— А коли проиграешь, со мной удерешь! — довольно расхохотался Любовод и хлопнул его по плечу: — По рукам, колдун. С тобой, мыслю, дорога веселее будет. А то и перемолвиться толком не с кем. Надо токмо прикинуть, какие товары брать. Что там за племена обитают, чем богаты, чего им не хватает?
— Ну… — зачесал в затылке Олег. — Во-первых, помнится, леса там в верховьях густые, так что мехами их, скорее всего, не удивишь. Камней там должно быть много разных — Урал все-таки. Драгоценные, полудрагоценные, асбест. Больше с ходу не скажу. Специально теми местами не интересовался. Так, по верхам всякого нахватался.
— И на том спасибо, — задумчиво молвил купец. — Коли им меха ни к чему — может, у них цены пониже. Все едино через Хазарское море вертаться, можно и в персидские порты заскочить. Самоцветы — тоже неплохо. Индийские больно дороги. А тут, глядишь, собьем цены. А асбест — это что такое?
— Ткань каменная. С виду, коли хорошо сделана, на обычное полотно похожа, но в огне не горит совершенно. На асбестовых кружевах мясо над костром жарить можно, и никакого вреда им не будет. Даже не испачкаются — жир-то выгорит.
— А верно сие? — жадно блеснули глаза Любовода.
— Про асбест — ручаюсь. Что касается кружев — то уж какие руки с нитями работали. У иных и из шелка одна ветошь получается, и та плохая.
— Ведун, ты просто клад, — тихо заметил купец. — Коли князь в поруб посадит — украду.
Хлопнула дверь, в трапезную заглянул русый Ксандр.
— Хозяин, — ехидно ухмыльнулся он. — Дозволь словом наедине перемолвиться.
— Извини, ведун, — поднялся купец. — Отойду ненадолго.
Однако второй раз Олег увидел его уже поздно вечером, когда мир полностью ушел во власть Сречи, и только мерно коптящие масляные светильники удерживали возле себя небольшие круги желтоватого полумрака. Не постучавшись, Любовод ворвался в горницу, рыкнул на Урсулу:
— Пошла вон! — ухнулся на лавку рядом с Олегом. — Не спишь, ведун?
— Сплю, — хмыкнув на глупый вопрос, расстегнул пояс Середин. — Не видно, что ли?
— Ведун! Что за девка, ведун! Краше не видел никто. Она в светелке без красоты наведенной была — а все едино красна, ако заря алая! Руки, как пирожки, губы к ним так и тянутся. Щечки бархатные, губы, как малина, сладкие. Ой, Лада, ведун, как она красива! Словом с нею первым перемолвился — а как всю жизнь рядышком провел душа в душу. Она меня и без слов понимает, по взгляду мысль читает любую. Веришь, ведун, раз сошлись, ан не расстаться было, пока матушка ее не встревожилась, что Зорюшка моя к ужину выходить отказалась. Пришлось прятаться да уходить опосля. В шаге друг от друга сидим, а руки как сами навстречу друг другу тянутся. И говорим, и говорим, а глазами уж вместе соединилися!
— О чем говорили-то? — Олег едва не улыбнулся по-детски наивной влюбленности приятеля.
— О чем? — попытался вспомнить Любовод. — О соловьях вроде… Ох, ведун… — Купец порывисто обнял Середина. — Вовек тебе не забуду совета доброго. Знаю ныне, знаю, что за жену беру, нет более сомнения. К такой супружнице с любого конца света тянуть будет, ради нее любое море-окиян переплывешь, для нее главные сокровища сбережешь, к ногам бросишь. Чего ты молчишь, ведун? Скажи же что-нибудь!
— Чего тут сказать? — пожал плечами Олег. — Завидую. Такой страстью к жене воспылать — великое счастье. А то ведь бывает, в того влюбишься, к кому не только прикоснуться, кого даже видеть издалека изредка удается. Кто другому телом принадлежит, и никаких шансов у тебя нет. А тут… Твоя она, Любовод, твоя и никого более.
