— Шесть сотен… Десять тысяч, — глухо отозвался Михал, — десять тысяч, дорогой мой Ян. Столько полегло, штурмуя Варшаву.
Польские драгуны не без труда, неся потери, сдерживали шведско-брандербуржские атаки. Но это дало возможность отремонтировать мост. Наконец на противоположный берег переправили-таки оставшуюся артиллерию и пехоту. Перешел и Кмитич, бледный, как полотно, проклинающий все на свете, более всего жалеющий, что вообще поддался уговорам Михала и встал в строй этой неорганизованной толпы — так называемой армии Яна Казимира.
Ну, а сам Ян Казимир настолько обезумел, что приказал быстро поджечь мост, не то позабыв, не то не обращая внимания, что на восточном берегу все еще оставалось до десяти тысяч польских драгун, сдерживающих неприятеля. Драгуны, лишенные возможности переправиться, бросились отступать в южном направлении по узкой дороге, представляя для шведов и немцев очень удобную мишень для атаки. Офицеры Карла Густава немало удивились такому странному маневру поляков и не преминули этим воспользоваться. По драгунам, уходящим тонкой колонной, вдарила кавалерия альянса, тогда как сами драгуны не могли выстроиться на узкой дороге в привычный строй для мало-мальской обороны. Все закончилось разгромом и бегством польской кавалерии и большим количеством пленных. Пятьдесят орудий было разбито, захвачено либо утонуло в Висле. Варшава вновь сдалась шведам.
Карл Густав, Богу слав Радзивилл и Фредерик Вильхельм провели на улицах вновь захваченного ими города торжественный парад победителей. Все три предводителя войск альянса при полном параде, в широкополых шляпах с пышными перьями гордо возвышались на быстро сооруженном помосте, украшенном знаменами Радзивиллов, Швеции и Брандербурга, окруженные охраной в белой офицерской форме. Перевязанный бок Карла Густава немного болел, когда он поворачивался в сторону Фредерика Вильхельма, высокого широкоплечего мужчины с длинными светло-рыжими волосами, ниспадавшими ниже плеч, и крупным лицом. В отличие от Карла и Фредерика, чьи лица светились гордостью победителей, Богуслав взирал на парад победы с печалью. Богуслав смотрел на бравых немецких и шведских кавалеристов, мушкетеров, а видел окровавленных литвин-ских гусар Полубинского, устлавших своими телами красную от крови траву. Вновь в памяти всплыл эпизод с умершим на морозной дороге мальчиком. Богуслав тряхнул головой и зажмурился, чтобы отогнать видения и разогнать грустные мысли. Он обернулся на Фредерика. Тот, глядя, как мимо них под звуки флейт и барабанов проходят шведские и саксонские кирасиры, будучи заметно выше шведского короля, чуть наклонился к Карлу Густаву и негромко сказал:
— Нужно все-таки было преследовать и добить поляков, Ваше величество. Они были в наших руках.
— У нас не так уж много людей, герр курфюрст, — улыбаясь, отвечал Карл Густав, гордо взирая на кирасир.
— Мы потеряли всего 1 300 человек. Это очень мало.
— Это много, герр курфюрст. В Польше становится невыносимо воевать. Я собираюсь заключить с поляками мир.
Богуслав, услышав эти слова, улыбнувшись, не то поклонился, не то просто кивнул шведскому королю. Именно он, Слуцкий князь, несколькими днями ранее уговорил короля заключить мир с поляками в случае победы. Карл Густав сдержал слово.
И в самом деле, шведский король предложил Яну Казимиру заключить мир, но предложение было отвергнуто. Нет, не самим Яном Казимиром, а его решительной женой, а также Степаном Чарнецким. Их не устраивали условия Карла Густава, поляки не намерены были уступать своих земель.
Война продолжалась.
Глава 13 Переговоры
Еще в первый день, как только Ян Казимир вошел в Варшаву, в которой, увы, оставался совсем недолго, он написал инструкцию своим комиссарам для переговоров с царем. Царь, в свою очередь, разослал по Литве грамоты с требованием, чтобы подданные ему шляхтичи собрали сеймики и выбрали на них по два «добрых и умных» человека от повета. «Добрые и умные», по задумке Алексея Михайловича, должны были прославлять его, светлого царя, перед послами Яна Казимира, расписывая райскую жизнь в Литве под «высокой рукой московского государя». Наивный царь полагал, что, как и в Московии, народ рабски бросится исполнять его требования. Но среди «добрых и умных» союзных шляхтичей добрых к царю оставалось все меньше и меньше. Чтобы найти «доброго», нужно было сильно постараться. Все больше и больше подданная шляхта разочаровывалась и в московской армии, и в восточных методах управления царских чиновников.
Статут Великого княжества Литовского, Русского и Жмайтского, похоже, никто выполнять не собирался. Своего же свода законов, аналогичного Статуту, у московитян не было и в помине — все решала воля царя или его местного управленца. Литвин угнетали все больше и больше.
Куда легче, чем «доброго», можно было найти полоцкого, витебского, смоленского, рославльского или Могилевского шляхтича, который украдкой посылал в лес телеги с хлебом, солониной и вином для партизан, снабжал повстанцев деньгами на оружие, подбрасывал нужную информацию о численности и передвижениях московского войска, а то и сам лично руководил действиями партизанских отрядов.
12-го августа в местечке Немежи под Вильной состоялась первая встреча двух делегаций. Московию представляли Иван Одоевский, Иван Лобанов-Ростовский, дьяки Георгий Дохту-ров и Яков Юрьев. Честь Речи Посполитой отстаивали полоцкий воевода Ян Красинский, маршалок надворный и менс-кий воевода Крыштоп Завиша, виленский бискуп Ян Довга-ля, ксендз Циприян Бжастовский и Станислав Сарбевский.
Московские послы Одоевский и Лобанов-Ростовский в длинных одеждах, длиннобородые, в высоченных меховых шапках явились, окруженные даже не охраной, как литвины и поляки, а целым войском в двенадцать тысяч ратников! Целый лагерь с обозом был разбит московитянами под Немежа-ми, тогда как военизированный отряд Речи Посполитой, которым командовал полковник Самуэль Кмитич, насчитывал чуть больше пяти сотен солдат. Кмитич, уже совсем было собравшийся оставить войско Речи Посполитой, сам вызвался в отряд, зная, что в этих самых переговорах будет решаться судьба его отечества и его самого.
Обозы двух делегаций разделяла нейтральная зона, где были выставлены часовые и установлен помост со столом и лавками, устланными мягкими коврами. Открылись переговоры тем, что московские послы неторопливо начали с «ликбеза» по поводу царских титулов. Они зачитывали правильный официальный титул московского царя с указанием на все многочисленные ошибки, которые допускают иноземные дипломаты и, в частности, послы Речи Посполитой. Прошло полчаса, а московитяне все говорили и говорили. Кмитич, с богато украшенной саблей-карабелой на боку, стоящий в почетном карауле, не выдержал, нагнулся и шепнул Красинскому:
