мы проводим Божена до церковного кладбища, — сказал Сытин. — А молодцы Никиты Ильича вымоют камеру.
* * *
— Слушай, Михалыч! — спросил я. — А мне обязательно на кладбище идти? Меня Глашка ждёт.
— Это недолго, Немой. А мне так спокойнее. Потом вместе домой пойдём. Думаешь, я жрать не хочу?
Ну, бля! Если Сытин просит — тут уже хрен откажешь.
Я кивнул, попрощался с Никитой Ильичом и пошёл по коридору вслед за Боженом.
Священник крепко держал подмышкой шкатулку и заметно прихрамывал.
Я догнал его.
— Нога ещё болит?
Божен улыбнулся.
— Не очень. Ноет, когда много хожу. Ну, и шрам остался. А так, всё в порядке. Спасибо Потапычу! Мазь у него волшебная.
Я кивнул.
— Может, сгоняем как-нибудь, навестим старика? А, святоша?
Божен засмеялся.
— Да куда тебе! Ты же теперь занятой человек. Князь!
— Ну, так князь сам выбирает — чем ему заниматься! — гордо ответил я.
— Зашёл бы ты как-нибудь ко мне в церковь, Немой, — сказал Божен.
— Это ещё на хрена? — подозрительно спросил я.
— Вообще-то, князю по должности положено, — ухмыльнулся Божен.
— Ну, знаешь… — уклончиво ответил я. — Князья, они разные бывают.
Божен остановился и повернулся ко мне. Его улыбчивое круглое лицо стало серьёзным.
— Любому может понадобиться помощь богов, Немой. Подумай об этом. По-княжески.
Божен снова улыбнулся и добавил:
— Я херни не посоветую.
Мы расхохотались. Я почувствовал, как с моего сердца с грохотом падает тяжёлый булыжник.
— Ладно, уговорил. Зайду. Только не сегодня.
Возле церкви дробно стучали топоры, взвизгивала пила.
— Пол подгнил, — сказал Божен. — Доски меняют.
Кладбище располагалось сразу за церковью, и было густо усажено липами и берёзами. Неудивительно, что в прошлый раз я его не заметил. Да и сейчас запросто принял бы за парк, если бы не аккуратные холмики земли с вкопанными в землю скромными деревянными крестами.
Ближе к церкви находились надгробия побогаче. Особняком стояли мраморные и гранитные склепы. Бояре и богатые купцы и на том свете хотели наслаждаться привычной роскошью.
Семейная усыпальница боярина Хворобы была отделана розовым камнем с серыми прожилками. Кованая решётка закрывала узкий проход внутрь.
— Подождёте здесь? — спросил Божен.
— Нет уж, — ответил Сытин. — Такие дела надо доделывать до конца.
Он машинально погладил ладонью эфес шпаги, с которой расставался только дома.
— Ну, что ж, — усмехнулся Божен.
Он потянул на себя решётку. Дверца недовольно скрипнула ржавыми петлями и неохотно приоткрылась.
Гранитные ступени были усыпаны мусором и сухими листьями.
Вот так, бля! Снаружи — красота, а внутри — мусор.
Мы спустились в склеп.
По обеим сторонам узкого помещения располагались ниши, замурованные мраморными досками. В этих нишах лежали предки Хворобы. Несколько ниш были пусты. Их приготовили заранее для будущих Хвороб.
Тонкие мраморные доски заботливо стояли у торцевой стены.
Я передёрнул плечами. Брр!
Аристократы!
Сытин насмешливо поглядел на меня.
— Михалыч, а у тебя такая избушка есть? — подъипнул я его.
Не, ну а чего он?
— Иди ты на хер, Немой! — ответил Сытин.
Божен поставил шкатулку в пустую нишу.
— Не списдят? — забеспокоился я. — Серебро, всё-таки.
— Без священника посторонние сюда не войдут, — объяснил Божен. — Давайте крышку.
Мы с Сытиным приподняли мраморную доску.
Тяжёлая, зараза!
