Гусары с громким боевым кличем обрушились на правый фланг брандербужцев и смяли один за другим первых шесть-семь рядов. Многие гусары из первого ряда при этом сами остались на вражеских копьях пикинеров, но их кони, уже без седоков, мощным тараном прошли вперед. Задние ряды чуть притормозили, чтобы не создать толчею. Началась жестокая рубка. Немцы, среди которых были и жители Инфлян-тов, стали быстро отступать под чудовищным напором сотен железных всадников. Весь фронт шведско-брандербужского войска стал пятиться, обещая вот-вот показать спину.
— Ага! Что я говорил! Полубинский их бьет! Наступают наши! Ничего не вышло у нашего друга Карла! — радостно кричал Ян Казимир, отрывая глаз от подзорной трубы, оборачиваясь к своей хоругви. Он вытащил из ножен саблю, готовясь отдать полякам команду поддержать победный триумф их братьев-литвин.
Ситуация для Карла Густава и Фредерика Вильхельма становилась критической. Кажется, все шло к победе железных литвинских всадников. Правда, численный перевес на этом участке все-таки был за шведской стороной. Но гусары Литвы оборачивали это преимущество в ничто. Шаг за шагом теснили литвины врага. Карл Густав выхватил саблю, сигналами собрал вокруг себя офицеров и громко прокричал:
— Widerstehen! [8]- король говорил по-немецки, чтобы понимали и брандербуржцы, и саксонцы, и пруссы, и рижские немцы, и сами шведы. — Wir haben keinen anderen Auswahl! Sterben wit oder kämpfen und siegen! [9]
Карл Густав со своими кирасирами пошел навстречу литвинам, сам возглавляя атаку. Сшиблись два закованных в сталь конных ряда. Развернулись и сошлись с гусарами немецкие конные гренадеры, а также драгуны Богуслава Радзивилла. Сам Богуслав старался держаться рядом с королем — Карл Густав отвел ему роль личного охранника. Здесь литвины Полу-бинского уступали числом в три раза.
Вокруг Михала стоял грохот и лязг металла, слышались крики и брань на немецком, русском, шведском, польском, финском, латышском… словно рухнула Вавилонская башня, смешав все народы в одну огромную разноязычную толпу. Раздавались выстрелы седельных пистолетов немецких гренадер, кто-то из гусар вываливался из седла. Вскрики людей, хрип и ржанье коней слились в единый гул жестокого боя. Чуть ли не каждую секунду падал литвинский гусар — враг напирал со всех сторон. Михал тревожно оглядывался, выставив вперед руку с карабелой. Тревожиться было от чего: куда ни кинь взгляд — напирают ряды вражеской конницы. Справа, слева, по центру… Кто-то стукнул Михала по голове палашом, и шлем слетел с Несвижского князя. На пару секунд Михал был оглушен ударом. Копье вывалилось из рук.
Атака тяжелой конницы уперлась в жесткое сопротивление. Теперь вперед продвигаться не было никакой возможности. Гусары сами отбивались от «девятого вала» атаки врага. Вновь захлопали пистолетные выстрелы — на этот раз со стороны шведских кирасир. Под хорунжием Хворостовским вздыбился сраженный пулей конь, рухнул мертвым наземь. Хворостовский и его красно-белая хоругвь с «Погоней» исчезли из поля зрения.
— Глядзі! Наш сябар Карла! — крикнул Ковалевский, указывая пальцем Михалу.
Михал вытянул шею и впервые увидел шведского короля. До него было не более десяти-двенадцати шагов. Карл Густав оказался вовсе не таким, каковым его представлял себе молодой хозяин Несвижского замка. Это был вовсе не высокий атлетически сложенный блондин-скандинав, но достаточно тучный человек с длинными темными волосами и черными усиками. В черных блестящих латах, которые мог носить только король, и в шляпе вместо шлема, Карл Густав являл собой очень бравого командира, резко двигался в седле, кричал, распоряжался, махая палашом. Его охраняла группа высоченных кирасир, стараясь заблокировать подступы к королю со стороны гусар По-лубинского, но храбрый король сам лез на переднюю линию.
— Йяху-у-у! — воскликнул Ян Ковалевский, вскинул свою пику и направил коня прямо на шведского короля. Словно молот, врубился литвинский гусар в гущу вражеских всадников и ткнул пикой в бок Карла Густава. Король вздрогнул и подался назад. Пика увязла в латах короля, между левой рукой и боком, едва ли задев его тело либо ранив незначительно.
— Ян! Назад! — крикнул Ковалевскому Михал, ибо его товарищ опасно увяз во вражеском строе и, кажется, не собирался уступать.
— Ян! Назад!
Ковалевский отдернул пику и замахнулся для нового удара, уже более точного и наверняка смертельного, но… Бах! Рядом прозвучал пистолетный выстрел, Ковалевский вскрикнул, выронил копье и, схватившись за окровавленное лицо рукой, упал вниз под копыта коней. Михал тут же оглянулся на выстрел.
— Богуслав! — он узнал кузена, с его каштановой буйной шевелюрой с красными бантами и в щегольской шляпе с загнутым вверх бортом.
Богуслав все еще держал дымящийся пистолет в руке, пристально вглядываясь — кого же он только что подстрелил? Кажется, он узнал Ковалевского, с которым не раз встречался на балах в Вильне и Варшаве. Два года назад Ковалевский даже выполнял роль секунданта Богуслава на одной из дуэлей… Стрелял же Слуцкий князь в Ковалевского примерно с шагов десяти-двенадцати, и для него, прекрасного стрелка, промахнуться с такого расстояния было бы сложно. Как и не узнать Ковалевского. Карл Густав не ошибся, когда поручил свою охрану именно Богуславу. Слуцкий князь сквозь грохот боя, тем не менее, услышал крик Михала и посмотрел в его сторону.
Однако Михал уже не смотрел на кузена, он направлял своего коня к Ковалевскому, чтобы поднять того с земли, но… На том месте стучали подковы вражеской конницы. Ковалевского, даже если он был только ранен, уже наверняка затоптали кони. Литвинских гусар уверенно теснили шведские кирасиры с одного боку, брандербуржские конные гренадеры с другого, и собственные земляки под командованием Богуслава — с третьего. С тыла вдарили летгальские драгуны, чьи пистолеты дали рваный залп. Один за другим падали штандарты литвин… Вот уж их нет и вовсе. Полубинский лихорадочно озирался.
— Шулкович! Труби отступление! — крикнул он, оглядываясь на только что маячившего сзади молодого сигнальщика. Но там, сзади, уже никого не было.
— О, дьявол! — взревел Полубинский. Даже подать сигнал к отступлению было больше некому.
— Где поляки, черт бы их побрал! — кричал Полубинский, непонятно кого спрашивая. Поляков Яна Казимира и в самом деле видно не было. Как и не было куца отступать. Либо сдаться, либо умереть. Похоже, оставшиеся в живых гусары выбрали второе.
Кмитич в это время стоял во главе крымских татар, пытаясь определить издалека, как разворачивается битва. Он видел, как врубились в строй шведов и немцев гусары, как смяли ряды врагов, но, похоже, сейчас дела там обстояли не лучшим образом.
