По лицу Барака внезапно пробежала тень.
– Бедное создание, – добавил он с неожиданной горечью.
– С каждым годом нищих становится все больше, – сказал я, покачав головой.
– Подобный удел ожидает всякого, кто слишком слаб для постоянной борьбы за существование, – глубокомысленно изрек Барак и тронул поводья. – Двигай, Сьюки.
Я взглянул на девочку, по-прежнему сидевшую у дверей. Руки ее были тонкими, как прутья, сквозь ветхие лохмотья просвечивало костлявое тельце.
– Что вы там застряли? – со своей обычной бесцеремонностью окликнул меня Барак.
Вслед за ним я двинулся по Фрайдей-стрит, потом свернул на Вулф-лейн. Даже в этот жаркий солнечный день узкая улочка имела мрачный вид, верхние этажи домов, нависающие над мостовой, не пропускали лучей солнца. Многие здания так сильно покосились, что казалось, они вот-вот рухнут. Подъехав к дому, на котором висела вывеска алхимика, я заметил, что дверь кое-как отремонтировали при помощи нескольких гвоздей и деревянных планок. Мы спешились, и Барак постучал. Я тем временем отряхивал свою мантию, покрытую слоем пыли.
– Любопытно, как на этот раз встретит нас эта общипанная старая ворона, – проворчал Барак.
– Господи боже, Барак, нельзя ли обойтись без подобных выражений? Будьте снисходительнее. Не забывайте, эта женщина только что потеряла мужа. – И ей на это ровным счетом наплевать. Все, что ее волнует, – как побыстрее перевести дом на свое имя.
Дверь распахнул стражник, присланный Кромвелем. Увидев Барака, он отвесил почтительный поклон.
– Добрый день, мастер Барак.
– Добрый день, Грин. Все тихо?
– Да, сэр. Тела уже унесли. «Интересно, куда?» – подумал я. Возможно, у графа есть потайное место для трупов, о которых никому не следует знать.
В холле появилась юная служанка Сьюзен. В противоположность нашей прошлой встрече, сегодня она выглядела спокойной и невозмутимой.
– Здравствуй, Сьюзен! – приветствовал ее Барак. При этом он подмигнул, заставив девушку залиться румянцем. – Как поживает твоя хозяйка?
– Сегодня ей лучше, сэр.
– Мы должны поговорить с ней, – заявил я.
Сьюзен присела и провела нас в дом. Проходя через холл, я коснулся ветхого гобелена. Он был тяжелым и пропах пылью.
– Где ваш хозяин купил эти гобелены? – осведомился я. – Я вижу, это старинная работа. И на редкость искусная.
Сьюзен с отвращением взглянула на гобелены.
– Он привез их из монастыря Святой Елены, сэр. Там они висели в доме матери-настоятельницы. В Палате перераспределения от них отказались. Решили, что они слишком выцвели и уже ничего не стоят. Терпеть не могу эти старые тряпки, сэр. При каждом сквозняке они так хлопают, что я всякий раз вздрагиваю.
Сьюзен проводила нас в гостиную, из окна которой открывался вид на обгоревший двор, и отправилась за хозяйкой. Стены просторной комнаты покрывали великолепные дубовые панели, однако мебель оказалась грубой и дешевой, и столового серебра в буфете почти не было. Как видно, купив этот дом, Гриствуды растратили все свои средства. В качестве клерка Палаты перераспределения Майкл зарабатывал немного. А что касается его брата-алхимика, тот вряд ли имел постоянный доход.
Тут в комнату вошла вдова Гриствуд. На ней было то же самое простое дешевое платье, что и вчера, на бледном лице застыло напряженное выражение. Она приветствовала нас небрежным реверансом.
– К сожалению, мистрис Гриствуд, я должен задать вам еще несколько вопросов, – произнес я самым что ни на есть учтивым тоном. – Мне известно, что вчера вы виделись с барристером Марчмаунтом.
– Мне следует подумать о собственном будущем, – процедила вдова, метнув на меня злобный взгляд. – Заботиться обо мне некому. Что касается барристера Марчмаунта, я всего лишь сообщила ему, что Майкл умер. Или я и на это не имею права?
– Почему же, имеете. Вам просто не следует распространяться об обстоятельствах смерти вашего мужа. По крайней мере, до той поры, пока они не будут выяснены окончательно.
– Я поняла, – утомленно вздохнула она.
– А сейчас я хотел бы еще кое-что узнать о событиях вчерашнего дня. Думаю, вам лучше сесть, ведь разговор предстоит не столь уж короткий.
Вдова неохотно опустилась на стул.
– Скажите, когда утром вы со Сьюзен уходили за покупками, вам не показалось, что ваш муж и его брат чем-то обеспокоены?
