Когда супруги заговаривали о детях, Егор утверждал, что Лиля станет прекрасной матерью. Для нее ведь не было ничего невозможного, если Лиля не знала чего-то, она просто просила дать ей время – и садилась разбираться. Лиля могла докопаться до любых данных, ее острый ум узнавал, структурировал и раскладывал по полочкам. И она этим гордилась.
Потом что-то стало меняться. Сначала Егор приписывал изменения последствиям недавнего отпуска в теплых краях. Лиля всегда возвращалась с их совместного отдыха нежной и веселой, будто отогревшейся. Первые недели после возвращения ее кожа хранила морской загар, ступни ног помнили белый песок, вездесущий и похожий на пудру, и в глазах ее то и дело сквозила девичья мечтательность, которую Егор так хорошо знал и любил. Обычно ничто не могло заставить его отменить или отложить отпуск, он не столько мечтал отдохнуть сам, сколько предвкушал эту, другую, Лилю. Но в тот раз все сложилось иначе. Шли недели, а Лиля оставалась прежней, морской. С переменчивым настроением и блуждающей улыбкой. И Егор обрадовался.
Пока не почувствовал тревогу. Сложно даже объяснить, что именно было не так. Приходя с работы, он по-прежнему заставал Лилю дома. Засыпал, с подушки глядя на желтую полосу света под дверью комнаты, в которой она устроила себе кабинет, – но так и раньше бывало частенько. Тревога была настолько беспочвенна, что Егор раз за разом наказывал себе прекратить впадать в паранойю. Но не мог ничего поделать. Пока однажды не пошел в душ после Лили, выпорхнувшей оттуда в уютном коротеньком халатике. Когда он намыливал голову и пена утекала в слив, мысли его вились за подолом этого халатика, за ногами жены, и он завидовал сам себе. А потом отдернул занавеску и, уже потянувшись за полотенцем, увидел, как горячий пар, затягивая зеркало туманом, проявляет там надпись.
Умная, собранная и строгая Лиля никогда бы не допустила такую оплошность. Нет, в ней возродилась детская беспечность. Именно беспечность водила ее пальцем, рисуя очаровательное сердечко и вписывая в него чужое мужское имя.
Егор мгновенно смазал ладонью мокрую надпись. В эту минуту он дорого заплатил бы за незнание. Не понимая, что ему теперь делать, он включил воду и принялся мыться еще раз.
А назавтра увидел все собственными глазами. В кафе с забойной музыкой, где собирались байкеры. Лиля была с одним из них, высоким брюнетом в джинсах и пижонской кожаной жилетке. Парню было едва за двадцать, и он балагурил и то и дело усаживал Лилю себе на колени и принимался целовать, а она хихикала, как девчонка. И была девчонкой.
– Не та Лиля, которую я знал, – Егор с силой потер рукой лоб, и над бровями выступило красное пятно. – Которая носила строгие юбки, читала отчеты санэпидемстанций вместо книг, качала пресс, не пропуская не единого дня, и ела на завтрак сопливую овсянку на воде, с медом, потому что сахар вреден. И даже не та, что нежилась в шезлонге где-нибудь в Доминикане, или была моим штурманом в очередной поездке… Она была счастливой, такой счастливой, какой я ее никогда не видел! Хохотала, дурачилась. Это было не пошло, не грязно, даже довольно мило. Если бы она не была моей женой. И я ушел. Несколько дней думал, что она сама заговорит о разводе, но она молчала. Тогда заговорил я. Мы поссорились. А назавтра она сказала, что у нее с тем парнем все кончено, и долго просила прощения.
– И ты простил? – впервые заговорила Лара. Она ощущала, как от прогремевшего мимо трамвая вибрация передалась мосту, на котором они все еще стояли, и по позвоночнику добралась до ее затылка.
Егор обдумывал вопрос. Потом положил локти на парапет, и кисти его рук повисли красиво и безвольно. Лара вдруг спросила себя, когда именно его безымянный палец покинуло обручальное кольцо.
– Я хотел все склеить, исправить. Она все еще оставалась моей женой. Иногда мне казалось, что это невозможно. Но, что бы она ни натворила, она была мне небезразлична. Иногда я поражался, как свободно мы себя чувствуем за ужином, как болтаем, обсуждая поход в кино на выходных. Будто ничего не было! Она снова стала прежней. Если бы она соврала мне и продолжала свой роман на стороне, я бы почувствовал. Но она сказала правду. И я поверил, что мы справимся с этим. Свои сугубо мужские переживания на этот счет опускаю.
Он поморщился и сжал пальцами переносицу – точь-в-точь, как это всегда делала Лиля.
– Спасибо, что выслушала меня. Если бы ты сейчас не пошла за мной следом, я бы оставил тебя в этом городе. Вернулся бы в Москву, и ты никогда обо мне больше не услышала бы. Это была моя последняя попытка достучаться до тебя. Хотелось, чтобы ты поняла…
Когда на автовокзале Егор прервал себя на середине фразы, развернулся и медленно побрел прочь, у нее было время все обдумать. Несколько мгновений, но их хватило. Она видела его удаляющуюся фигуру, его плечи, обычно такие прямые, на которых в тот момент лежала какая-то невидимая глазу, но очень ощутимая ноша. Схвати он Лару за руку, она бы отбивалась. Потребовав ее внимания, Арефьев бы получил остервенелый отпор. Но он просто уходил. И Лара чувствовала, что не выдержит этого зрелища уходящего, оставляющего ее Егора. Мужчины, уносящего с собой что-то очень горькое.
