И, повинуясь внезапному импульсу, Виктор кликнул двойным щелчком на строчке JJJ-11.12 — «Load saved game». Напоследок.
3.
Ощущение вторичности происходящего было внезапным и необычайно сильным. Оно волною прокатило по речным заводям памяти, взбаламутив с заиленного, заросшего рдестами и роголистником дна причудливую мешанину погребенных там теней, отзвуков и запахов. Некоторое время все это кружилось в зеленоватой, цвета бутылочного стекла, водной толще, и казалось уже — вот-вот сложится в осмысленное воспоминание, но нет… Хоровод распался, и образы минувшего стали один за одним погружаться в глубину; дольше всего держался запах — он как бы отчаянно выгребал против течения («Ну вспомни же меня, вспомни — это так важно!..»), однако настал черед и ему обессиленно вернуться в придонную тину забвения. Теперь уж точно навсегда…
Глупости, конечно. В этой части страны Айвен отродясь не бывал и, по чести говоря, вполне обошелся бы без эдакого счастья. Верно говорят: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным»… Айвен мельком глянул на спутников, с которыми накрепко связала его в ту ненастную ночь шаловливица-судьба, и в очередной раз безнадежно выругался про себя: вот уж влип, так влип… Но тут откликался другой голос — новый, до той ночи вовсе не дававший о себе знать: «А что спутники? С такими спутниками можно хоть в огонь, хоть в воду, хоть под землю — за сокровищем коббольдов. А если ты в девятнадцать годков не готов к приключениям даже в такой компании — значит, привет: возвращайся под отчий кров, женись на Анне-Луизе с соседней улицы и устраивайся по родительской протекции письмоводителем в магистрат…»
…Придорожный трактир «Последняя чарочка» у второй после Ламерта развилки Северного тракта был в тот дождливый вечер совершенно пуст. Фитилек единственной масляной плошки выхватывал из неопрятной темноты лишь струганную стойку в пивных потеках и недовольную заспанную физиономию хозяина; освещать же длинный стол, с краю которого сейчас расположился со своим скудным ужином Айвен, трактирщик почел явным излишеством. Рожа у хозяина была совершенно разбойничья — подстать репутации здешних мест, так что Айвен, расплачиваясь за ужин и ночлег, демонстративно вытряхнул на стойку весь свой запас медяков и мелкого серебра: а то ведь сперва снесут башку, а уж потом начнут соображать — да стоило ли, за такую-то ерунду…
Допивая пиво (на удивление приличное для такой дыры), Айвен поймал на себе взгляд хозяина — и внезапно почувствовал, как за воротник ему заползла гусеница озноба, холодная и щетинистая: ох, ребята, тут не разбойники, тут как бы не хуже… Темный, совершенно безлюдный и безмолвный трактир, в котором отчего-то даже сверчки умолкли, и хозяин, следящий за ним вполглаза, как сытый кот за мышью: «Ну-ну, побегай пока, дурашка…» Взять с него нечего, значит… значит… «Спокойно!» — приказал он себе и попытался, сосредоточившись, сплести вокруг себя магическую паутинку — одно из немногих простейших заклинаний, которым его успели научить в школе Эри; нить сплелась на удивление хорошо и четко, чужой огонь нигде ее не пережег: во всяком случае, ни упырем, ни оборотнем трактирщик, похоже, не был. Однако теперь сомнений уже не оставалось — хозяин действительно следит за ним, как моласский волкодав, которому приказано «Охраняй!»: дескать, сидишь себе — и сиди, пей пиво, а попробуешь шагнуть к выходу — перерву горло на раз…
И тут — хвала богам! — снаружи послышался энергичный оклик: «Эгей! Есть кто живой?», с дивной бесцеремонностью прогрохотали по доскам крыльца сапоги, распахнулась настежь входная дверь… Светильник как-то сам собою вспыхнул ярче, и на свету в физиономии трактирщика не обнаружилось ровно ничего зловещего — одно лишь заспанное недовольство.
