Оставив болельщиков «Янки» в закутке, который считается моей гостиной, я прошла в спальню, якобы за коробкой с вещами Тедди. На самом деле мне нужно было срочно спрятать подальше ключ и фотографию Тедди с Ивонн. Я не собиралась отдавать снимок Эдвардсу, по крайней мере до тех пор, пока не пойму, какое отношение карточка имеет к Хелен и ее чувству вины. Интуиция подсказывала мне, что ключ тоже играет не менее важную роль. И несмотря на малую вероятность того, что один из мужчин все–таки по той или иной причине окажется в моей спальне, мне хотелось убрать ключ и фото с глаз долой.
Я сняла коробку со стула, куда водрузила ее, когда вернулась домой после работы. Оставалось только торжественно вынести ее в гостиную, вручить Эдвардсу и попросить их обоих уйти. Это был бы прямой и целесообразный план действий. Но послушайте, в самом деле! Если бы мы всегда выбирали прямые и разумные пути, жизнь была бы совсем не такой интересной и уж я–то наверняка осталась без работы.
Я подняла крышку и еще раз взглянула на остатки имущества Тедди. От презервативов я уже избавилась. Вложила их в большой конверт, запечатала и отправила в Центр планирования семьи Манхэттена в надежде, что совершаю доброе дело. Конечно, кондомы уже приносили некоторую пользу, препятствуя появлению на свет новых маленьких Тедди, но я имела в виду доброе дело в более широком смысле. Я даже подумывала о том, не отправить ли их в Архиепископство Манхэттенское, но пришла к выводу, что таким путем только создам новые проблемы вместо того, чтобы их решать.
В последний раз перебрав содержимое коробки, я не нашла ничего, что могло бы огорчить Хелен, или скомпрометировать Тедди, или подставить меня под удар. Плюс, чем дольше я задерживаюсь, тем больше подозрений это вызовет у Эдвардса. Или, еще того хуже, тем откровеннее он будет с Питером. Поэтому я сделала глубокий вдох и понесла коробку в гостиную.
Я бы не удивилась, если бы застала их лениво цапающимися и цедящими пиво. Тем более что я всегда держу пиво в холодильнике, даже двух сортов: китайское «Сингтао», потому что не будешь же запивать вином китайскую еду, и мексиканское «Досиквис», потому что мексиканские блюда остывают так быстро, что не успеваешь приготовить «Маргариту». К моему облегчению, мужчины не ссорились и не пили. Они вели преувеличенно серьезную беседу о том, можно ли сравнивать современных игроков в бейсбол, никто из которых не может сделать больше шести подач за одну игру, со «старыми добрыми временами», когда спортсмены из любви к игре готовы были душу заложить дьяволу. Хорошо хоть Питер не выспрашивал у Эдвардса подробностей о деле.
Впрочем, может быть, он просто дожидался меня, чтобы продемонстрировать свое журналистское искусство на глазах у изумленной публики. Потому что, не успела я поставить коробку на кофейный столик, как Питер замолчал и уставился на нее с видом мальчишки, которому пообещали показать дохлую кошку. Желательно такую, которая уже начала разлагаться. То есть и страшно, и невозможно удержаться. Не знаю, вырастают ли мужчины когда–нибудь из этой фазы. Скорее всего – нет, просто с годами они могут научиться лучше прятать свое любопытство.
– Имущество Тедди, да?
– Всякая ерунда из стола, – успокоила я его.
– Все, что после нас остается, – продолжал Питер, придвигаясь к коробке с явным намерением в нее заглянуть.
С деланным смехом воскликнув «Кыш! Кыш отсюда!» и помахав рукой перед его носом, я вынудила его вернуться на свое место на диване, хотя на самом деле мне хотелось как следует дать ему по рукам. Причем не потому, что я защищала свою статью или расследование Эдвардса. Просто вдруг возник такой импульс, может быть, в какой–то прежней жизни я была стражником храма где–нибудь в Древнем Египте, охранявшим останки человеческих жизней от жадных чужих рук.
Эдвардс смотрел не на коробку, а на меня. Я постаралась встретить его взгляд с самым нейтральным – насколько позволяли его синие глаза – выражением лица, усилием воли отгоняя мысли о ключе и фотографии. Правда, если он не смог прочитать мои мысли в ресторане, то вряд ли сделает это сейчас.
– Это все? – спросил Эдвардс.
– За исключением нескольких картин, которые остались висеть на стенах, – подтвердила я. – Все остальное – папки, документы, которыми займется Гретхен, его секретарь. И Брейди, его заместитель. Но то, что теперь принадлежит Хелен… – я пожала плечами.
– Благодарю вас. – Эдвардс не стал вставать. Это хорошо. Он явно не торопится уходить. К несчастью, Питер тоже расположился с таким видом, будто собирается провести здесь зиму. Это уже хуже. Мной постепенно овладевала усталость, и уже не оставалось сил разыгрывать гостеприимную хозяйку перед двумя конкурентами. Ужасно хотелось, чтобы Питер поскорее ушел.
– Мне ужасно жаль, что все так получилось, Питер, – начала я. – Постараюсь в ближайшем будущем компенсировать тебе испорченный вечер.
– Испорченный вечер? Но еще совсем рано, – запротестовал он, поглядев на часы.
Действительно, было еще только 9:30. Вполне можно сходить пообедать и тем самым еще больше все запутать, но для меня вечер уже был испорчен. Мне никуда не хотелось идти, хотелось только, чтобы Питер ушел.
– За последние двадцать четыре часа слишком много всего произошло. Боюсь, что я устала гораздо сильнее, чем думала, – я посмотрела на Эдвардса – он разглядывал Питера и вновь не откликнулся на мой мысленный призыв.
– Тебе нужно поесть. Мы сейчас закажем, – Питер, не глядя, протянул руку и снял со столика телефонную трубку. Демонстрировал Эдвардсу, что чувствует себя в моей квартире как дома. – Чего бы тебе хотелось? Китайской еды, итальянской, тайской?
– Нет, я просто…
– Пиццы?
Обычно я готова есть пиццу в любое время дня и ночи – горячую и холодную, тонкую и толстую, с хрустящей корочкой или без – да простит меня дух покойного доктора Аткинса. Но в данный момент, стоило мне представить капельки жира, сворачивающиеся белыми комочками на остывающей пицце, как тут же возникала другая картина – свернувшаяся кровь вокруг тела Тедди – и меня начинало тошнить. Я с ужасом замотала головой.
Питер почесал затылок телефонной антенной:
– Может быть, мексиканская?
– Она не голодна, – Эдвардс произнес это тихо, но с такой властностью, которую мы с Питером не могли не оценить.
Питер переводил взгляд с меня на Эдвардса и обратно, пытаясь понять, существует ли между нами какая–то связь и насколько она глубока. Я внимательно наблюдала за выражением его лица – мнение третьей стороны как раз сейчас было бы очень кстати. Эдвардс поднял на меня глаза, и Питер проследил за его взглядом.
