эта розовая штука… Как она называется… Можно мне ещё одну?
— Маргарита, — говорю. — Можно, Танечка, для тебя что угодно. В плане идей, конечно, они есть. Давайте размышлять, буклет, для кого делается?
— Для интуристов, — Таня поражается моей недогадливости.
— Значит, и фотографировать на него мы должны интуристов, — поясняю я. — Так, читатели сразу поймут, что такие же, как они — Джон, Пол или Фред — отлично отдыхают на советском теплоходе. Тогда этому Фреду захочется отправиться в плавание.
— А какая разница, интуристы или нет? — удивляется Таня. — Разве это заметно?
— А ты посмотри, — предлагаю я.
— У них пуз нету, — нетрезвым голосом заявляет Гриша, — физкультурники, что ли, все?
Вопреки советским плакатам, изображающим представителей западного мира толстенькими коротышками, большинство интуристов на борту действительно худые стройные и поджарые. Причём в основной массе — мужчины.
Вероятно, для жителей Запада поездка в СССР воспринимается всё ещё с долей авантюрности, и решаются на неё не любители семейного отдыха, а искатели свежих приключений.
Со стороны кажется, что наша компания пошла в разнос и никакого толку от моей идеи сегодня точно не будет. В лучшем случае — завтра, и то, если хорошо проспимся.
Ну так может предположить только тот, кто мало знаком с творчеством. Как раз в такие минуты порыва и душевного бурления рождаются шедевры.
— Пошли, после очередного тоста я хватаю Татьяну за руку и веду за собой.
— Танцевать? — спрашивает она.
— Буклет готовить.
Мы останавливаемся возле высоченного парня, прямо такого хрестоматийного ковбоя в широкополой шляпе, которую он не снимает даже загорая, просто кладёт, прикрывая физиономию.
— Знаешь, парень, люди делятся на две категории… — произношу я по-английски, изображая тягучий акцент.
— Одни загорают, а другие приходят им мешать, — отвечает он.
— Сразу видно настоящего ковбоя, — говорю. — Ты из Техаса или северной Дакоты?
На самом деле я из Милана, Анжело Пирелли, — он смеётся и протягивает руку. — Но это секретная информация. Вот для тех красоток я — Дикий Билл.
— Могила, друг, — отвечаю. — Я Фёдор. Хочешь познакомиться с ещё большим количеством красавец? С самыми красивыми девушками на этом лайнере?
— Ни слова больше! — вскакивает он. — Что надо делать? Веди меня, к водопою, шериф!
Анжело, оказывается, потомственным работягой, а также фанатичным поклонником спагетти-вестернов. Этот отдельный вид киноискусства расцвёл в Италии в прошлом десятилетии и продолжает пышным цветом благоухать и сейчас.
Несмотря на ироничное название, в итальянских фильмах о Диком Западе сделал свою звёздную карьеру Клинт Иствуд.
А лучший вестерн всех времён и народов на мой, разумеется, вкус, «Хороший, плохой, злой», снят отнюдь не в Голливуде, а на итальянской студии Чинечитта и в испанских пустошах.
Отец Анжело был профсоюзным активистом и был знаком с самим Тольятти, так что истории про ковбоев переплетались в детстве маленького Анжела с рассказами о самом справедливом государстве на свете.
Так что, не накопив на поездку в Техас, Анжело воспользовался вторым направлением.
— Это потрясающее дружище, Советский союз, и правда воплощённая мечта, — восхищается он.
Конечно, если судить по теплоходу «Грузия», то коммунизм давно уже наступил.
Побродив по палубе, мы находим ещё троих участников будущей фотосессии. Ими становятся белобрысые и улыбчивые восточные немцы, оказавшиеся пловцами из Лейпцига. Один из них немного говорит по-английски, второй сносно объясняется по-итальянски, а третий просто лучезарно улыбается.
Всех троих мы завербовали без проблем. Видно, морские путешествия усиливают в людях дух авантюризма.
Впереди нас ожидает самая интересная часть фотосъёмки — кастинг участниц. И тут мы сталкиваемся с неожиданной преградой — повальной всеобщей застенчивостью.
Даже моя черноокая знакомая Роксана и профессорская супруга Ирочка отказываются позировать с интуристами.
Обычные советские люди боятся иностранцев, как огня, вероятно, срабатывает некий инстинкт самосохранения. Перспектива бесед в угрюмых зданиях «сталинской» постройки, графа в анкете «есть ли родственники за границей?», осуждение и сплетни…
То, что позволено избранным, недоступно простым гражданам, поэтому на пару Высоцкого и Влади смотрит с таким изумлением. Это вписывается в образ истинного бунтаря, даже здесь, идущего против течения.
Кажется, наши усилия заходят в тупик.
Татьяна, под влиянием окружающих перейдя на вискарь, готова жертвовать собой, как Жанна Д’Арк, и даже раздеться до купальника.
Но она одна в окружении четырёх улыбчивых иностранцев будет смотреться двусмысленно, даже на мой прогрессивный взгляд.
Опять же, что покажут такие фотографии? У нас что, в Союзе красавицы в дефиците?
Можно говорить про нехватку колбасы, автомобилей или нейлоновых плащей, но уж красивые девушки всегда были визитной карточкой страны Советов и поводом для восторгов и зависти загнивающего Запада.
Я решаю обратиться к профессионалам.
Нет, совсем не к тем, что вы подумали. Девушек низкой социальной ответственности к лайнеру не подпускают и на пушечный выстрел.
Я про горничных, официанток и прочих представительниц обслуживающего персонала, чьи в биографии проверены, личные дела согласованы, а моральный дух крепок, как скала.
С этой идеей мы вваливаемся к капитану Гарагуле.
Естественно, не на капитанский мостик — туда бы нас никто не пустил, а в уютную кают-компанию, где он развлекает интеллектуальной беседой кого-то из титулованных гостей круиза.
Наше появление заставляет его нахмуриться, но мы нарисовались так, что, как говорится, не сотрёшь.
Присутствие Татьяны придаёт нашей компании некую легитимность. Представляю, если бы к нему просто заявилась группа пьяных мужиков, один из которых в плавках и ковбойской шляпе, и потребовала бы себе девушек.
Я бы на его месте, в лучшем случае, послал нас на хер, а скорее подкрепил эту команду, усадив дебоширов куда-нибудь на гауптвахту, пока они не протрезвеют.
— Съёмки? — хмурит он густые брови. — Да, меня предупредили по линии туриста, а почему не пришли сразу ко мне?
— Экспромт, — прихожу на помощь Татьяне, —
