– Чего именно? Берегись, Генрике, каждый раз, когда ты произносишь слова «я желаю», это значит, что ты готовишься совершить какую-нибудь глупость.
– Я желаю, чтобы ты воскрес, явился на свет божий.
– Ну вот! Я так и знал.
– Я тебя защищу.
– Ладно уж.
– Шико, даю тебе мое королевское слово.
– У меня имеется кое-что получше.
– Что?
– Моя нора, я в ней и останусь.
– Я защищу тебя, слышишь? – с силой вскричал король, выпрямляясь во весь рост на постаменте перед кроватью.
– Генрике, – сказал Шико, – ты простудишься. Умоляю тебя, ложись в постель.
– Ты прав. Но что делать, если ты выводишь меня из терпения, – сказал король, снова закутываясь в одеяло. – Как это так, мне, Генриху Валуа, королю Франции, достаточно для защиты моих швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев и дворян, а господину Шико этого мало, он не считает себя в безопасности!
– Подожди-ка, подожди, как ты сказал? У тебя есть швейцарцы?
– Да, под командованием Токно.
– Хорошо. У тебя есть шотландцы?
– Да. Ими командует Ларлан.
– Очень хорошо. У тебя есть французские гвардейцы?
– Под командованием Крильона.
– Замечательно. А дальше?
– Дальше? Не знаю, должен ли я тебе об этом говорить…
– Не говори: кто тебя спрашивает?
– Дальше – имеется кое-что новенькое, Шико.
– Новенькое?
– Да. Представь себе – сорок пять храбрых дворяню.
– Сорок пять! А ну, повтори!
– Сорок пять дворян.
– Где ты их откопал? Не в Париже, во всяком случае?
– Нет, но они только сегодня прибыли в Париж.
– Ах да, ах да! – сказал Шико, озаренный внезапной мыслью. – Знаю я этих твоих дворян!
– Вот как!
– Сорок пять нищих оборванцев, которым не хватает только сумы.
– Отрицать не стану.
– При виде их можно со смеху помереть!
– Шико, среди них есть настоящие молодцы.
– Словом, гасконцы, как генерал-полковник твоей инфантерии.
– И как ты, Шико.
– Ну, я-то, Генрике, дело другое. С тех пор как я покинул Гасконь, я перестал быть гасконцем.
– А они?..
– Они наоборот: в Гаскони они гасконцами не были, зато здесь они гасконцы вдвойне.
– Не важно, у меня теперь сорок пять добрых шпаг.
– Под командованием сорок шестой доброй шпаги, именуемой д'Эперноном?
– Не совсем так.
– Кто же их командир?
– Луаньяк.
– Подумаешь!
– Ты что ж, и на Луаньяка наведешь критику?
– Отнюдь не намереваюсь, он мой родич в двадцать пятой степени.
– Вы, гасконцы, все между собой родичи.
– В противоположность вам, не считающим друг друга родней.
– Ответишь ты мне наконец?
– На что?
– На вопрос о моих сорока пяти?
– Ты рассчитываешь на них, чтобы защищаться?
– Да, черт побери! – с раздражением вскричал Генрих.
Шико, или же его тень (мы на этот счет осведомлены не больше короля и потому вынуждены оставить читателя в сомнении), Шико соскользнул поглубже в кресло, упираясь пятками в край того же кресла, так что колени его образовали вершину угла, расположенную выше его головы.
– Ну а вот у меня лично гораздо больше войска.
– Войска? У тебя есть войско?
– А почему бы нет?
– Что ж это за войско?
– Сейчас увидишь. Во-первых, у меня есть вся та армия, которую господа де Гизы формируют в Лотарингии.
– Ты рехнулся?
– Нисколечко. Настоящая армия в количестве не менее шести тысяч человек.
– Но каким же образом ты, который так боишься господина де Майена, можешь рассчитывать, что тебя станут защищать солдаты господина де Гиза?
– Я ведь умер.
– Опять та же шутка!
– Господин де Майен имел зуб против Шико. Поэтому, воспользовавшись своей смертью, я переменил оболочку, имя и общественное положение.
– Значит, ты больше не Шико? – спросил король.
– Нет.
– Кто же ты?
– Я – Робер Брике, бывший торговец и лигист.
– Ты лигист, Шико?
– И самый ярый. Таким образом, разумеется, при условии, что я не буду слишком близко сталкиваться с господином де Майеном, – меня лично, Робера Брике, члена святого Союза, защищает, во-первых, лотарингская армия – шесть тысяч человек; запоминай хорошенько цифры.
– Не беспокойся.
– Затем около ста тысяч парижан.
– Ну и вояки!
– Достаточно хорошие, чтобы наделать тебе неприятностей, мой король. Итак, сто тысяч плюс шесть тысяч, итого – сто шесть тысяч! Затем парламент, папа, испанцы, господин кардинал де Бурбон, фламандцы, Генрих Наваррский, герцог Анжуйский.
– Ну что, твой список еще не пришел к концу? – с досадой спросил король.
– Да нет же! Остается еще три категории людей.
– Говори.
– Сильно против тебя настроенных.
– Говори же.
– Прежде всего католики.
– Ах да. Я ведь истребил только три четверти гугенотов.
– Затем гугеноты, потому что ты на три четверти истребил их.
– Ну, разумеется. А третьи?
– Что ты скажешь о политиках, Генрике?
– Да, да, о тех, кто не желает ни меня, ни моего брата, ни господина де Гиза.
– Но кто не имеет ничего против твоего наваррского зятя!
– С тем чтобы он отрекся от своей веры.
– Вот уж пустяки! Очень это его смутит!
– Но помилуй! Люди, о которых ты мне говоришь…
– Ну?
– Это вся Франция?
– Вот именно. Я лигист, и это мои силы. Ну же, ну – сложи и сравни.
– Мы шутим, не так ли, Шико? – промолвил Генрих, чувствуя, как его все же пробирает дрожь.
– По-моему, сейчас не до шуток, ведь ты, бедный мой Генрике, один против всех.
Лицо Генриха приобрело выражение подлинно царственного достоинства.
– Да, я один, – сказал он, – но и повелитель один я. Ты показал мне целую армию, отлично. А теперь покажи-ка мне вождя! О, ты, конечно, назовешь господина де Гиза! Но разве ты не видишь, что я держу его в Нанси. Господина де Майена? Ты сам сказал, что он в Суассоне. Герцог Анжуйский? Ты знаешь, что он в Брюсселе. Король Наваррский? Он в По. Что касается меня, то я, разумеется, один, но у себя я свободен и могу видеть, откуда идет враг, как охотник, стоящий среди поля, видит, как из окружающих его лесов выбегает или вылетает дичь.
Шико почесал нос. Король решил, что он побежден.
– Что ты мне на это ответишь? – спросил Генрих.
– Что ты, Генрике, как всегда, красноречив. У тебя остается твой язык; действительно, это не так мало, как я думал, с чем тебя и поздравляю. Но в твоей речи есть одно уязвимое место.
– Какое?
– О, бог мой, пустяки, почти ничего, одна риторическая фигура. Уязвимое твое сравнение.