Вошедших было двое; судя по состоянию их плащей, дождь на улице не то что не утих, а припустил с новой силой. Одеты одинаково, в кожаные куртки со шнуровкой на груди и высокие ботфорты — излюбленный наряд солдат удачи, каковыми вошедшие, похоже, и были. Один из них, шатен лет двадцати пяти (меч носит за спиною, по-косиански; по говору — южанин, а по манерам — несомненный шевалье), небрежно швырнул на стойку монету: «Ужин и комнату с двумя койками!», пару секунд, прищурившись, в упор разглядывал Айвена, после чего вновь обернулся к хозяину:
— Скажи-ка, любезный, тут незадолго перед нами должен был объявиться отряд стражников, человек шесть…
— Не было тут таких, добрый сэр, — помотал головою тот, колдуя над втулкой пивного бочонка.
— Странно, — бровь шевалье поползла вверх, а взгляд, обращенный на трактирщика, стал тяжел и недоверчив. — Из Ямбона они выступили с рассветом, это я знаю совершено точно. Свернуть на этом тракте, как я понимаю, некуда. Так?..
— Я того не ведаю, добрый сэр, — угрюмо пробормотал тот, отводя глаза. — Ко мне никто не заворачивал, Светлый Гэша тому свидетель, а за тракт я не ответчик. Места тут — сами знаете…
— Места не сахар, это точно, — проворчал шевалье и, к некоторому удивлению Айвена, расспросы тотчас прекратил, хотя трактирщик явно сказал куда меньше того, что знал. — Кстати, а как тут у вас насчет лекаря?
— Лекаря — это, пожалуй, только в Ламерте. Два дня ходу… В Ямбоне, правда, есть повивальная бабка и коновал. А вам для какой надобности, добрый сэр, если не тайна?
— Так, на всякий случай… Вдруг ближе к утру кому и понадобится, а?
Трактирщик, зыркнув исподлобья, пробурчал что-то невнятное — мол, боги милостивы, обойдемся… Айвен тем временем украдкой разглядывал спутника шевалье, присевшего, отворотясь от света, в дальнем углу таверны. Тот был хрупкого сложения, без оружия (во всяком случае, на виду его не держал), а рук его было не видать под уложенной на колени охапкой какой-то мягкой рухляди. В облике и движениях его проглядывало нечто странное, неуловимо птичье, и лишь через пару минут Айвен догадался, что перед ним настоящий, живой альв… Вот это да!
И тут Айвен обнаружил, что, пока он разглядывает представителя Старшего Народа, шевалье достаточно бесцеремонно изучает его самого.
— Куда держите путь, юноша? В Ламерт?
Спокойно… вежливо, но с достоинством. «То, что я не ношу меча и шпор, еще не дает вам права…»
— Позвольте вам заметить, шевалье, что я не крепостной и не преступник, объявленный в розыск. Куда и откуда я направляюсь — не касается никого, кроме меня.
— Вы неверно поняли меня, юноша… Просто если вам дорога жизнь — уносите ноги из этой таверны. Немедленно. Поверьте, я желаю вам добра.
Он отчего-то сразу понял, что шевалье не шутит; припомнился и тот взгляд трактирщика: значит, ошибки не было, он тогда все почуял верно… Страх вновь поднялся откуда-то из глубин, от кишок и желудка, ледяной волной обдал сердце. И отступил, побежденный неведомо откуда взявшимся куражом: черта с два они дождутся, чтоб он шмыгнул в ночь, как крыса из разрытой норы!.. А на дне сознания осталась и еще одна мыслишка, вполне прагматического свойства: неизвестно еще, где в эту ночь будет опаснее — в одиночестве мокрого ночного леса или здесь, рядом с этими, по всему чувствуется, крутыми и тертыми ребятами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
