Виталий Андреевич мягко усадил Зиночку в кресло. Перегнувшись через стол, нажал кнопку звонка. В дверях появилась уже вернувшаяся секретарь-машинистка:
— Софья Марковна, вы можете быть свободны. Кабинет и приемную я закрою сам.
Софья Марковна наклонила голову в знак согласия и молча вышла, блеснув на Зиночку глазами, полными любопытства.
Зиночка сейчас была награждена за все муки и душевные терзания последних дней. Она торжествовала. «Любит». Когда за секретарем закрылась дверь, Зиночка поделилась с Дроботом своим горем.
— Виталий… Мирослава Стефановича арестовали…
Хотя Дробота подготовил к этому сообщению еще Николай Севастьянович, но все же слова Зиночки болезненно отозвались в нем. Его лоб покрылся холодной испариной. Он выругался: «Чёрт!»
— Тебе, Зиночка, надо уволиться с этой работы. Теперь там пойдут другие аресты, допросы… Что да к чему… Только нервы трепать.
— Я к тебе с этим и пришла. Там, оказывается, я была внештатной единицей. Деньги получала по другой должности.
— Вот и отлично. Подавай завтра же заявление.
— Куда же я денусь? — с тоской спросила она.
— Тебе надо отдохнуть.
— А на что мы с мамой будем жить?
— Я сумею обеспечить мою жену. Сегодня я уже говорил с Марией о разводе. Она согласилась. У нее же капитан есть.
«Мою жену!» Раньше Виталий называл ее просто «котик», «Зиночка». Правда, он говорил о разводе с Марией Васильевной, но все это было как-то далеко. А сейчас, услышав это слово в применении к себе, Зиночка вспомнила детей Виталия, Марию Васильевну, и ей почему-то стало стыдно, будто ее поймали с украденной булкой.
Виталий вынул из кармана толстый кожаный бумажник и извлек из него две сложенные сторублевые бумажки.
— На первое время хватит, а через денек еще дам.
Зиночка легонько отодвинула от себя хрустящие в кургузой руке бумажки.
— Нет. Не надо. Я как-нибудь так… Только вот работа…
— Ну, ты меня обижаешь, — перебил он ее. — Неужели ты будешь стесняться моей помощи? Наконец, ты не имеешь права отказываться от денег, — он понизил голос почти до шёпота: — Я их даю не тебе, а будущему сыну.
Услыхав впервые из уст Виталия о будущем сыне, Зиночка почувствовала, что слабеет.
— Мне бы, Виталий, работу… Может быть, посоветуешь, куда пойти?
— Никуда тебе идти не надо. Я нашел для тебя квартиру. Покупаю за четыре тысячи две комнатки. На первое время нам хватит.
Зиночка не знала, что ответить: Виталий Андреевич опять начал усыплять ее совесть рассказами о счастливом будущем. Но она все же сделала последнюю попытку освободиться от злых чар.
— Виталий, зачем тебе эти комнаты? У тебя же особняк. А я пока проживу с мамой в одной своей.
— Его я оставлю Марии. Пусть не думает, что я крохобор. А с мамой тебе жить нельзя. Она настраивает тебя против меня.
На прощанье он крепко поцеловал Зиночку.
— Буду у тебя завтра к вечеру! А сегодня уже проводить не могу. Занят.
После того как Зиночка покинула кабинет, Виталий Андреевич долго думал над тем, как выйти из затруднительного положения. И решил… временно устроить Зиночку на курорт, где директором был его хороший знакомый.
На следующий день, который не принес упрочения мира в семье, Виталий Андреевич поехал в Рымники, а оттуда в Лобаново, куда ходил автобус.
К зданию курорта он подошел уверенным, хозяйским шагом. Возле дверей красовалось огромное объявление:
Сегодня в помещении кинотеатра санатория будет прочитана лекция на тему:
«УКРАИНСКИЕ БУРЖУАЗНЫЕ НАЦИОНАЛИСТЫ — ВЕРНЫЕ СЛУГИ АМЕРИКАНО-КАТОЛИЧЕСКОЙ РЕАКЦИИ».
Читает действительный член Общества по распространению политических и научных знаний М. Л. Сидоров
Виталий Андреевич, прочтя объявление, улыбнулся. Директора в кабинете не оказалось. Но это Дробота не смутило. Он уверенным тоном приказал дежурной сестре:
— Известите Михаила Львовича, что приехали из области и хотят его видеть по срочному делу.
Ждать долго не пришлось. Сидоров влетел в канцелярию, где сидел гость, как будто спешил на пожар.
