При внешнем благополучии всей операции было одно обстоятельство, осложнившее картину. Шигалей (Шах-Али) был тринадцатилетним сыном касимовского городецкого царевича Шейх-Аулияра, верой и правдой служившего московским князьям[739]. Однако Шейх-Аулияр происходил из рода астраханских царей — наследников ханов Большой орды, злейших врагов Крыма. Еще в начале 1516 г. Мухаммед-Гирей выраятл неудовольствие тем, что Василий III «нашего недруга Ших-Овлеяру царевичу Мещерский юрт дал и гораздо ему честь чинишь». Позднее крымский царь писал, что Шейх-Аулияр его недруг, и просил его свести с Мещерского юрта, а вместо него взять кого-нибудь из сыновей самого Мухаммеда-Гирея[740]. Не удивительно, что и Шигалей, получивший Городец где-то около 1518 г., вызывал неудовольствие у крымского царя. И это усугублялось еще тем, что в Крыму готовилась большая военная акция против Астрахани.
Посылка Шигалея означала утверждение русского протектората над Казанью, прямой вызов Крыму, с которым с таким большим трудом были налажены мирные отношения. Может быть, этот риск и оправдал бы себя, если бы сам Шигалей оказался достойной фигурой. Как выяснилось впоследствии, этот злобный, жадный и трусливый правитель способен был вызвать у казанцев только раздражение, причем не столько откровенной прорусской политикой, сколько своими личными качествами. По словам Герберштейна, лично знакомого с Шигалеем, это был человек «безобразного и слабого телосложения… с выдающимся брюхом, с редкою бородою и почти женским лицом», при этом он оказался совершенно «не пригоден к войне»[741].
Если Казань находилась почти полностью в орбите московского влияния, то Крым продолжал вызывать опасения, имевшие под собой реальную почву. Одним из средств воздействия на политику крымского хана была поддержка в Крыму элементов, оппозиционных Мухаммед-Гирею. Из Москвы «поминки» (подарки) шли к влиятельным мурзам и детям царя. Еще в декабре 1516 г. Василий III передавал брату Мухаммед-Гирея Ахмату, что он готов пожаловать его Городцом, если б тот согласился выехать на Русь[742]. В ноябре 1518 г. он соглашался отдать Городец сыну Ахмата Геммету, чтобы закрепить свое влияние в Крыму среди противников Мухаммед-Гирея[743]. Это же предложение было повторено и в марте 1519 г. после убийства Ахмата сыном Мухаммед-Гирея Алп-Гиреем. Геммету предлагался на выбор Мещерск или Кашира, «освободившаяся» после смерти Абдул-Латифа[744]. Укрепление прорусской группировки в Крыму для Василия III представлялось делом особой важности.
Почти одновременно с водворением Шигалея в Казани происходит и еще одно событие, которое поначалу не имело никаких видимых последствий, но позднее доставило много хлопот московским государям. Убедившись в беспрекословном послушании своего младшего брата, князя Андрея, Василий III отпустил его на удел в Старицу. Это произошло, очевидно, в феврале 1519 г.[745] Таким образом, общее число уделов, сократившееся после смерти Семена Калужского, снова было восстановлено.
В марте 1519 г. в Москву прибыло долгожданное посольство крымского мурзы Аппака, которого сопровождал Останя Андреев. Аппак привез с собой грамоту Мухаммед-Гирея с шертью, которую тот принял перед О. Андреевым еще 8 декабря 1518 г.[746] В договорной грамоте обе стороны (как русская, так и крымская) обещали стоять «заодин» против своих недругов Сигизмунда и «Ахматовых детей». В случае возникновения военных действий они обязывались оказать друг другу вооруженную помощь. Мухаммед-Гирей сообщал, что собирается весной идти в поход на Астрахань, и призывал Василия III присоединиться к нему. Если же московский государь не выполнит своих договорных обязательств, продолжал крымский царь, то «рота моя и шерть моя не в шерть»[747]. Уж очень хотелось Мухаммед-Гирею получить вооруженную русскую помощь, если он и шерть принес, и старого русского доброхота Аппака послал ко двору московского государя. Все это было еще до смерти Ахмата в Крыму и до получения там известия о посылке Шигалея в Казань. Теперь же крымская шерть грозила превратиться в простой клочок бумаги. Даже Аппак, узнав о Шигалее, с раздражением говорил: «У нашего государя сына ли брата ли ни было, кого та была послати на Казань»[748]. На это великий князь дал уклончивый и, надо сказать, малоубедительный ответ. Оказывается, он-то был готов согласиться на кандидатуру крымского царевича, но вот казанцы просили именно Шигалея. Проведя все лето в Москве, 8 сентября Аппак с русским послом Федором Климентьевым отправились в Крым[749].
