Вслед за Бараком я обогнул груды обломков и, войдя в небольшую дверь, оказался в сохранившейся части церкви. На протяжении всей своей жизни я питал презрение к богатым монастырским церквям, вся роскошь которых призвана услаждать взоры горстки монахов. В тех же случаях, когда обитатели монастыря заявляли, что основная их цель – ухаживать за страждущими в больнице, пышное убранство их храма казалось еще более неуместным. И все же, войдя под высокие своды церкви, я невольно пришел в восхищение. Стены и мощные колонны покрывала искусная роспись в зеленых и охристых тонах, витражные окна поражали великолепием. Из-за глухой деревянной стены, отгораживающей южную часть, в церкви царил полумрак, однако я разглядел, что ниши, в которых прежде стояли гробницы святых, ныне пусты. Статуи, украшавшие боковые капеллы, тоже исчезли. Лишь поблизости от алтаря сохранилась высокая гробница, полускрытая балдахином. Перед гробницей горела свеча, единственная во всей церкви, которую некогда освещали тысячи свечей. Рядом, низко склонив голову, замер какой-то человек в белой сутане священника. Мы двинулись к нему, шаги наши гулко отдавались в пустынном здании. Я ощутил, что в воздухе витает легкий аромат: за несколько столетий все здесь насквозь пропиталось ладаном.
Заслышав наши шаги, человек обернулся. То был старик лет пятидесяти, худой и высокий; длинные пряди седых волос обрамляли вытянутое лицо с впалыми щеками. Взгляд, который он метнул на нас, был полон тревоги и испуга. При нашем приближении он сделал несколько шагов назад, словно хотел раствориться в полумраке.
– Мастер Кайтчин? – окликнул я.
– Да. Вы мастер Шардлейк?
Голос бывшего монаха оказался неожиданно высоким и резким.
Он вновь бросил на Барака опасливый взгляд. Должно быть, при первой встрече с монастырским библиотекарем мой помощник, по своему обыкновению, был не слишком любезен.
– Простите, сэр, что я осмелился зажечь свечу, – начал оправдываться Кайтчин. – Я всего лишь… мне стало так горько, когда я увидал гробницу основателя нашего монастыря.
Он поспешно наклонился, загасил свечу пальцами и при этом, судя по исказившей его лицо гримасе боли, чувствительно обжег их.
– Вам ни к чему оправдываться, – пожал я плечами и взглянул на гробницу, украшенную чрезвычайно правдоподобным изображением монаха в доминиканской сутане. Он стоял на коленях, молитвенно сложив руки.
– Приор Райер, – пояснил Кайтчин.
– Понятно. Что ж, перейдем к делу. Я хотел бы осмотреть место, где в прошлом году некий мастер Гриствуд совершил весьма любопытную находку. Вы знаете, что я имею в виду.
– Да, сэр.
Кайтчин судорожно сглотнул. Он по-прежнему выглядел встревоженным.
– Мастер Гриствуд велел мне никому ни слова не говорить об этой находке. Сказал, что я должен молчать даже под пытками или под угрозой смерти. И клянусь вам, я был нем как рыба. Скажите, то, что вчера мне рассказал этот человек, правда? Мастер Гриствуд действительно убит?
– Да, брат.
– Не называйте меня братом: я более не монах. В этой стране не осталось монахов.
– Да, конечно. Простите, это слово сорвалось у меня с языка по привычке.
Я обвел глазами церковь.
– Скажите, это все тоже собираются сносить?
– Слава богу, нет. – Лицо Кайтчина немного просветлело. – Местные жители попросили сохранить хотя бы часть церкви, дабы они могли молиться здесь. Они любят нашу церковь. И сэр Ричард не стал противиться их желанию.«Как видно, Рич решил, что после смерти настоятеля поддержка местных жителей будет ему не лишней», – отметил я про себя.
– Насколько я понимаю, вся эта история началась прошлой осенью, когда служащие Палаты перераспределения принялись разбирать церковный подвал?
– Да, – кивнул Кайтчин. – После того как наш монастырь дал согласие на добровольное уничтожение, люди из Палаты перераспределения явились сюда, дабы описать все наше имущество. Как-то раз ко мне в библиотеку зашел мастер Гриствуд. Он сказал, что в церковном подвале они обнаружили нечто странное, и спросил, не сохранилось ли в библиотеке каких-либо старинных записей, с помощью которых можно понять, что это такое.
– Церковный подвал служил вам хранилищем, не так ли?
– Да, сэр. Он очень просторный, и там в течение столетий хранилось множество всяких вещей. Каких именно, не могу вам сказать, хотя и прослужил здесь библиотекарем двадцать лет. Знаю лишь, что большей частью там складывали вышедший из употребления хлам. Мне редко доводилось спускаться в подвал, клянусь вам.
