«Да хотя бы поспать бы», – последнее, что пронеслось у Егора в голове.
21.11.2026 г. Татарстан. В/ч № 12238 в окрестностях р. Сулица
Серега зевнул и помотал головой. Сильно хотелось спать. Впрочем, жрать хотелось еще сильнее.
Он не понимал, зачем нужно торчать здесь, на этой вышке, по ночам? От бабок старых шухериться, што ли? Даже майданутые с этого Майдана сюда не сунутся. На прошлой неделе им последний полудохлый БТР сожгли. Да и вояк-то у них – раз-два и обчелся. И те – ментяры-срочники. Вот народ щас с Буинского элеватора вернется, и прикроем этих майдаунов.
Серега снова зевнул, но закрыть рот ему помешал «орлан-3», по самую рукоятку вошедший под сердце. Мешком осевшее тело Хазаров пристроил так, что снизу казалось, что часовой кемарит, привалившись к деревянной стойке.
– Держи свой «орлан», – Хазаров протянул нож Волохову, вытирающему «Колд Стил Вояджер» о бушлат лежащего ничком светловолосого парня.
– Сколько же у тебя их? Еще штык-нож…
– Ну, так пригодились же.
С двадцатью бандитами они управились на удивление легко. За пятнадцать минут и без единого выстрела. Хотя чему тут удивляться? Школьники.
Взрыватели, капсюли-детонаторы, капсюли-воспламенители и уже готовые запалы – все это, как они и ожидали, лежало бережно расфасованное по ящикам и коробкам в углу ангара, сразу за аккуратно расставленными минометами. Бывший военрук знал свое дело. Что ж, ему же хуже.
Сухоруков скатал очередной шарик из отсыревшей муки и, выщелкнув его с пальца, на этот раз попал прямо в затылок сидящему на крайнем мешке и болтающему ногами Саньке. Он не любил ездить в кабине, как бы отдельно ото всех. Надо всегда быть в коллективе, чувствовать его настроение. Тем более коллектив этот – пацаны по шестнадцать, семнадцать лет.
– Ну-у-у, Максимыч, – Санька, переложив автомат в левую руку, с физиономией, выражающей крайнюю степень недовольства, вытащил из топорщащихся за ухом волос липкий комок.
– А ты не зевай. Ишь, расслабились. Думаете, все вокруг так и будут разбегаться перед вами, как эти буинские? Спецназовцев уже забыли? Так я вас на тридцать свежих могилок свожу. А то шли, понимаешь, за тем уродом к речке, как на пляж. Будете так жить – к лету от вас ничего не останется. Учишь вас, учишь, – ворчание Сухорукова становилось все тише, постепенно утонув в шуме работающего мотора.
В Буинске они порезвились славно. Совместили приятное с полезным, так сказать. Загрузили все одиннадцать отбитых у эмчээсовцев «КамАЗов» первосортной мукой. У мукомольного им только пришлось расстрелять какого-то чудака, полезшего на них с «сайгой». Парни подзавелись и устроили небольшое шоу. Обваляв аборигенов, закончивших погрузку «КамАЗов», в муке, они за руки, за ноги кидали их в топку подожженного элеватора с криками: «полезай, колобок, в печку», «а я люблю с мясом» и «знатный хачапури получится». Обормоты. Давно он так не смеялся. А «танец маленьких лебедей», который танцевало местное бабье? Это просто праздник какой-то! Голые, обсыпанные мукой, они такое вытворяли. Особенно, когда Санек стал шмалять им под ноги. Умора. Потом тех, что постарше, отправили вслед за мужиками, а с теми, что помоложе… Э-эх. Если бы еще зерно в жопу не впивалось и мука во все щели не лезла бы… Экстрим. Порево селянок под открытым небом, среди холмов зерна… – голова Сухорукова от резкой остановки мотнулась, задев каркас кузова.
– Ептыть, Колян. Кто ж так водит? Чай не дрова везешь, – экс-военрук спрыгнул на землю. – Вылезай. Приехали.
Триста пятьдесят сонных архаровцев, протирая глаза, полезли из «КамАЗов».
