Если я заметил, что Булич скромнее Смоленского, то именно потому, что она открыто сознается в своем бессилии вырваться из условий нашего бытия. Смоленский склонен намекнуть, что если одним правда это не дано, то поэт на то и поэт, чтобы у него за плечами были крылья.
Эмилия Чегринцева была до сих пор одним из украшений пражского «Скита». Ее новые «Строфы» настолько сыры и импровизационны, что не дают возможности судить о развитии или упадке ее дарования. Кстати, и это тоже одна из характерных черт нашей молодой поэзии, в особенности той, которая слагается вне Парижа!
De quoi s’agit-il? В чем дело? Прочтя первое длинное стихотворение Чегринцевой, это спросит себя всякий. Поэт вместо понятий пользуется наспех найденными иероглифами, лично ему, может быть, и ясными. Но у нас нет к ним ключа. Конечно, стихи могут жить музыкой, звуками, краской… Но если поэт пользуется понятиями, то он должен быть к ним внимательным. О чем? Где? Куда? Для чего? По какому поводу?
Душе, готовой для разлук,встречаться суждено с любовью.Ах, ворожейка, много мук,глаза цыганские и брови!Слова — волшебный плеск весла —распоряжаются вещами.Как будто нам земля мала,любимым рай мы обещаем.
О чем все это? Если просидеть над строфами Чегринцевой часа два, уловить в них кое-что, пожалуй, можно. Но стихи эти не обладают гипнотической силой, которая могла бы нас к такому сидению принудить! Они свистят, пролетают, как ветер, — и как ветер, исчезают, не оставляя в памяти почти ничего.
«Последние новости». 1938, 12 мая, № 6255.
Юрий Терапиано. Стихи Веры Булич
Из далекой Финляндии, с понятным опозданием, дошла до Парижа новая книга стихов Веры Булич <Вера Булич. «Бурелом», 3-я книга стихов. Хельсинки, 1947.>
Вера Булич — не новичок; первые ее книги — «Маятник» (1934) и «Пленный ветер» (1938) в свое время были отмечены парижской критикой, особенно «Пленный ветер», в котором Булич предстала уже как поэт вполне созревший, осознавший свою тему и вполне овладевший техникой стихосложения. Способность к композиции, точность и четкость рисунка, образов и слов, соединенные с лирическим дыханием — таково было впечатление от стихов Булич в «Пленном ветре».
Новая ее книга — «Бурелом», написанная в большей своей части в годы войны и вскоре после войны, не разочаровывает. Несмотря на все пережитое, Булич осталась поэтом и сумела преобразить в поэтические образы происходившие вокруг нее события.
В прежних стихах Булич темой ее была борьба духовного начала в человеке с материальными преградами. В «Буреломе», если не считать стихотворений первого отдела книги «Листки календаря» — стихи предвоенных лет; тема ее расширяется и углубляется, поэт созерцает страшные противоречия — войну, дело рук человека, горе, гибель, разрушение, в конфликте в дисгармонии с жизнью земли, с красотой природы, сопоставляет открывшуюся в человеке темную душу с духовной красотой мира. В третьем отделе книги, в «Верности», Булич обретает родину, чувствует ее на расстоянии, сливается с ее ритмом:
Ты приходишь ко мне издалекаНевесомый эфирной волной,Голос родины, радости, рока,Голос вечной стихии родной.
В цикле «Бурелом» хочется особо отметить стихотворения «У окна», «Синий день», «В темных окнах», «В запущенном саду», «По чужой вечерней дороге», «Сирень и ласточки»:
Все в башнях, трубах небо городскоеНад ласточкою — музою весны.Но ей ли, быстрой, думать о покоеВ самозабвенном счастье вышины.
В отделе «Верность» — цикл стихотворений «Медаль за оборону Ленинграда», отрывки из которого — нижеприводимая цитата:
Здесь Пушкин проходил, и дом на МойкеХранит в стенах его предсмертный вздох.…Безумный Герман на больничной койке,Тасуя карты, бредит: с нами Бог!
<…>
Хрустальным пламенем сияла зала,Столетья блеск впитали зеркала:Здесь музыка Чайковского звучала,Здесь славы русской радуга взошла.
