—Хотите кофе?
—Не откажусь. А можно пригласить моего друга?
—Конечно.
Комиссар приоткрыл дверь и что-то кому-то сказал. Через полминуты в комнату вошел Ральф. Его глаза метали молнии.
—Ты в порядке?— спросил он Антона, намеренно не замечая комиссара.— Наш самолет уже рулит на взлетную полосу. Спасибо этим господам.
—Я очень сожалею,— забормотал Вейде.
—Каковы ваши планы по компенсации потерянного времени?— строго произнес Ральф, соизволив обернуться к комиссару.— Речь идет о времени, потому что, я надеюсь, вы организуете нашу отправку в Москву ближайшим рейсом.
—Господин…
—Мюллер.
—Да. Господин Мюллер, к сожалению, я не могу вам обещать компенсаций и покупку новых билетов. Это не в моей компетенции.
—Звучит странно, господин комиссар. А кто ответит за то, что мы не успели на самолет, и, возможно, понесли громадный материальный ущерб?
—Понимаете, правила не предусматривают…
—При чем тут правила?! Вы извинились и думаете, все, инцидент исчерпан? Это не так. Я буду…
—Подождите…— комиссар сел за стол.— Мы можем бесплатно разместить вас в гостинице. Такие возможности у нас есть. Мы обеспечим вас бесплатным ужином и завтраком, если хотите. Это все.
Антон понял последнюю фразу, поскольку из всего диалога только она одна была произнесена комиссаром по-английски.
—Ральф, а что с билетами?
—С билетами ничего — придется самим выкручиваться.
—Но можно хотя бы узнать, с какой стати на меня надели наручники?
Ральф кивнул.
—Действительно,— он уставился на комиссара,— информация заменит нам компенсацию морального ущерба.
—Господа, мне самому известно немного, да и эту малость я не имею права разглашать. Но… с другой стороны, тут ничего сверхсекретного нет. Итак, представьте себе, что некий русский бандит встречался в понедельник с курьером из России. Один из наших источников проинформировал нас сегодня вечером, что этим курьером был некто среднего роста, темноволосый, с паспортом на имя российского подданного Антона Ушакова.
—Так что же вы сразу не проверили, мог ли господин Ушаков быть в Мюнхене в понедельник?!
—Извините, бюрократия,— комиссар развел руками.— Господин Ушаков, вот ваш паспорт. Еще раз позвольте принести вам извинения от имени полиции аэропорта Мюнхена. На выходе из участка ждет дежурный офицер. Он сопроводит вас до гостиницы и окажет любую другую помощь в рамках его компетенции. До свидания.
—Секунду,— Антон не спешил уходить.— А что это за источник такой, хорошо осведомленный о моем росте и цвете волос?
—Не знаю. У меня нет прямых контактов с нашими агентами. Возможно, над вами кто-то подшутил.
—Ничего себе, шуточки!
—Согласен, шутка злая, ведь из-за нее вы завтра утром не попадете в Москву.
«Вот именно. И в Воронеж приедем с опозданием».
Выйдя из участка, приятели попросили дежурного офицера подождать их несколько минут.
—Антон, тебя специально кто-то подставил,— воскликнул Ральф.— Для серьезного задержания, скажем, на сутки, оснований не было, да и ты держался спокойно. Кстати, я горжусь тобой. А вот чтобы мы не успели на самолет, этого «недоразумения» оказалось достаточно.
—Ральф, смотри какое дело… задумчиво произнес Антон.— Тот, кто хотел, чтобы мы сегодня никуда не улетели, пока своего добился. Нам надо что-то предпринять в ответ. Давай узнаем, как еще можно добраться до Москвы, пусть даже это будут транзитные рейсы. Самое последнее, что я сейчас хочу, так это вернуться в отель и ждать завтрашнего дня.
Ральф решительно кивнул. Ему тоже не улыбалась перспектива сидеть сложа руки.
Примерно в это же время пожилой турист из Австрии расположился во втором салоне аэрофлотовского «Боинга-767». Он попросил симпатичную русскую бортпроводницу принести ему минеральной воды без газа, чтобы запить успокоительное. Туриста звали Курт Шерхорн, и с зимы 1941 года полеты на самолетах вызывали у него приступы страха, сопровождавшиеся головными болями и тошнотой.
Ему во что бы то ни стало нужно было завтра оказаться в Москве, чтобы уже в десять часов утра вылететь из аэропорта Домодедово в славный русский город Воронеж.
Глава семнадцатая
—Антон, есть рейс завтра, в полдень,— сообщил Ральф, продолжая изучение информационных мониторов аэропорта.
