— А чего не скинул сразу, на серебро не поменял?
— Самому нравится. — Решив не вдаваться в подробности, отрезал ведун. — А ты чего тут закрутился? Елага, как я заметил, богатством особым не прославился.
— Отец дело замыслил расширить, в Угличе пару лавок заиметь. А зачем на пустом месте начинать, коли уже готовым попользоваться можно? Породнимся со Скотиным, станем через его прилавки добро сбывать. Что своих ладей он лишился, ведаем. Но лавки и приказчики при нем остались. А ладьи у нас с братьями есть, сгружать не успевают. Хотя батя мне как сказал? Поезжай, посмотри. Коли девка понравится — так бери, лавки отца ее и приданое в самую жилу придутся. А не ляжет на сердце — так и вертайся взад, сами на Углич выход найдем.
— И как девка тебе? — полюбопытствовал Середин.
— А чего, девка в теле, — довольно ответил купец. — Есть за что подержаться, где прижаться, погреться под одеялом. Крепкая вся из себя. Рожать без тягостей станет, не захворает. И воспитана в доме купеческом, хозяйство вести умеет.
— Экий ты, Любовод… — После пары литров коварного греческого вина у Олега появилось нездоровое желание поучить кого-нибудь уму-разуму. — Все у тебя токмо о суете. В теле — не в теле, красивая — не красивая. Как хозяйством занимается, как детей рожает. А о любви ты подумал? О душе, о страсти?
— Чего? — не понял новгородец.
— О душе, говорю, — вздохнул Середин. — Тебе ведь с ней остаток дней своих до самого гроба жить. Представляешь — еще лет пятьдесят в одном доме с женщиной обитать, с которой и поговорить не о чем, и обсудить чего невозможно. Которая слишком тупая и ничего не понимает или слишком умная и корчит из себя цацу рафинированную.
— Рафи… Чего?
— Ну характер-то совпадать должен. Не то не жизнь, а сплошная ругань получится.
— Когда мне с ней ругаться-то, ведун? — хмыкнул купец. — Я, пока лето, в пути, а как к зиме вернусь — по лавкам в отъезде. Коли из каждых десяти дней в году два вместе проведем, и то ладно.
— Нет, ты не прав, — замотал головой ведун. — Ну сам подумай, Любовод, вернулся ты из странствий своих, приключений пережил немало. Хочется рассказать кому, поделиться. Хочется, чтобы кто-то попереживал за тебя, восхитился. А жена половины слов вовсе не понимает, а про прочее — ее больше число яиц у несушек заботит, нежели то, как ты в шторм через рифы перескакивал. И так — при каждом возвращении.
— А ведь дело ведун молвит, — неожиданно поддержал Олега молодой кормчий. — Помню, пока отец в плавании, мать все себе места не находила. А как вернется, кидалась на шею, спрашивала, что и как, и пока отец рассказывал, охала и пугалась, а он смеялся и на руках носил. И льнули друг к другу, аки голубки. Мыслю, коли жене моей без разницы будет, как я плавал, с чем вернулся, так я себе другую лучше заведу. Чтобы боялась за меня, чтобы на руках носить хотелось. А хозяйство… Че хозяйство? Все едино я из похода больше привезу.
— Ишь, каковы… Ждала, кидалась, плакала, боялась… — поморщился Любовод. — А поди ты угадай, станет она такой душой любящей, как сказки рекут, али просто обязанность пред богами справлять будет?
— А не только на щеки румяные и понизь жемчужную смотреть надобно, — наклонился к нему ведун. — Поговорить надобно, за руки подержаться. Узнать, споетесь ли, как голубки, али сразу как кошка с собакой разлаетесь.
— Ну да, самый умный, — криво усмехнулся новгородец. — Кто же меня к ней подпустит до женитьбы-то? Мы, чай, не простые смерды, чтобы по стогам на поле кувыркаться. Пока не сговоримся, клятвы пред богами не дадим, нас наедине никто ни в жисть не оставит.
— Сложности придуманы специально для того, чтобы их преодолевать, — с умным видом выдал известную банальность Олег. — Зорислава ведь постоянно с матерью не сидит. С нею часто девка какая дворовая, а то и вовсе одна кукует. Девку можно либо соблазнить, либо подкупить. Пробраться к Зориславе в светелку, посидеть с ней, поговорить. Поцеловать, если получится. Остальное и после свадьбы сотворить можно, коли друг другу глянетесь.
— О чем же я с ней говорить стану? Я же вижу ее в первый раз!
— Да какая разница, Любовод? — отмахнулся ведун. — О погоде, о шелке, о лапте с качелями. Сперва скажешь, что ослеплен ее красотой, что у нее губки-кораллы, глаза, как сапфиры, брови, как горлатки соболиные. Ну похвали, в общем, красотой восхитись. Дескать, в душу запала. Ну и голос ее похвали, как у жаворонка. Спроси, есть ли у них тут, в Угличе, жаворонки. Скажи, что сам больше соловья любишь. Сидишь у куста жасмина — а он поет, невидимый. В пути дальнем соловья услышишь, дом вспоминается. Или про соболей спроси, часто ли попадаются. Это ведь без разницы все. Если глянулся ты девице, она любой разговор поддержит. Хоть про соловьев, хоть про то, как в тесте их запекать. А не глянулся — никакой разговор не склеится. И нужна тебе жизнь, когда дома словом не с кем перемолвиться? Когда миловаться на сторону бегать приходится?
— Быть посему! — решительно согласился жених. — Хозяйка она, может, и умелая, а со стряпухой отцовской я никогда общих слов не находил. Ксандр, ты первый закивал? Тебе и девку невестину соблазнять. Коли не получится, ты, Берислав, серебра ей посулить попробуй. Хочу с женой будущей наедине маненько поболтать. А мы, ведун, пойдем в трапезную. Хватит им меня обсуждать, пора мед пить да веселиться.
К возвращению жениха число гостей заметно поредело, однако Елага выглядел повеселевшим, а на щеках невесты, уткнувшейся взглядом в стерляжин плавник, румянец проступал даже через толстый слой косметики. Видать, родичи и друзья жениха одобрили, напутствия невесте дать успели.
Едва Любовод занял свое место, хозяин дома провозгласил тост за родителей. Все выпили, немного перекусили, после чего Олег, вспомнив свое обещание, предложил выпить за присутствующих. Потом за гостеприимный дом, потом за богатство этого дома, потом за его хозяина. Новгородский купец внезапно вспомнил про поход, из которого вернулся ведун, начал расспрашивать подробнее, и по ходу дела они выпили за русское оружие, за землю, за богов, за коней и князей. Причем за добрый десяток пили за каждого в отдельности.
Затем Любовод начал подговаривать Олега на участие в прибыльном походе — перейдя на шепот и опасливо поглядывая на оставшихся купцов. Осталось гостей, надо сказать, не много. Большая их часть и невеста с матерью ушли, а прочие, сбившись в компанию вокруг хозяина, что-то обсуждали, лишь изредка поглядывая на жениха и его друга. А потом…
Потом настало утро.
— Уй, электрическая сила… — перекатившись на бок, схватился за голову Олег. — Не иначе, самогон купец в вино подмешивает. Урсула, сейчас утро или еще вечер?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