Холодный шершавый край резал пальцы.
Мы приложили доску к нише.
А как она держаться-то будет?
Божен приложил к плите ладони и снова забормотал себе под нос.
— Отпускайте! — скомандовал он.
Мы с Сытиным одновременно отдёрнули руки. Я ещё и отпрыгнул, на всякий случай.
Грохнется эта тяжесть на ноги — охереешь!
Но плита висела, словно намертво приросла к стене.
— Идёмте, — сказал Божен. — Сейчас я склеп запечатаю. Больше сюда никто не попадёт.
Ну, логично. Хвороб-то больше не осталось, вроде. А остальным тут делать не хрен.
Божен аккуратно поставил светящуюся печать на мраморную доску. Ещё одна косо легла на замусоренные ступеньки, а третья на мгновение мелькнула на чугунных прутьях дверцы.
— Всё, — развёл руками священник.
— Хорошо, Божен! — кивнул Сытин. — Давай-ка и я добавлю колдовства для надёжности.
Он щёлкнул пальцами. А потом взмахнул руками, словно набрасывал на склеп невидимое покрывало.
— И чего? — с любопытством спросил я.
— Отвернись, а потом снова посмотри на склеп, — ответил Сытин.
Я послушно бросил взгляд на бревенчатую стену церкви. Потом повернулся обратно.
Ипать!
Никакого склепа не было.
Нет, не так!
Взгляд поневоле соскальзывал с того места, где стоял склеп, и сам по себе начинал рассматривать что-то другое.
Э, бля!
Я глубоко вздохнул, сконцентрировался и заставил себя смотреть точно на склеп. Это было похоже на попытки устоять на скользком мыльном полу. Но я справился. Склеп снова был передо мной, словно никуда и не пропадал.
— Силён, — недоверчиво хмыкнул Сытин.
Я гордо покосился на него, и склеп тут же опять исчез.
— А если пощупать? — спросил я Сытина.
Он расхохотался.
— Ну, ты, может, и нащупаешь. А остальные просто мимо пройдут.
— Пойдём, Немой! — улыбнулся Божен. — Ещё кое-что тебе покажу.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Обязательно сейчас? У меня дел по горло!
— Идём! Раз уж так сложилось, что ты сегодня сюда зашёл.
Я пожал плечами и взглянул на Сытина.
Сытин кивнул.
— Иди, я здесь подожду.
Я пошёл вслед за Боженом вокруг старой церкви. Вдоль самой бревенчатой стены могил не было, оставалась полоска желтеющей травы, шириной метра три. По ней была проложена дощатая дорожка.
За стеной, внутри церкви не умолкал перестук топоров.
— Слушай, Божен! — спросил я. — А почему церковь деревянная? Можно же и каменную построить. Крепче будет, дольше простоит.
— Можно, — усмехнулся Божен. — Только зачем? В деревянной дышится легче, и сырости нет. А обветшает — новую построят. Лишний раз о богах вспомнят.
Я удивлённо покрутил головой.
— Смотри, Немой! — сказал Божен.
Лицо его стало серьёзным. Он показал мне на серую гранитную плиту.
Гладкий каменный прямоугольник врос в осеннюю траву. Видно, плита стояла уже давно, но не покосилась. Ни скамейки, ни цветника. Просто плита, стоящая в земле.
На сером камне я разглядел скупо вырезанную надпись:
«Иван, княжич Старгородский».
Глава 23:
Прошлое и будущее
Божен кивнул мне и ушёл в церковь. Я остался один. Обернулся, нашёл неподалёку от могильной плиты бугорок сухой травы и уселся на него подумать.
Княжич Иван Старгородский.
Иван Свирепый.
Отец.
Это слово звучало очень странно для Макса, который помнил другого отца — фермера с Вальдирры. И ничего не говорило Немому, который не видел отца вообще.
Хотя, почему не видел?
Я вспомнил лесную дорогу и треск падающей ёлки. Пробившую горло стрелу и тяжесть сабли в руке. И единственное оставшееся стремление — защитить.
