— Да что рассказывать-то? Разве я знаменитость какая или Герой Союза? Воевала, как многие…
Дело тут не только в скромности Александры Александровны. Вспоминать о войне ей нелегко, потому что перенесенное ею выдержал бы не всякий мужчина…
И каждый раз, если удается ее уговорить, она, прежде чем пойти к людям, старается успокоить себя, притушить волнение, которое неизбежно вызывают в ней воспоминания.
Но человек не властен освободиться от прошлого. Оно всегда живет в нем как негасимое пламя, и ветер времени может только пригнуть это пламя, сделать его, может быть, почти невидным, но все равно оно будет жить: ведь под золой, покрывающей угли, долго таится жар, прикоснись — обожжет…
Вот так и воспоминания обжигают Александру Александровну, сто́ит ей погрузиться в них. И всегда, прежде чем рассказать людям о пережитом, Александре Александровне хочется собраться с мыслями, взглянуть на самое себя спокойными глазами. В такие минуты надо побыть наедине с собой, перебрать еще раз вещественные свидетельства военных лет — письма, фотографии, старые документы на имя гвардии сержанта Кулешовой. И пожалуй, дольше всего ей хочется в минуты таких раздумий задержать свой взгляд на небольшой фотокарточке, сделанной кем-то из знакомых любителей в День Победы — девятого мая 1945 года. «Вот какая я была…» — улыбнется она, взглянув на эту любительскую карточку. На ней на фоне густой листвы девушка в военно-морской форме: белый берет с кокардой, китель с погонами главстаршины и литерами «ЧФ» — Черноморский флот. А рядом другая девушка, черноволосая. До сих пор памятны ее имя и фамилия — Таня Гроза. Это она в тот день торжественно вручила Саше букет цветов, вот он на карточке. Девятое мая 1945 года, Севастополь… «Никак не гадала, не думала, — глянув на фотографию, удивится Александра Александровна, — что конец войны встречу там. Полагала, до последнего дня буду на фронте, а то и дальше, за фронтом. А получилось неожиданное: отвоевалась на год раньше, чем все…» Отвоевалась за год до конца войны… Бессонными ночами мечтала, что вернется к своему делу. Но неделя тянулась за неделей, Сашу все еще держала госпитальная койка.
А фронты тем временем шли на запад, на запад…
В конце концов она встала на ноги. Врачи произнесли приговор окончательный и не подлежащий обжалованию:
— Для фронта больше не годитесь. Если и годны к службе, то лишь к нестроевой.
Никак не хотела примириться с таким приговором. Но в конце концов вынуждена была принять его. Ей дали отпуск, первый за всю войну, отпуск лишь на десять дней. Поспешила домой, в Рогозцы. По письмам ей уже было известно, что мать и сестренка выжили, хотя и настрадались за время оккупации немало: немцы выгнали их из дома, местные прислужники врага грозились матери всеми бедами за то, что Саша и ее братья служат в Красной Армии.
Наконец-то после двухлетней разлуки впервые увидела мать — постаревшую, иссушенную заботами и тревогами за всех своих детей. Как радостно было Саше вновь очутиться в родном доме, доме ее светлого детства. Но на дорогу домой ушло из-за транспортных трудностей военного времени больше половины отпуска, а надо было еще успеть вовремя обратно. Только сутки побыла под родимым кровом, заглянула к матери Клавы Проскуриной. Вместе вспомнили… Мать Клавы призналась: «А я все ее жду». Матери не устают ждать.
Когда вернулась из отпуска, ее назначили на спокойную работу в тыловой штаб.
К этому времени — было уже начало лета — Саша получила письмо из Севастополя, который еще 9 мая 1944 года был освобожден. Письмо было от брата Петра, флотского офицера, которому Саша писала из госпиталя. Он писал, что очень обеспокоен ее здоровьем, и предлагал оформить ее перевод к себе, на Черноморский флот. Саша подумала и согласилась.
Так она неожиданно для себя оказалась на флотской службе.
