сказочнее и очаровательнее. Она закрыла глаза, неторопливо вдохнув смешанный цветочный аромат с легким запахом восковых свечей. Так она запомнит, что когда-то была здесь.
Оливия была озадачена, когда она потянулась расстегнуть пуговицы сзади. Теперь Оливия вынуждена дотягиваться руками до пуговиц собственноручно, поскольку Руби она отпустила еще перед ужином.
Все напрасно. Еще попытка… Безуспешно. «Кто придумал такие несуразные застежки?!» — от безнадежности завопила она. В поражении с пуговицами ее руки обессиленно упали.
— Вам нужна помощь, миледи?
Оливия обернулась.
Она не была напугана, так как узнала его голос. Саймон стоял на пороге в белоснежной рубашке и в накинутом сверху жилете, словно рыцарь, готовый в сию же секунду прийти на помощь. И все равно Оливия недоумевала, почему он зашел к ней в комнату поздно ночью.
— Ваша светлость… — Ее спина внезапно выпрямилась. — Зашли пожелать спокойной ночи?
«Что ты несешь?!» — ворчала про себя.
Саймон закрыл дверь в целях предосторожности и большими размеренными шагами прошел в комнату.
— Не совсем. Я проходил мимо и услышал, как ты закричала…
— Я не кричала, — шустро заверила она.
— …И подумал, может быть, тебе нужна помощь. — Он обвел ее глазами, в которых поселились теплые огоньки.
Интересно, их вызвало освещение? Оливии показалось это обаятельным. Возможно, даже слишком для того, кто хочет стать просто другом. Должно полагать, он не мало девушек сразил этим приемом.
— Саймон, нам нельзя оставаться наедине. Нас может застать Лонгстри и будет еще больше проблем.
Он выругался, не стесняясь ее присутствия.
— Еще бы в собственном доме я подстраивался под барона, который меня шантажирует. — Тон Саймона стал безжалостным и в то же время ровным. — Оливия, запомни: я буду там, где захочу, когда захочу и с кем захочу. Этот придурок заплатит, что влез в нашу жизнь.
«В нашу жизнь» — прозвучало так, словно они были женаты вот уже двадцать лет в счастливом браке.
С секунду молчания Оливия наклонилась в его сторону и робко задала вопрос:
— Ты все так же не желаешь открывать мне свой коварный замысел против него?
Саймон сунул руки в карманы и стал медленно ходить взад-вперед.
— Тебе это не принесет пользы.
— Но и плохо от этого тоже не будет.
Он остановил на ней пристальный взор.
— В тебе взыгралось любопытство… — Его веки слегка прищурились. — Или он тебе дорог?
— Что?! — Брови Оливии взлетели вверх. — Что за вздор!
— Ты не ответила, — неизменно настаивал он.
— И не собираюсь, Саймон! — Она непокорно сложила руки. — Это возмутительно. Ты не в праве распоряжаться что для меня хорошо или плохо, тем более задавать подобные вопросы, добиваясь непременного ответа. — Оливия чувствовала, как ее круглое лицо покрылось пятнами.
Как бы от этого не было горько или сладко, но она права, здесь придется уступить… на этот раз. Он требовал от нее слишком многого. Саймон виновато опустил голову, подняв на нее глаза из-под лба, как ластящийся кот.
— Прости, — прошептал он.
Выражение лица Оливии смягчилось. Она была готова на снисходительность. Наверное, одной из ее главных черт было милосердие. Саймон не считал это выигрышным качеством, но и негативным его тоже нельзя было назвать. Скорее, что-то нейтральное.
— Так ты мне расскажешь, что тебя вывело из себя, отчего ты закричала на весь коридор? — Саймон вдруг вспомнил причину, по которой находился в этой комнате.
— Я-я-я… — Она прочистила горло. — Я кричала Руби, свою камеристку, но она не пришла. Я была очень недовольна и закричала.
— Закричала? — сомнительно переспросил Саймон.
— Да. А что? — Оливия сложила руки.
— Да нет, ничего. Просто, видишь ли, я впервые слышу, чтобы слуг вызывали по фразе: «Эти глупые застежки»!
Саймон самодовольно заулыбался. Он ее подловил. Его чертова ухмылка с привлекательными ямочками выводила ее из себя!
Оливия, зажмурившись, шумно выдохнула:
— Несуразные. Я кричала «несуразные застежки». У меня не получалось дотянуться руками до спины, чтобы расстегнуть пуговицы. Это и привело меня в бешенство, вывело из себя.
— А где же твоя камеристка?
— Ей сделалось плохо перед ужином. Я отпустила ее. Бедняжка была такой бледной.
Саймона поражала сердобольность Оливии. Может быть, с ним она не такая мягкая, но к другим вовсю проявляет понимание и сострадание. Он вдруг подумал, стала бы Оливия относиться к нему так же милосердно, если бы он слег с какой-нибудь простудой? Возможно. Зато он точно мог сказать, что тарелка с куриным бульоном оказалась бы у него на голове, узнай она, что все было притворством. Но если бы ему и правда сталось плохо? Саймон отступил от подобных затей. Он не любил, когда кто-то его жалел. По крайней мере, до сегодняшнего дня это было так.
— Давай я помогу тебе их расстегнуть?
— Нет. — Она не понимала, был это страх или стеснение, но добавила: — Я как-нибудь справлюсь. Спасибо, милорд.
— Если тебе так нравится спать в неудобном для сна платье, то не буду препятствовать, малышка. — Саймон развернулся и не спеша мерил шагами комнату до двери.
Так он выжидал, что она передумает. В другом случае Оливия отказалась бы. Но перспектива спать в платье была для нее ужасающей. Оливия не высыпалась уже несколько ночей. Все тело устало за этот долгий день, и она нуждается в отдыхе, как сухая пустыня нуждается в оазисе.
Она сдалась, буркнув что-то, похожее на «хорошо».
Саймон развернулся. Оливия быстро подошла к нему, желая поскорее покончить с этим. Но он, как на зло, делал все медленно. Саймон не развернул ее спиной, а обхватил руками так, что Оливия оказалась заключенной в его объятия. Ее руки легли на твердую, как камень, грудь. Что странно, длины его рук вполне хватало, чтобы между ними оставалось какое-то расстояние, но они почему-то были прижаты друг к другу вплотную.
— Тебе, должно быть, доставляет удовольствие видеть, как я нуждаюсь в твоей помощи. Оттого все происходит не так быстро, как могло бы, верно?
В его голубых глазах плясали теплые огоньки, и они уже не казались такими холодными. Оливия молилась, чтобы только Саймон не почувствовал, как сильно стучит ее сердце. Однако от этого оно пускалось вскачь еще быстрее. Она должна выглядеть непринужденной и для этого вскинула голову.
— Не твоя нужда в помощи мне приносит удовольствие, малышка. — Его пальцы медленно скользили от одной пуговицы к другой вдоль позвоночника.
Оливия сглотнула, стараясь не смотреть ему в глаза. Но она чувствовала, что он смотрит на нее, как будто ждет чего-то.
— Тебе приятно?
— Почему же мне должно быть приятно, ваша светлость? — Ведь ей совсем неприятно, правда?
Но если бы это было так, почему ей не