Подъезд театра как пустая рама,И ветер крутит мусор и золу.Но в полночь выйдет Пиковая Дама,Пройдет по улицам в туман и мглу.
Пройдет, растает в площади пустынной,В зияньи стен разбитых пропадет,И луч прожектора иглою длиннойНад памятником бронзовым скользнет.
Ты ждешь, Евгений, но не с прежним страхом,С надеждой жаркой ожидаешь ты,Что ринется одним могучим махомЧудесный конь с гранитной высоты
И по торцам столицы непокорной,В развалинах не сдавшейся врагу,Проскачет он, строитель чудотворный,Свой клич войскам бросая на бегу.
Газета «Новое русское слово». Нью-Йорк. 1949, 2 января.
Екатерина Таубер. В. Булич. «Ветви»
21-го июля с. г. в Гельсингфорсе скончалась поэтесса Вера Булич. За несколько месяцев до смерти издательство «Рифма» выпустило ее пятую книгу стихов «Ветви». Приближение смерти отразилось на этой книге итогов, раздумий трезвых и беспощадных.
Для последних стихов поэтессы характерна предельная сжатость, точность образов, законченность каждого стихотворения. Только острые выпирающие углы, только обнаженное древо жизни найдет читатель в этом сборнике, и вряд ли понравится тем, кто ищет в стихах праздничного, нарядного, игры. Но читатель взыскательный, вдумчивый будет вознагражден вполне.
Заглавие «Ветви» как нельзя больше подходит к этим стихам, которые кажутся написанными в минуту смертельной опасности, когда уже дни и часы сочтены. Чувствуется также, что стихи писались на далеком севере, поздней осенью или зимою, когда «ветви» уже были четки и голы. Нет в этой книге страха правды, «режущей острым ножом до кости». Но сквозь такую правду проступает и другая, утешительная, зовущая слушать «ветер горний» — звено, соединяющее людей, разными путями идущих к одной вершине.
Поэтессу занимает только вечное. Ей хочется как можно острее и пронзительнее выразить отстоявшиеся заветы, то сокровенное, что она нашла, пройдя через «огромную каменоломню жизни»:
А когда я смотрю на лица,Я не знаю, сколько им лет.Человеческий облик двоится,Сквозь него проступает свет.
Лишь порою в эту муку обретенную, мудростью вплетается живая ткань бытия. Но когда это — воспоминания, «милая синяя муха, летний будильник знакомый» детства или «солнце, запертое в автобусе», или горькая последняя констатация:
Нет у меня детей. Мой взгляд и голосНи в ком не оживут. Не передамЗерна земле, как полный спелый колос, —
ведь упрямая жизнь была задавлена «спрятанной под переплетом».
Стихи Веры Булич по преимуществу городские. Ведь только для горожанина автобус, увозящий в поля, — «спасенье от душевного разлада, сорокадневного потопа будней». Глядя на человека, целящегося в невидимую цель, ей мнится веяние грозящей катастрофы, когда «раздастся громкий, резкий выстрел, как разрешенье страшной немоты, и распадется на куски картина».
Именно ожидание распада и придает ее стихам такую сухую выразительность. Все стихотворение «Автобус» написано прекрасными белыми стихами, пронизано жаждой вырваться, перешагнуть. И, как разрешенье этого томления, — последние четыре рифмованных строки:
…Среди чужих случайный пассажир,Томясь безвыходной судьбе в угоду,Я жду, когда откроется мне мир,Когда я выйду на свободу.
В своем самом тайном — это книга о смерти. Пишет ли она стихи «Памяти друга» («Еще один замолчал поэт, Замолчал, не дойдя до цели»), или о сестре: «Чей голос горячий остался в мире», или о весне, которая придет «с листиком узким — резные края» — и которую увидят только другие, — все лишь напоминание. Для поэтессы несомненно только одно:
Знаю, даются недаромОстрые шрамы судьбой.Знаю, что после удараНадо встать над собойРаненою, но прямой.
Путь из «каменоломни жизни», где в «гранитной глыбе томится душа», еще не <далее дефект оригинала — С. К.>
Надо выдержать «удары», надо помнить пушкинское (недаром все стихи Веры Булич в неоклассической манере):