А потом замужество, увольнение в запас, переезды с мужем, офицером флота, на жительство из одной военно-морской базы в другую, рождение сына…
Быстро проносятся годы, то посветив счастьем, то накрывая тенью горя. Похоронила мужа. Вырастила сына. Еще годы… Соединила свою жизнь с жизнью человека, который много лет, еще с дней ее юности, ждал этого. А годы бегут, бегут… Вот уже отпразднована свадьба сына, а потом — и рождение внучки. И все время — работа, бессменная работа в библиотеке.
Чем моложе читатель, тем больше опекает его библиотекарь Александра Александровна Заваляева. Мальчишки, девчонки — с этими читателями больше всего забот. Как хочется ей всегда, чтобы их любимыми героями стали фурмановские Чапаев и Петька, фадеевские Левинсон и Метелица, разведчики из «Звезды» Казакевича и многие другие ее ровесники и соратники, на века оставшиеся жить на страницах книг и в памяти поколений. Она старается, чтобы ее молодые читатели извлекли из книг уроки мужества. Ведь именно этому — учить людей мужеству — еще давно звал Алексей Максимович Горький, постоянно зовет история и сама жизнь.
Бывает, что какой-нибудь мальчуган, выбирая из книг, предложенных ему Александрой Александровной, ту, что про войну, вдруг спросит:
— А правду говорят, что вы на войне разведчицей были?
— Правда, — немногословно ответит она: такой вопрос ее непременно смутит.
— А про вас книжка есть?
— Ну какая может быть про меня книжка! — услышит он в ответ. — Книжки только про больших, настоящих героев пишут. Вот, выбирай…
РАЗВЕДКУ ВЕДЕТ ОТРЯД БОРОДЫ
Из невыдуманных историй
ДВОЙНАЯ ЦЕПЬ
…Снова темной осенней ночью против течения идет «Жучка» — этим именем моряки разведотряда Дунайской флотилии нарекли трофейный катерок за резвость на поворотах, позволяющую быстро уходить из-под вражеского огня. Справа едва различим ближний, румынский берег. А противоположный, югославский, затерян во тьме. Где-то на нем засевшие в обороне гитлеровцы. Но едва ли они услышат «Жучку»: Дунай здесь широк…
Глухо постукивает мотор, ворчливо бурлит, разбиваясь о невысокий форштевень, волна, круто вздымая белеющую во тьме пену; кажется, что катер идет очень быстро. Но это только кажется. Не так велика скорость «Жучки», как сильно течение, которое приходится ей преодолевать.
Возле Прахова закрепился на заранее подготовленных рубежах враг. Соединению бронекатеров поставлена задача: помогая наступающим войскам, обстрелять береговые позиции близ Прахова и высадить там десант. Но на пути подводная преграда. Смогут ли бронекатера пройти через нее?
Это и должны выяснить те, кто идет в этот ночной час на «Жучке». Среди них необычайно высоким ростом выделяется командир разведотряда старший лейтенант Калганов, известный на флотилии под прозвищем Борода — в свои двадцать шесть лет он носит небольшую бородку, еще в сорок первом году дав клятву не сбривать ее до Победы. Рядом с Калгановым на «Жучке» матросы Морозов, Чичило, Веретеник, Глоба, Гура, Андреев, Коцарь. Лишь один на «Жучке» новичок — тот, что стоит у руля, с тонкими чертами лица; ему нет и восемнадцати. Это Алексей Чхеидзе, паренек из Тбилиси. Уже больше года он воюет, в шестнадцать лет добившись комсомольской путевки на флот. Учился на рулевого, но ему не терпелось сойтись с врагом лицом к лицу, и он попросился в морскую пехоту. В отряде он всего несколько дней. Вняв горячей просьбе Алексея, встретившегося с разведчиками в одном из прибрежных городков, Калганов взял его к себе, попросив перевести в отряд из батальона морской пехоты. Старшему лейтенанту понравился этот жаждавший стать разведчиком совсем юный, но, как он узнал, смелый и смекалистый матрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