В ее силах было услышать. И теперь она наконец услышала.
Но вместо сочувствия в Ларе поднималось раздражение. И слова благодарности только подстегнули ее:
– Зачем ты поехал? Через всю страну, чтобы высыпать прах женщины, которая тебе изменяла! Зачем ты все это рассказал? Довольно странно! Ты что, настолько сентиментален? Или мазохист? Или ты поехал, чтобы испортить мне жизнь, заставить усомниться во всем, что я знала? В моей сестре?
– Ты! Ты! Всюду ты или Лиля! – взорвался Егор. Проходящая мимо них старушка в страхе отпрянула, прижимая к груди тряпичную сумку. – А может, дело во мне! Может, я поехал, потому что так было надо – мне? Ты об этом не думала?!
Он хотел сказать еще что-то, но только резко выдохнул и отвернулся.
– И что же тебе надо, интересно? – чуть менее воинственно спросила Лара. Она чувствовала, что не хочет делать Егору больно, но все равно делает.
– Я… Я не знаю. Или нет – я знаю. Ты и Лиля, вы всегда вместе. Через тебя, в этой поездке, мне кажется, я хотел узнать ее. Я ведь так и не разгадал ее, а она была моей женой шесть лет. Она умерла и не дала мне такой возможности! Как так получилось? Я просто хотел узнать как…
– И что – узнал?
Егор взглянул Ларе прямо в глаза. Потом отвернулся и зашагал обратно.
– Ну да, мы же еще не доехали… – пробормотала она вслед, но он уже не слышал.
Со стороны могло показаться, что все вернулось на круги своя. Снова дорога, снова едущий по ней автомобиль, Егор за рулем, Лара на заднем сиденье, а впереди рюкзачок с урной Лили. Снова хрупкая видимость мира. Снова молчание, наполненное мыслями, которые так громки, что их не надо озвучивать.
Но все это только иллюзия. Карточный домик, шатаемый ветром.
Лара замечала беспокойные глаза Арефьева, поминутно обращающиеся к ней в зеркале, как в прорези чадры, надежно укрывшей все остальное. Она ничего не говорила, ей хотелось забыть все человеческие языки, созданные, кажется, только для того, чтобы один человек мог солгать другому.
Казалось бы, ничего страшного не произошло. Егор просто рассказал ей, что ее сестра ему изменила. Велика беда! Такое случается, это жизнь, в ней много чего случается, и супружеская измена – не самое трагическое. Гордиться, конечно, нечем, но… Еще несколько дней назад Егор был для Лары почти незнакомцем. Если бы тогда, год назад, Лиля примчалась к ней и поделилась своими переживаниями, та спустилась бы в магазинчик за бутылкой вина, они поговорили бы по душам и все обошлось. Женщины, в конце концов, хранят и не такие секреты. Но Лиля не пришла. Потом Лара уехала на стажировку, и на вопрос, все ли в порядке, во время телефонных звонков из Англии получала от старшей сестры пространные заверения. Лиля менялась, даже не посчитав нужным сообщить об этом своей второй половине. Или, может, она не считала Лару таковой?
Это было предательство. И пусть Лара так и не нащупала среди миллионов слов именно этого, самого точного, – она чувствовала его разъедающий, синильный смысл внутри себя. Произошло то, чего не могло быть по определению.
Егор обернулся к ней.
– Я решил не слушать без тебя… Включить?
Лара кивнула после едва ощутимой заминки.
Лиля еще – или уже – ничего не знала.
– У нас тут снова подоспела достопримечательность, – как ни в чем не бывало сообщила она. – Пару сотен лет назад тут неподалеку обнаружили зловещую Огнедышащую гору, из-под которой валил дым. Джон Рональд Толкиен в те годы еще не родился, так что про Мордор никто не подумал, равно как и про разверстые адовы врата. Оказалось все довольно банально – уголь. Правда, очень много. В смысле – очень-очень много. Кузбасс собственной персоной. И у нас на пути один из его городов, Кемерово. Стала я рыскать в поисках чего-то интересного, чтобы развлечь нас в дороге. Оказывается, есть еще одно Кемерово – номер 2140. Это малая планета, объект в Главном поясе астероидов, который находится между Марсом и Юпитером. А вот тут стоп. Я хорошо училась в школе, я люблю учиться. Но в школе нам ничего про главный пояс не рассказывали, нам говорили, что Земля третья от Солнца, а за Марсом идет Юпитер, Уран, Нептун и Плутон. Этот самый Плутон, как позже выяснилось, и не планета вовсе, и его из списка выбросили. А про пояс астероидов вообще ни гу-гу. И тут я задумалась… Собственно, что я узнала в школе? Математику и правописание, которые калькулятор и Word знают намного лучше? Вырастаешь, и оказывается, что выдающиеся физики ищут частицу Бога и годами бьются над вопросом, на который досадливо ответил тебе учитель физики в девятом классе, да еще и к доске вызвал за лишнюю любознательность. Так и я. Когда-то мне казалось, что я во всем разобралась. Очень смешно и очень самонадеянно… короче, это я к чему? К тому, что мы приехали в Кемерово, которое на Земле. И если уж есть второе Кемерово, то, что на небе, так, может, есть и другие мы? Альтернативная реальность, где наша жизнь складывается совсем по-другому… Хорошо бы так и было.