– Нет, – проронила она, скользнув по мне усталым взглядом. – Они оба были точно такими же, как и всегда. Мы со Сьюзен пришли на рынок к самому открытию и вернулись в полдень. В тот день Майкл не пошел в Палату. Он собирался помочь брату в од-ном из этих идиотских опытов, от которых весь дом пропитался мерзким запахом. Вернувшись с рынка, мы увидали, что дверь взломана. А еще – следы… кровавые следы. Сьюзен не хотела заходить в дом, но я ее заставила.
Вдова немного помолчала, словно в нерешительности, и заговорила вновь.
– Я чувствовала, что в доме уже нет… никого живого. – На мгновение что-то дрогнуло в ее непроницаемом лице. – Мы поднялись наверх и увидели их… Майкла и Сэмюеля.
– Насколько я понимаю, Сьюзен – ваша единственная служанка? – уточнил я.
– Да, единственная, причем на редкость глупая и нерасторопная. Мы не можем себе позволить иметь нескольких слуг.
– И никто из соседей ничего не видел и не слышал?
– Женщина, живущая в соседнем доме, уже рассказала вашим людям, что слышала какой-то шум и лязг. Но ее это ничуть не удивило. Сэмюель постоянно шумел, когда занимался своими опытами.
– Мне хотелось бы еще раз осмотреть его лабораторию. Вы в состоянии подняться вместе со мной?
Вчера при одном упоминании о лаборатории в глазах вдовы вспыхивал ужас, но сегодня она лишь равнодушно пожала плечами.
– Как вам будет угодно. Тела уже унесли. После того как вы осмотрите комнату, могу я убрать ее? Мне надо как-то зарабатывать себе на жизнь, и я рассчитываю пустить туда жильцов.
– Да, разумеется, вы можете привести комнату в порядок.
Вдова провела нас по скрипучей лестнице, беспрестанно сетуя на отсутствие денег, вынуждающее ее сдавать комнату. Барак строил гримасы за спиной вдовы, беззвучно подражая ее бормотанию. Я метнул в него суровый взгляд.
Оказавшись на верхней площадке, мистрис Гриствуд внезапно смолкла. Дверь в лабораторию по-прежнему болталась на одной петле. Я скользнул взглядом по другим дверям, выходившим в коридор.
– А там что за помещения? – обратился я к вдове.
– Наша спальня, комната Сэмюеля и еще одна – в ней он хранил всякое барахло.
– Сэмюель?
– Или Сепултус, если вам так угодно, – процедила она, поджав губы. – Сэмюель – его настоящее имя, данное ему при крещении. Сепултус, – повторила она, и в голосе ее послышались язвительные нотки.
Я распахнул самую дальнюю дверь. Увы, мгновенно вспыхнувшая у меня надежда на то, что здесь хранится аппарат для метания греческого огня, не оправдалась. В комнате обнаружилось лишь несколько сломанных стульев, треснувших фляг и колб. В углу стояла бутыль из-под уксуса, в которой плавала огромная заспиртованная жаба. Барак заглянул в комнату из-за моего плеча. Я поднял огромный изогнутый рог, лежавший на куске ткани. От него явно было отрезано несколько маленьких кусочков.
– Господи боже, что это такое?
– Рог единорога, – пренебрежительно фыркнула вдова Гриствуд. – Так, по крайней мере, утверждал Сэмюель. Он показывал его посетителям, чтобы произвести на них впечатление. А маленькие кусочки измельчал в порошок и добавлял в свое месиво. Если мне не удастся найти жильцов, мне придется варить из этого рога суп, – с горькой усмешкой добавила она.
Я закрыл дверь и окинул глазами коридор: голые стены, одну из которых пересекала глубокая трещина, пыльные тростниковые циновки на полу.
– Да, этот дом, того и гляди, рухнет, – заметила вдова Гриствуд, проследив за моим взглядом. – Как и все дома на этой улице, он построен на речном иле. В такую жару, как сейчас, ил высыхает, и дом начинает разваливаться на глазах. Иногда он так трещит, что я вздрагиваю от испуга. Наверняка в самом скором времени он обрушится и погребет меня под обломками. Что ж, как говорится, нет худа без добра. Так я разом избавлюсь от всех своих бед.
Барак возвел глаза к потолку, а я откашлялся, не зная, что на это сказать.
– Можно нам пройти в лабораторию? – спросил я наконец.
Хотя тела убрали, пол по-прежнему покрывала засохшая кровь, запах ее смешивался со зловонием серы. Вдова Гриствуд взглянула на забрызганную кровью стену, и лицо ее, и без того бледное, приобрело сероватый оттенок.
– Я присяду, если не возражаете, – едва слышно прошептала она.
Чувствуя себя виноватым за то, что заставил бедную женщину войти в эту страшную комнату, я принес стул и помог вдове сесть. Через несколько мгновений она, казалось, пришла в себя и посмотрела на изрубленный в щепки сундук.
