь не привлекать к себе внимания. Честити притворилась, что внимательно слушает их беседу, а на самом деле следила за Алексом. Он стоял к ней спиной и внимательно смотрел на танцующих. Может быть, он ищет ее? Конечно, нет, мысленно одернула она себя. Без сомнения, он высматривает графиню. И в кармане у него наверняка лежит то самое украшение.
Вспомнив о графине, Честити обратила внимание, что ее нигде не видно. В это было трудно поверить, ведь без ее участия не обходился ни один бал, с тех пор, как француженка прибыла в Фолкстоун прошлым летом.
Неужели Алекс с ней поссорился?
Честити по-прежнему оставалась вне поля зрения, находясь в обществе пожилых матрон. Только два человека соизволили заметить ее присутствие — это те самые молодые дамы, которым так не понравился успех Честити на балу у нее дома. На этот раз они решили подойти и поговорить с ней, обе рука об руку со своими кавалерами. Пусть позавидует.
Честити с улыбкой наблюдала за их приближением. Их поведение лишь смешило ее. Она сама сделала свой выбор, решив не привлекать ничьего внимания и оставаться в тени. Кроме того, Честити посетила так много балов, где только и делала, что двигала ногами под музыку, что подобные попытки продемонстрировать перед ней свое превосходство совершенно не волновали ее.
Неожиданно перед ней предстал отец. Галантно поклонившись, он с улыбкой предложил Честити составить ему пару.
— С удовольствием, папа.
— Я бы хотел сказать тебе, как ты сегодня красива, моя дорогая. Почаще носи зеленое: оно очень идет тебе.
— Благодарю, папа, — ответила она, невольно краснея. Он всегда считал ее красивой, она это знала, и тем не менее так приятно услышать об этом еще раз.
— Ты сегодня танцевала с Алексом? — спросил отец, чувствуя ее напряжение. Следующее па танца развело их. Честити заставила себя улыбнуться, взяв за руку следующего партнера и делая реверанс. Вернувшись к отцу, она сделала вид, что не слышала вопроса, но он повторил его:
— Итак, ты танцевала с Алексом?
— Нет.
— Разве он не приглашал тебя? Я знаю, Алекс искал тебя повсюду.
— Не думаю, папа. Я сидела на том месте, где ты меня нашел, и не пыталась спрятаться, — ответила Честити резко.
Ее отец улыбнулся и покачал головой.
— Тебе не следовало бы меня обманывать.
— Если кто и обма… — Движения танца снова развели их, не дав Честити договорить. Она не хотела продолжать обсуждение этого вопроса: очевидно, отец просто подтрунивал над ней.
Лорд Хартфорд, по-видимому, тоже решил оставить эту тему и поинтересовался у Честити, закончила ли она свои рождественские покупки.
— Да, но я еще не закончила подарок для Синсирити, я вяжу ей ридикюль.
— А как насчет меня? Что ты мне приготовила? — спросил он, улыбаясь, как маленький мальчик.
— А вот и не скажу, — ответила она со смехом. Они вспомнили те времена, когда Честити была маленькой девочкой и, услышав от отца этот вопрос, сразу же, не подумав, выбалтывала свой секрет. А затем, поняв свою ошибку, заливалась горькими слезами.
Перестав смеяться, лорд Хартфорд крепко сжал ее руку и произнес:
— Не будь слишком резкой с Алексом. Он чудесный молодой человек.
Обида вспыхнула в глазах Честити, она потрясенно взглянула на отца и резко остановилась. Среди танцующих произошло легкое замешательство, партнеры отдавили друг другу ноги и перепутали фигуры танца.
— Я не согласна с твоим определением «чудесный», папа, если ты употребляешь это слово по отношению к Алексу. — С этими словами она вышла из зала с гордо поднятой головой. Честити нашла комнату для дам и спряталась в ней, все еще дрожа от обиды.
Что имел в виду ее отец? Она считала его суждения безошибочными, мнение отца всегда было для Честити бесспорным, а он, оказывается, самый обыкновенный человек, с присущими людям слабостями!
— Ты видела ее? — прошептала Транквилити, войдя в комнату.
Из-за своей ширмы Честити слышала хихиканье Синсирити:
— Только лишь секунду. А затем я взглянула на маму. Она прямо-таки потемнела от злости.
— Старшая сестра, и сделала такое! — весело щебетала Транквилити. — Только представьте себе, оставила папу одного посреди зала!
Честити услышала, как отворилась дверь, и услышала, как мать объясняет кому-то:
— Бедняжка целый день чувствует себя плохо. Я пыталась уговорить ее остаться дома, но ей так хотелось приехать!
— Я очень надеюсь, что с ней все в порядке, — проговорила леди Костейн и вышла.
— Честити! — вскричала мать. — Я знаю, что ты здесь! Транквилити, Синсирити, оставьте нас!
Честити услышала, как за сестрами захлопнулась дверь. Она вышла из-за ширмы и предстала пред возмущенным взором матери.
— Какой черт тебя дернул?
— Не кричи на меня, мама, — спокойно сказала Честити.
Ее мать умолкла и осуждающе покачала головой.
— Я никогда не предполагала, что стану свидетелем подобного представления! — Честити попыталась что-то произнести в свое оправдание, но мать оборвала ее: — Знаю, каким бестактным может быть твой отец, но Честити, оставить его одного посреди танцевального зала! Только подумай, какой скандал! Что бы он не сказал тебе… Даже когда он бросил мне в лицо, что у него есть любовница, я не посмела устраивать ему скандал. Хотя он и сделал это во время бала у леди Гамильтон. — Леди Хартфорд опустилась на ближайший стул и продолжала, говоря больше для себя, чем для своей дочери. — Мне было все равно, что он спит с ней. Близнецам был только год, и я больше не собиралась… Но заявить мне об этой женщине! Да еще в публичном месте! — Она прекратила свою речь и взглянула на Честити. — Но я же не оставила его посреди бального зала, Честити! Только подумай, какой скандал! Я могу вытерпеть все, но только не скандал!
Честити наконец закрыла рот, который все это время оставался открытым. Ее глаза наполнились слезами. Она опустилась на колени перед матерью и жалобно произнесла: — Я вернусь в залу и объявлю всем, что у меня оторвалась оборка на платье.
Мать схватила ее за руки и энергично кивнула:
— Да, да, моя милая, именно так! И ты должна танцевать, танцевать каждый танец! И снова танцевать с отцом.
Честити покачала головой.
— Я не могу, мама.
— Не можешь? Конечно, можешь! Ведь я смогла. — Леди Хартфорд поднялась и расправила плечи. Взявшись под руки, они покинули дамскую комнату и вошли в зал.
Честити улыбалась и танцевала, танцевала, танцевала. Молодые люди, пожилые джентльмены — она принимала все приглашения, и уже скулы ее сводило от бесконечных улыбок.
Она никогда не испытывала чувства сострадания к матери, но сейчас Честити искренне пожалела мать. Она должна смотреть правде в глаза. Она больше не ребенок, твердила она себе. И нужно смириться с мыслью, что ни один из ее родителей не является совершенством.