Это был человек довольно неопределенного возраста. Одетый в широкоплечий темнокоричневый костюм, он чем-то напоминал огородное чучело, которое еще не успели обсидеть напористые воробьи и вороны. Все его неуклюжее, непропорциональное тело венчала огромная голова. Во лбу маленькие, с азиатским разрезом глазки под цвет костюма. Чуть не на затылке торчали огромные уши, а над ними вилась поэтическая седина. Но в беседе Михаил Львович умел быть приятным человеком. Этому способствовало умение очаровывать слушателя вкрадчивой фамильярнодружеской манерой обращения, которую он приобрел во времена долгой врачебной практики в панской Польше. В те времена слава о его лекарствах и методах лечения гуляла чуть ли не по всей Галиции. После 1939 года он стал директором курорта в Лобанове. Вернувшись в 1945 году из Ташкента, Михаил Львович занял прежнюю должность.
Увидев «товарища из области», Сидоров слегка оторопел.
— Прошу вас в мой кабинет, — пригласил он гостя и, забежав вперед, распахнул перед ним двери.
Войдя вслед за Дроботом, он плотно прикрыл дверь и поторопился добежать до стола первым и предложить посетителю мягкий стул.
Но Виталий Андреевич не обратил внимания на его суетню и уселся в директорское кресло за столом. Самому хозяину не оставалось ничего иного, как занять стул, который он намерен был предложить гостю.
Некоторое время Сидоров и Дробот молчали. Директор курорта с тревожным ожиданием смотрел на гостя.
— Все с национализмом и Ватиканом воюешь? — нарушил наконец молчание Виталий Андреевич.
— А как же иначе? Это коренной вопрос на сегодняшний день в области идеологического воспитания отдыхающих.
— Вы бы, Михаил Львович, с высот идеологии спустились бы на грешную землю. К примеру, известно ли вам, что директор коммерческого магазина № 5 арестован за спекуляцию?
Лицо Михаила Львовича вытянулось, губы мелко задрожали.
— А… а что же мне делать?..
— Если тоже замешаны в спекуляции, то ждать ареста.
— Ну к чему эти вечные шутки?
— Конечно, шутки, Михаил Львович. За спекуляцию пока не расстреливают. Только судят. Но не будем терять вашего дорогого времени. Я по делу.
Директор санатория вспомнил о долге гостеприимства.
— Минуточку. Надо же немного перекусить, — он выскочил в канцелярию и, вернувшись, сообщил: — Заказан хороший обед на две персоны. Через полчаса принесут сюда, в кабинет.
— Итак, товарищ директор, мне надо определить на курорт одного человека.
Сидоров немного смутился.
— Путевочку бы! А то скоро ревизия должна нагрянуть.
— Ну, это меня не касается. Человека я привезу сам. Готовьте место в женской палате. Но учтите: моя протеже должна пользоваться всеми благами свободы. Распорядком дня ее не переутомляйте. Но в то же время не забывайте и присматривать. Ясно?
— Ясно-то ясно, но вот если бы путевочку ей. А документы в порядке — и мне и ей спокойнее.
— Ох, и трусливая у тебя душа. Ладно. Попробую достать. Но если не сумею, все равно привезу.
Вернувшись в Пылков, Виталий Андреевич в первую очередь позаботился о путевке. Благодаря широкому знакомству путевка в Лобаново уже на следующий день лежала в его кармане. С нею он и направился к Зиночке.
По совету Виталия Андреевича Зиночка подала заявление и в тот же вечер получила на руки выписку из приказа об увольнении. Пелагее Зиновьевне, которая опять было простила блудную дочь, она сказала, что ее уволили по сокращению штатов, а Виталий Андреевич обещал найти для нее другую работу. Услыхав знакомый стук в дверь, Зиночка бросилась открывать.
— Это он.
— Опять пришел мою душу печь огнем, — гневно заворчала Пелагея Зиновьевна.
— Ой, мама, он ненадолго. Скажет о работе и уйдет.
Пока Зиночка отпирала дверь, мать накинула на плечи платок, собираясь уходить. Виталий Андреевич вежливо с ней поздоровался. Но Пелагея Зиновьевна только пробурчала что-то в ответ и вышла.
— Все еще сердится на меня? И за что только?
— Да это она так… на меня. За то, что не работаю, — пробовала Зиночка оправдать поведение матери.
Виталий Андреевич сделал вид, что поверил ей.
— Я же тебе говорил, что моя жена работать не должна. Вот вчера я начал дело о разводе…
Вешая на крючок его пальто и шляпу, Зиночка тяжело вздохнула:
— Ох, Виталий, Виталий… Как ты терзаешь всем этим мою душу. Устала я все время чего-то ждать.
Он бережно поднял на своих мускулистых руках ее упругое тело и, подойдя к кушетке, посадил рядом с собой. Зиночка легонько освободилась из его объятий.
— Не надо, Виталий, себя тревожить. У тебя семья… Я долго думала над этим и решила, что не имею права ее разбивать.
