что мне нужно было кое о чем позаботиться в своем родном доме.
Майк открыл дверь, я посмотрела прямо ему в глаза. Во-первых, отметила, что он не стал гротескным за те две недели, что мы не виделись, что было прискорбно. Во-вторых, я заметила, что у него было нежное выражение лица, которое не было милым, теплым и откровенно нежным, но осторожным и отстраненно нежным.
Начиналось все не очень хорошо.
Он отступил, открыв дверь шире и сказав:
— Привет, Дасти.
Никакого «Ангела». Да, не очень хорошо все начиналось.
— Привет, — пробормотала я, войдя, сделав два шага, прежде чем остановиться.
Я не оглядывалась по сторонам. Мне было любопытно, но будь я проклята, если буду рассматривать его жилище. Майка явно не будет в моем будущем, это я уже поняла. Мне не нужно было рассматривать то, чего мне будет не хватать.
Он закрыл дверь и повернулся ко мне. Я уже повернулась к нему.
— Хочешь выпить? — Спросил он.
— Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что хотел, чтобы я могла вернуться к своей семье, — ответила я.
Он вздрогнул и не стал этого скрывать.
Да, Господи. Майк похоже мог оказаться одним из тех типов мудаков. Поскольку он потрясающе держался и был великолепен, это не должно быть для меня сюрпризом. По моему огромному опыту, красивые мужчины, которые были хороши в постели, как правило, были полными придурками. Если он был достаточно порядочным и чувствовал себя виноватым из-за этого, это не моя проблема.
— Пройди прямо по коридору, Дасти. Мы поговорим в гостиной, — пригласил Майк.
— Сколько времени это займет? — спросила я, и его глаза встретились с моими.
— Я прошу тебя, пожалуйста, пройди по коридору, Дасти, — твердо сказал он. Я полагала, что именно так он разговаривал со своими детьми, точно, скорее всего он был все же придурком, когда так разговаривал со своими детьми.
Я вздохнула, повернулась и пошла по коридору.
Разозлившись еще больше, я забыла закрыть глаза и через задние двери с окнами увидела великолепного, явно отважного золотистого ретривера, прыгающего снаружи по террасе Майка.
Черт, я так любила собак, и эта собака была прекрасна.
Я оторвала взгляд от собаки и повернулась к Майку.
— Итак, в чем дело? — Спросила я.
— Садись.
— Нет, Майк. Просто скажи.
— Дасти, прошу тебя, сядь.
— Думаю, я уже сказала, — огрызнулась я, его взгляд задержался на мне, затем он сдался, скрестив руки на своей несправедливо широкой и привлекательной груди (да, даже в одежде, к сожалению, я знала, как хорошо эта грудь выглядела без одежды).
Он сделал глубокий вдох и начал:
— Дорогая, ты красивая женщина.
Боже мой, он что, это серьезно?
Я закатила глаза.
— Дасти, смотри на меня и слушай, — отрезал он, внезапно разозлившись, и я посмотрела на него. Боже, я посмотрела на него и сделала это изо всех сил.
Затем предложила:
— Скажи то, что хотел мне сказать, чтобы тебе стало лучше, потому что сейчас ты чувствуешь себя дерьмово, Майк, чтобы я могла продолжить свой день. Но, сделай мне одолжение, прекрати бессмысленные, цветастые комплименты, сделай все по-быстрому. У меня куча дел.
— Мне нужно, чтобы ты поняла, почему я пришел к такому решению.
Я склонила голову набок и спросила:
— Это важно, а если я не хочу понимать?
— Это важно для меня, — ответил он, его голос звучал мягче и тише.
Я великодушно протянула руку.
— Ну, конечно, Майк. Говори.
Он смотрел мне в глаза и продолжал говорить мягким, тихим, но сдержанным голосом:
— Это достаточно сложно для меня, дорогая.
«Какой бедняжка», — подумал я, но держала рот на замке.
Он правильно понял, что я не собираюсь отвечать, поэтому продолжал:
— У нас не было времени, чтобы я смог тебе объяснить, что произошло с моим браком. И у нас не было времени, чтобы я рассказал тебе о Вайолет. Но я говорил тебе, что пройдя через две катастрофы, понял, чего хочу, и чего не хочу.
Это было больно, я чувствовала его боль, понимала, о чем он говорит. Это было именно то, насколько сильно он мне нравился. Это было именно то, как сильно я хотела поверить, что сон, который приснился мне две недели назад, умопомрачительный сон, случившийся в невозможное время после того, как мой брат, бл*дь, умер, был реальным. Он мне так нравился, что мог даже ничего не говорить, все равно его молчание резало бы ножом.
— Есть и другие вещи, — продолжал он. — Ты упомянула, что хочешь детей. У меня их уже двое, и я не хочу больше детей. Ты живешь в Техасе. Я живу здесь. У тебя там хорошая жизнь, хорошие друзья, ты занимаешься тем, что тебе очень нравится. Не может это получится у нас, я не могу переехать к тебе. И еще есть Дебби...
При имени моей сестры моя спина выпрямилась, и я перебила:
— Дебби?
— Да, Дебби.
— Какое она имеет к этому отношение?
— Дорогая, я лишил ее девственности. Мы были подростками, но мы были любовниками полтора года, и она твоя сестра.
— Ты не возражал две недели назад против того, что она моя сестра, — напомнила я ему.
— У меня было время все обдумать, возникло еще и другое дерьмо.
— Ладно, давай займемся другим дерьмом, Майк, — резко произнесла я.
Его глаза стали мягче, теплее, но они все еще были отстраненными:
— Дорогая, это не обязательно должно выглядеть уродливо.
В этом он ошибался. Все и так уже было уродливо.
Я промолчала.
Он выдержал мой пристальный взгляд. Затем сделал заметный глубокий вдох.
Затем начал:
— Она сделала это по правильным причинам. Я вижу, что ты злишься, но я хотел бы попросить тебя не вымещать на ней свою злость.
Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.
— О ком ты говоришь?
Я чертовски надеялась, что он говорил не о Дебби. Если моя стервозная сестра схватила Майка и забила ему голову своим дерьмом, чтобы забрать его у меня, я не отвечаю за то, что сделаю с ней.
Он снова выдержал мой пристальный взгляд, видно внутренне с чем-то боролся. Я видела это ясно, как день, по его лицу.
Затем он задвигался, я наблюдала, как он обогнул диван. Я не понимала, что он делал у дивана, пока не