– Мать твою. И здесь сонное царство. И-э-эй, кодырь, выходи разгружать, – наглеющий с каждым днем Санька Шустов (правая рука Самого все-таки) поплелся пинками поднимать оборзевших друганов из бывшей сто двадцать пятой школы.
– Курортники, блин.
Остальные потянулись следом.
– Надо бы охранение у машин выставить. – Сухоруков потянулся всем телом и, махнув рукой, направился в свою резиденцию – на второй этаж ангара. Пнув и без того раздолбанную дверь в свое логово, он услышал пронзительные крики, доносящиеся из казармы. Сухоруков хотел выглянуть в окно, выходящее как раз на солдатское жилье, но не успел.
Зарево пожара было видно в Майдане аж до глубокой ночи. На него любовались, когда разгружали мешки с мукой с единственного уцелевшего «КамАЗа», который стоял в хвосте колонны и который, рискуя угодить под хаотично разлетающиеся боеприпасы, лихо вывел из-под огня безбашенный Хазаров. Гулкое эхо разрывов перекатывалось по окрестным лесам до вечера следующего дня. Его, наверное, можно было бы услышать и в самой Казани, но там это эхо слушать было некому.
Глава 4
Декабрь
1.12.2026 г. Москва, ул. Тверская
Сергеев шел по Тверской, толкая перед собой тележку, взятую из ближайшего супермаркета, которая доверху была набита всяческой музейной утварью. Естественно, не бронзовыми чашами, статуэтками и амфорами. Бинокли, финки, кортики, пара керосиновых ламп и прочая мелочь, взятая из бывшего Музея революции, из экспонатов превратились в неплохие трофеи, за которые на уже организовавшемся черном рынке (а куда же без него?) можно было бы выменять не так уж мало жратвы или патронов. И вот они теперь, опередив незадачливых мародеров, волокли все это на Лубянку, в объединенный штаб сопротивления, рядом с которым теперь находился и совет начальников станций, переехавший сюда с Пушкинской. Именно выполняя решение совета, гэбээровцы и шастали по всем окрестным музеям в поисках полезных вещей. Теперь, благодаря этому, например, совет имел возможность печатать нормальные продуктовые карточки, отказавшись от тех самопальных, которые было довольно легко подделать. В машзале бункера ФСБ уже стояли принесенные из Политехнического музея действующие машины: «Аугсбург» тысяча девятьсот четвертого года выпуска, «Графотайп» тысяча девятьсот десятого и даже старушка «Линотип», скрипящая своими механизмами, аж с середины восемнадцатого века! Но Епифанов все же захватил с собой похожий на старинный стул небольшой печатный станок, обнаруженный им в одном из залов бывшего Музея революции. Как теперь назывался этот музей, Сашка не знал, но не революции – точно. Там было много всякой всячины, не имеющей ничего общего с «Великой Октябрьской». Например, автомат «ППШ», в который вцепился Сашка и, несмотря на все уговоры Сергеева, тащил сейчас с собой, то и дело косясь на его массивный диск. Такой каприз дорого обошелся Епифанову. Ведь помимо этого мастодонта, он тащил еще привязанный к спине стулообразный печатный станок и коробку со свинцовыми формами.
– На кой черт ты взял это чудо? И так еле плетемся, – Сергеев пнул ногой открытую переднюю дверь стоящей поперек дороги маршрутки.
– А что? Калибр 7,62 миллиметра. 71 патрон в диске…
– Ага. Шесть кило веса и отдача…
– Да ладно… Вон, бабулю тележкой не задави, – Епифанов кивнул в сторону крадущегося к ним существа.
Сергеев посторонился, давая дорогу старушке, но та, вцепившись ему в локоть, забормотала. Сначала шепотом, неразборчиво, но с каждой секундой все громче и громче:
– И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих.
Лейтенант попятился, увлекая за собой тележку.
– И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор… ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
Сергеев попытался высвободить правую руку, на которой висела старушенция, но она еще крепче вцепилась в его локоть.
– И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить…
Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.
Епифанов протер запотевшие окуляры противогаза и с интересом наблюдал за растерявшимся напарником.
– Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла, – не унималась бабка. – Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.
– Где-то я уже это слышал, – Сашка задумался. – Ах да! Апокалипсис от Иоанна. В фильме про Чернобыль еще…
– Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи.