— Делать-то, делать что теперь?
— Спать ложиться, Любовод. Прошлая-то ночь бессонной прошла. А поутру я к Елаге схожу, разузнаю, что у него за настроение.
— Мыслишь, не по нраву мог прийтись?
— Мыслю, по нраву от начала и до последней минуты. Во хмелю не буянил, по бабам не рвался, а дело прибыльное обсуждал. Сам ухватистый, отец богат, дело у вас вырисовывается общее. Чего тут может быть не по нраву? Твоя будет Зорислава, твоя до последнего ноготка. Иди, спать ложись. Она к тебе во сне явится.
— Правду речешь, ведун?
— Правду, правду.
— Ну… Ну тогда я пошел! — Любовод еще раз обнял Олега, да так, что кости хрустнули, и заторопился из горницы.
* * *
Долгожданный ледоход стал для Углича поводом к новому празднеству. Народ вынес столы на улицу, перекрыв всякую возможность передвигаться по городу; все ели блины, густо поливая их янтарным тягучим медом; каждого прохожего чуть не силой волокли к столу и не отпускали, пока он не съест хотя бы пару блинов — в честь бога Хорса и в честь пришедшей весны. Хмельные напитки пили просто так, а после полудня настало время лихаческого соревнования — кто быстрее с берега на берег по льдинам перебежит. Желающих нашлось немало, причем никто, к удивлению Олега, не утонул. Правда, пятеро в воду все же провалились.
Победителя определял лично князь Всеволод, пришедший на берег со всей свитой. Трое бояр помоложе даже поучаствовали в гонках и не провалились — хотя особых достижений не выказали. Шустрее всех оказался вихрастый мальчуган, промчавшийся от берега до берега, словно посуху. Он и получил из рук правителя кинжал с узорчатыми ножнами.
Глядя на все это, Олег надеялся, что суд, который по срокам должен был состояться на следующий день, отложат — не то у людей настроение, чтобы расправы чинить. Но уже поутру к нему в горницу заглянул Елага, кивнул:
— Сбирайся, гость дорогой, до полудня подойти потребно. И ты, девка, одевайся. Коли за хозяином твоим вину найдут, добро его на виру отдавать придется. Словей Ратин коня твоего приведет, ведун Олег, за коим ты так и не явился, тутошное добро слуги увяжут.
— Прям в последний путь провожаете.
— Ты не думай, — смутился хозяин. — Я в честности твоей уверен. По-твоему обернется — приму с распростертыми объятиями. И горницу сию велю не убирать. Вертайся. И за помощь твою благодарен, и для Любовода новгородского, вижу, ты товарищ близкий. Всегда тебя видеть рады будем. Токмо ныне… По суду все в аккуратности делать потребно. Добро все не выложишь — неладное заподозрить могут. Сговор, укрывательство. Ни к чему.
Из ворот купца ведун выехал верхом, ведя в поводу двух лошадей — словно собрался в дальний путь, но на деле проехал всего полторы сотни саженей. Оторвавшись от Елаги, он оказался как бы один пред судом княжеским и народным. Урсула была не в счет, она по современным законам ничем не отличалась от прочих вьюков. Навстречу Середину примчался, ударив неожиданностью по ушам, звон угличского вечевика.
На площадь Олег явился одним из первых. Стража его почему-то не ждала, а потому ведун остался при сабле. Стараясь сохранять внешнее достоинство, он помог девочке спуститься на землю, отпустил подпруги лошадям, снял узлы, чтобы не томить без нужды чалого. Вскоре один из мальчишек купеческого старшины привел торкского скакуна. Олег развьючил и его, выложив вперед, перед тюками, трофейный меч, саадак, стеганый халат. Пусть все видят, что судить намерены воина, защитника земли их, а не случайного бродяжку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