Было еще одно средство, которым московское правительство полагало удержать в мирных отношениях Крым, — Это воздействие Порты. В марте того же 1519 г., когда в Москву прибыл Аппак, в Царьград к султану Селиму был отправлен Б. Я. Голохвастов с изъявлением дружеских чувств[750]. В Москве имели основания возлагать некоторые надежды на враждебное отношение Селима к Мухаммед-Гирею[751]. Задача перед Голохвастовым поставлена была для начала скромная: наладить регулярные дипломатические и торговые отношения между странами, чтобы «вперед бы меж государя нашего и салтана на обе стороны люди их ездили без оскуднения»[752]. Но Порта не собиралась в это время вступать в русско-крымский диалог, а в октябре 1519 г. она даже продлила на пять лет мир с Польшей[753], ясно показывая благосклонность к противникам России.
Тем временем Литва готовилась к летней военной кампании. На берестейском сейме (ноябрь 1518 — январь 1519 г.) решено было собрать «поголовщину» на военные нужды: по грошу с простых людей и по 2 гроша со шляхтичей[754]. Чтобы предотвратить войну или во всяком случае встретить ее в максимально благоприятной внешнеполитической ситуации, Россия укрепила свои дипломатические позиции на Западе. Еще 9 марта 1519 г. в третий раз к великокняжескому двору прибыл Дитрих Шонберг. Он передал Василию III содержание буллы, которая была послана с его братом Николаем. Папа Лев X настаивал на заключении перемирия с Сигизмундом, чтобы обратить силы против врага на Востоке. Папа также изъявлял желание великого князя «и всех его людей Русские земли приняти в единачество и согласье римские церкви». А в качестве компенсации за Это папа готов «короновати в кристьянского царя» государя всея Руси. К этому магистр добавил: «Литву не надобе оружьем воевати, время ее воюет». У короля нет наследника, и после его смерти между Литвой и Польшей вспыхнет междоусобица, «и от того разорятца оба государьства»[755].
В ответ на все это Василий III повторил, что он уже имел случай высказать Ф. да Колло свое согласие на пятилетнее перемирие с Литвою, но с условиями: «Пленным быти на обе стороны свобода и с бесерменством бы король не вопчался». Смоленск, конечно, должен был оставаться за Россией, только о судьбе других русских городов (Киева, Минска и т. п.), как и прусских, можно будет говорить во время переговоров[756]. Д. Шонберг с облегчением узнал об Этом решении великого князя. Его «миролюбивая миссия» являлась в какой-то степени вынужденной. Он (равно как и магистр) делал дружелюбные жесты по отношению к папе и Империи с тайной надеждой, что Василий III не даст себя провести всевозможными посулами. Так и случилось.
Итак, практически перемирия между Литвой и Россией не предвиделось. Выяснив это, Д. Шонберг 27 марта покинул Москву. Вслед за ним из Москвы в Королевец 3 апреля направились К. Т. Замыцкий и дьяк Истома Малый с разъяснением русской позиции[757]. Вскоре (27 апреля) Василий III отправил гроссмейстеру Альбрехту послание, в котором сообщалось о готовности вступить в непосредственные переговоры с римским папой[758].
Замыцкому гроссмейстер Тевтонского ордена оказал самый внимательный и почетный прием. Альбрехт заверил русского посла, что Орден перемирия с Польшей не заключил и готовится к началу военных действий. Поэтому он просил немедленно прислать денег для набора 1 тыс. воинов[759]. Сведения об этом получены были в Москве уже 5 июня. Замыцкий сообщал и о европейских событиях, в частности о том, что татары «воевали» недавно Подольскую землю, о том, что «людей… прибыльных» (войска наемного) у Сигизмунда нет, а сам он в Литву не собирается, и т. п.
Складывалась обстановка, благоприятная для начала военных действий с Литвой. В Казани находился послушный ставленник Василия III. Крым поддерживал союзнические отношения с Россией. Империя была занята избранием преемника Максимилиана.
В мае 1519 г. великий князь выехал из Москвы в поездку по монастырям. Он побывал в Угрешском и других монастырях, затем до середины июня находился «на Острове», затем вернулся в Москву, где и «летовал» (в Воронцове)[760].
