Не знаю, сколько прошло времени. Когда замок на двери щёлкнул снова, я вздрогнула, словно рядом прозвучал выстрел. Дверь открылась, в коридор выехала каталка, за ней вереницей шли врачи.
— Александра? — удивилась госпожа Голино. — Вы всё ещё здесь?
Остальные лишь покосились на меня, но ничего не сказали. Каталка уехала по коридору в направлении ближайшей палаты.
— Что с ним случилось? — спросила я, поднимаясь.
— Его искусал оборотень.
— Оборотень?! Откуда здесь взялся оборотень?
— Это будут выяснять, — устало сказала госпожа Голино. — Идите домой, Александра. Вам завтра рано вставать.
— Простите… А вы уверены, что это был именно оборотень?
— Здесь достаточно специалистов, способных определять такие вещи безошибочно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказала я и пошла по коридору к выходу. У регистраторской стойки я оглянулась. Никто не шёл за мной, за стойкой тоже никого не было. Тогда я тихонько свернула на тёмную лестницу, взбежала на площадку второго этажа и остановилась там. Я лишь удостоверюсь, что с ним всё в порядке, и тут же уйду.
Внизу кто-то прошёл, хлопнула входная дверь, потом ещё раз. Прошла целая группа врачей, щёлкнул выключатель, и весь свет, кроме аварийного, погас. Входная дверь в последний раз открылась и закрылась, стало тихо.
Я на цыпочках, хотя уже можно было не скрываться, спустилась вниз и подошла к палате, куда поместили Кристиана. Замерла у двери, потом решилась, нажала на ручку и заглянула внутрь. Там было темно. Они что же, оставили его одного?
Осмелев, я вошла и нашарила выключатель. Кристиан неподвижно лежал на кровати, его лицо соперничало белизной с постельным бельём и обматывавшими его шею бинтами. Жизнь вытекала из его тела, как вода из дырявого ведра, тонкой, почти незаметной, но постоянной струйкой. Я села рядом на стул, глядя на неподвижный профиль, рассыпавшиеся по подушке тёмные волосы, тени от ресниц на бледной щеке. Протянув руку, я коснулась этой щеки и поразилась, какая она горячая. Он прямо-таки горел, неудивительно, что он умирает, в таком жару человек может прожить несколько часов, не более. Почему же рядом с ним никого нет?
Я закусила губу и прикрыла глаза, вызывая Истинное зрение, с помощью которого можно увидеть внутренние повреждения, но всё застилал густой туман. Словно поражено было всё тело, настолько, что невозможно выделить что-то одно. Единственное, что чётко предстало перед моими глазами, был огонёк самой жизни, слабый, гаснущий. Я невольно протянула к нему руку, попытавшись влить в него немного Силы, словно это был настоящий огонь, который можно заставить гореть ярче. Показалось, или он и в самом деле стал немного ровней? Действуя по наитию, я зачерпнула огонёк горстью, отделяя его от тела, и он устроился на моей ладони, приятно согревая кожу и подпитываясь током Силы моего тела. Я открыла глаза. Огонёк и в самом деле был здесь — тоненький, почти незаметный язычок материализовавшегося белого пламени горел в моей руке, как в чаше. Вот он мигнул, и я испуганно прикрыла его другой ладонью, оберегая от невидимого ветра.
Это было странное ощущение — буквально держать в руках человеческую жизнь. Но, взяв её, я уже не могла отпустить этот огонёк, потому что знала — оставшись без моей поддержки, он вскоре погаснет. И я держала его, оберегая и подпитывая, не давая ему иссякнуть. Так прошёл час, пошёл второй, а язычок пламени был всё таким же слабым и ненадёжным. Я с тревогой подумала, что стоит мне устать или отвлечься, и всё пойдёт прахом. Кристиан умрёт.
Вокруг царила мёртвая тишина. Когда-то в детстве я могла подолгу глядеть на огонь свечи или пламя костра, потом это стало казаться мне скучным, но теперь мне ничего не оставалось, кроме как внимательно смотреть на это белое, почти невидимое пламя. Стоило ему дрогнуть, и моё сердце вздрагивало вместе с ним, когда же он горел ровно, я боялась даже дышать на него, хотя ясно было, что этот огонь не зависит от движения воздуха.
Тело Кристиана неожиданно дёрнулось, из его перебинтованного горла вырвался сдавленный хрип. Забыв на мгновение даже об огоньке, и наклонилась к нему, но Кристиан уже успокоился. Я снова сосредоточилась на своих руках. Часы на стене палаты показывали четвёртый час ночи.
Наверное, я в конце концов впала во что-то вроде транса, вроде тех, которым меня учили на уроках магии духа. Во всяком случае, я плохо помню, как прошла эта ночь, как в окно нерешительно заглянул тусклый осенний рассвет, как в больнице зазвучали шаги и голоса. Потом дверь палаты открылась.
— Чернова?! Что вы здесь делаете?
— Сижу.
— Как вы здесь оказались?
— Я пришла.
— Это я вижу. Но в вашем трогательном дежурстве нет нужды. Идите отсюда.
— Потом.
— Не потом, а немедленно. Чернова! Вы слышите, что я вам говорю?
— Слышу.
— Вы опоздаете на занятия, — меня взяли за плечо и встряхнули. — Что это вы делаете? Эй! Вам пора идти.
— Если я уйду, он умрёт.
В палату вошёл кто-то ещё, они говорили, но смысл их слов до меня не доходил. Сила дрогнула, и огонёк в очередной раз мигнул, реагируя даже на довольно слабое заклинание. Я испуганно напрягла ладонь, но всё обошлось. Как ни странно, но после этого меня оставили в покое. Должно быть, что-то поняли. Потом в палату заходили ещё несколько раз, я продолжала сидеть.
— Александра, вам надо отдохнуть и поесть. Вы слышите?
— Да. Я потом.
— Александра, вы сделали всё, что могли, и даже больше. Вы не можете сидеть над ним вечно.
— Я буду сидеть столько, сколько нужно.
Вошедшая женщина бросила в сердцах что-то резкое, но ушла. Состояние Кристиана не менялось, он был всё таким же горячим, это я чувствовала, даже не прикасаясь к нему. И потому я не могла отпустить его жизнь. Иногда его тело вздрагивало, однажды веки разомкнулись, но за ними были лишь белки закатившихся глаз. В себя он не пришёл ни разу. Я продолжала оберегать язычок пламени, лишь краем сознания отмечая, что за окном начало темнеть, что в палате снова горит свет, что меня опять попытались увести, правда, не очень решительно. В памяти осталась чья-то фраза: «Ну, пусть пробует, хуже не будет», и сказанное другим голосом: «А сил-то хватит?» Потом кто-то поднёс к моим губам стакан, и я послушно выпила. Это был настой каких-то трав, щедро сдобренный мёдом, судя по терпкому привкусу, гречишным. И вновь стало тихо.
Огонёк чуть подрагивал у меня в ладони, вокруг снова были ночь и тишина. Казалось, что стул, на котором я сидела, слегка покачивается вместе с полом, и в глазах всё начало расплываться. Ко мне подошла мама и наклонилась над моим плечом. Я даже не удивилась, откуда она здесь взялась, а за ней маячили другие люди, знакомые и незнакомые, и я вдруг поняла, что я уже не в палате, а в каком-то другом месте. И Кристиан куда-то исчез, а я даже не вспомнила о нём.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