—Знаю этот рейс. Приземляется в Домодедово около пяти вечера. Поздно, очень поздно. Впрочем, если позвонить Игорю в Воронеж…
Антон достал телефон и, найдя в справочнике искомый номер, нажал клавишу «вызов».
Вдруг возле полицейского офиса стало шумно. Антон услышал массу выражений, смысл которых был в состоянии понять лишь носитель русского языка. Откуда ни возьмись, появился дежурный офицер. Буквально светясь от радости, он сообщил друзьям, что их самолет не улетел!
—Вы можете себе представить такое?— взволнованно тараторил офицер.— Борт уже производил руление, когда командир принял решение высадить одного пассажира.
—А в чем дело?— поинтересовался Ральф.
—Не знаю пока. Но, судя по этим крикам,— офицер бросил взгляд в сторону, откуда раздавался шум,— этот человек находится в состоянии алкогольного опьянения. Можете пойти посмотреть. А мы, кстати, уже сообщили, чтобы вас дождались, раз уж такое дело. Все равно самолет простоит здесь еще минимум полчаса, пока появится «окно».
Антон и Ральф пошли вслед за полицейским. Возле двери участка слабо держащийся на ногах мужчина, одетый в черную майку и черные джинсы, профессионально ругался русским матом на немецкую полицию. Несколько стражей порядка, включая комиссара Вейде, безуспешно пытались урезонить дебошира. Антон поразился, что делали они это как-то деликатно. Даже, можно сказать, нежно.
«Да,— подумал Антон,— наши менты, по сравнению с этими мюнхенскими голубками, натуральные фашисты».
И сам удивился парадоксальности сей простой мысли, возникшей в этих обстоятельствах и в данной местности.
—Господин Ушаков,— позвал Антона комиссар.— Как видите, у меня определенно выдалась русская ночь. Не сочтите за труд, переведите вашему соотечественнику, что ему следует успокоиться. Обратно в самолет мы его не пустим. По крайней мере, сегодня.
—А что он натворил?
—Он делал все, что запрещено: курил, сначала в туалете, а потом уже открыто, в салоне, пил принесенные на борт напитки, игнорировал указания экипажа и пытался подраться с бортпроводником. Командир экипажа принял решение вернуться на стоянку. Такое бывает. С русским бортом, правда, это первый случай на моей памяти. Обычное дело для англичан, впрочем, сейчас это значения не имеет…
Антон подошел ближе.
—Браток, погоди-ка, в чем тут дело? Может, я помочь чем-то могу?— спросил он.
Услышав знакомые слова, скандальный пассажир обернулся.
—О как,— промямлил он. Язык у него заплетался так замысловато, что его хозяин выдавал необычные, певучие звуки, из которых нелегко было сложить выражающие понятные мысли словосочетания. Из того, что произнес соотечественник, Антон явно услышал только две фразы: — Землячок нарисовался. Мы с тобой пили?— И вдруг, уже на весь зал, арестованный надсадно прокричал: — Суки!
Антон узнал возмутителя спокойствия. И удивился, что кроме равнодушия, не испытывает ничего. Перед ним, опираясь на немецкие правоохранительные органы, стоял служитель нашего, российского закона — тот самый лейтенант Госавтоинспекции, которому Антон, будучи сам в пьяном виде, высказал в «Кемпинском» все, что о нем думает.
—Мы с тобой пили,— спокойно ответил Антон. «Попался, урод»,— подумал он, и вдруг, к досаде своей, почувствовал, что не бросит этого не знающего ни слова по-немецки персонажа.
Иногда он ненавидел себя за эту, как ему казалось, излишнюю «мягкотелость», но… Настроение было прекрасное… Во-первых, он пережил интересное приключение, из которого, к счастью, выпутался без потерь и не опоздал на самолет в Москву, благодаря, кстати, этому пьянчуге. Но была и главная причина, из-за чего он готов был сейчас горы свернуть. О ней напоминало лежащее в кармане хрустальное сердечко…
Подошел Ральф.
—Что опять происходит?
—Ральф, я помогу земляку выпутаться. Как ты думаешь, его отпустят?
—Вряд ли. Зачем тебе?
—Ну, во-первых, благодаря ему мы успеем на наш рейс…
—Чепуха, Антон. Они все равно его не отпустят до утра.
—По крайней мере, надо объяснить, как с ним обращаться. Дай мне минуту.
Ральф махнул рукой.
—Господин комиссар,— Антон поднапустил уважительности в голосе.— Мне кажется, у парня что-то случилось, оттого он так напился. Оставьте его где-нибудь одного, пускай посидит, подумает. А, главное, у него тогда не будет зрителей, на которых он сейчас с пьяных глаз работает. Потом дайте ему крепкого чаю, и пусть отдыхает. А утром отпустите. Он и не вспомнит, что случилось. Надрался на Октоберфесте.