– Я вам верю, мастер Кайтчин. Прошу вас, продолжайте.
– Я попросил мастера Гриствуда показать мне эту диковинную находку. Он повел меня в церковь. Тогда она еще стояла во всей красе. Неф разрушили позднее, – вздохнул Кайтчин и бросил горестный взгляд на деревянную перегородку.
– В какой части церкви находится вход в подвал?
– Вон под той стеной.
– Давайте спустимся туда, – попросил я, сопроводив свои слова успокоительной улыбкой. – Я хочу осмотреть это место. Зажгите вновь свою свечу, мастер Кайтчин.
Дрожащими пальцами бывший монах зажег свечу и подвел нас к небольшой, обитой железом двери. Двигался он неспешно и плавно, именно так, как с юных лет приучаются ходить монахи. Дверь пронзительно заскрипела, и гулкое эхо разнесло звук под высокими церковными сводами.
Спустившись вслед за Кайтчином по каменной лестнице, мы оказались в просторном подземном помещении, тянувшемся во всю длину церкви. Там царила непроглядная тьма, воздух пропитался запахом сырости. Слабый огонек свечи выхватывал из темноты то ломаную мебель, то разбитые статуи. Один раз я чуть не наткнулся на высокое резное кресло, несомненно, некогда принадлежавшее аббату, а ныне изъеденное червями. При виде человеческого лица, внезапно выступившего из мрака, я едва сдержал крик, резко подался назад и наступил на ногу Бараку. Разглядев, что это статуя Пресвятой Девы с отбитой рукой, я устыдился собственного малодушия. Судя по мелькнувшим в темноте белым зубам Барака, мой испуг немало позабавил его.
Дойдя до дальней стены, Кайтчин остановился.
– Мастер Гриствуд привел меня сюда, сэр, – сказал он. – У этой стены стоял бочонок. Старинный деревянный бочонок, обитый железными обручами.
– Большой?
– Посмотрите сами. Здесь, на пыльном полу, до сих пор остался след.
Кайтчин наклонил свечу, и я увидел круг, отпечатавшийся на толстом слое пыли, которая покрывала каменные плиты. Судя по всему, бочонок был примерно такого размера, как те, в которых хранят вино. Достаточно вместительный, но не слишком большой. Я кивнул, и Кайтчин снова поднял свечу. Свет выхватывал из темноты лишь его изборожденное морщинами лицо, и старый библиотекарь казался призраком, лишенным тела.
– Бочонок был открыт? – уточнил я.
– Да. Рядом маялся один из служащих Палаты. У него в руках был резец, при помощи которого он свинтил крышку. Когда мы подошли, бедняга вздохнул с облегчением: видно, ожидая нас, он в одиночестве натерпелся страху. «Посмотрите-ка на эту штуковину, брат библиотекарь! – сказал мастер Гриствуд (тогда меня еще не лишили монашеского сана). – Может, вы знаете, что это такое? Только предупреждаю, оно ужасно воняет!» Мастер Гриствуд рассмеялся, а тот, второй, украдкой перекрестился, прежде чем снять с бочонка крышку.
– И что же было внутри? – спросил я.
– Темнота, – последовал ответ. – Ничего, кроме темноты, еще более густой, чем та, которая царит здесь, в подземелье. И эта темнота испускала отвратительный запах. Никогда прежде я не ощущал ничего подобного. Запах был на редкость пронзительный и в то же время сладковатый, подобный аромату гниения. У меня сразу защипало в горле, и я закашлялся.
– Да, запах был именно таким, – подал голос Барак. – Вы хорошо его описали, старина.
Кайтчин судорожно вздохнул.
– Я взял свечу, которую захватил с собой, и поднес ее к бочонку. Представьте себе: его содержимое отразило свет! Это было так удивительно, что я едва не уронил свечу в бочонок.
– Богом клянусь, вам повезло, что вы этого не сделали, – расхохотался Барак.
– Я понял, что в бочонке какая-то жидкость, и окунул в нее палец. – При этом воспоминании Кайтчин слегка вздрогнул. – Она оказалась густой и маслянистой. Какова природа этой жидкости, я не имел даже отдаленного понятия, и сказал об этом мастеру Гриствуду. Тогда он показал мне дощечку, на которой было написано имя Сент-Джона. Судя по надписи, бочонок находился в склепе более ста лет. Я сказал, что поищу в библиотеке какие-нибудь записи относительно человека по имени Сент-Джон, а также относительно этого бочонка и его содержимого. Признаюсь вам, сэр, мне хотелось выбраться отсюда как можно скорее, – сказал Кайтчин и беспокойно огляделся по сторонам.
– Я прекрасно вас понимаю, – кивнул я. – Итак, бочонок был полон темной густой жидкости. Теперь понятно, почему в древние времена это вещество называлось «темный огонь».
