сложнее, чем следить за маршрутом без штурмана. Ни первого, ни второго я себе позволить не могу, поэтому остается полагаться лишь на собственные силы. И еще — на штуковину возле «ОАЗИС-1», про которую, надеюсь, больше никто из участников не знает. А большинство из них уж точно опытней меня, так что расклад не из лучших.
Остаток денег уходит на батареи, запасные колеса, «синхрофазотрон» (который я решил приобрести, когда ощутил на себе всю прелесть энергетического импульса) и целую уйму починок, несколько из которых капитальных. Оказалось, в свое время Фин разобрал на запчасти почти половину коллекции, после чего решил наладить доставку электрокаров и всего необходимого для их обслуживания. Другими словами, каждый крутится как может.
Синемаскопы наверняка прослушиваются, поэтому я не говорил Мэй насчет идеи «срезать» путь. Она считает, что участвовать в чемпионате Меридиана так же опасно, как «летать на Тесла вдоль пояса астероидов». И хоть я ни за что ей в этом не признаюсь, Мэй даже не представляет, насколько права: Оазису выгоден вид спорта, в котором участники расшибались бы насмерть. Но ради билета домой я готов рискнуть.
Труднее всего будет переплюнуть такого соперника, как Рэй Линк. Я никогда не сталкивался с ним ни в баре, ни в автомастерской Фина, ни где-либо еще. Поэтому его образ кажется мне еще более легендарным, чем говорят о нем старожилы. А говорят они о «звезде рок-н-ралли» довольно много, хоть и не все из этого может оказаться правдой.
Рэй Линк застрял в Оазисе не так давно, но в кругах пилотов успел прославиться как ездок первоклассный. В прошлой жизни он был счетоводом, живущим от одной аферы к другой и просаживающим деньги на все то, что сводится к девизу рок-звезд (кроме рок-н-ролла). «Зарплата мертвым душам», откаты от договоров с контрагентами, оприходование товаров по завышенной цене и куча других схем — вот, что заменяло ему рок-н-ролл. Причем прибыль от таких «концертов» была сравнима с гонорарами гитаристов вроде Пола Фингера или Джо Бакарди. Даже после запрета криоконсервации ему все-еще хватало денег, чтобы покинуть красный город. Но как это часто бывает, пока Рэй отходил от наркотического угара, фирма заподозрила неладное и решила под него копнуть, вырыв тем самым мошенническую яму размером с кратер Стикни. В итоге все награбленное ушло у Счетовода на то, чтобы откупиться от суда и приобрести себе на сдачу электрокар.
Конечно, мастерство Рэя сильно приукрашено, потому что в спорте он не так давно. Тем не менее, две победы подряд нельзя назвать обычным везением. А если учесть, что участвовал он всего три раза, и все три раза побеждал — это уже становится похожим на закономерность. Да что там говорить, чертов аферист словно открыл в себе новый талант. Не могу только понять, что заставило его пропустить один из чемпионатов в позапрошлом году, и можно ли сейчас рассчитывать на этот пункт.
А еще не ясно, почему звезда Рэй Линк, взявший столько гран-при, до сих пор торчит в Оазисе. Может, он влез в долги, чтобы не загреметь за решетку, и теперь выплачивает их. Или решил накрутить денег на чемпионатах, и через пару лет вернуться домой миллионером. Если так, то на этот раз мастерство ему вряд ли поможет, потому что решающий козырь теперь в моих руках. С другой стороны, не так легко будет победить легендарного пилота, даже зная про дыру в заборе.
Еще один гонщик, которого сложно будет превзойти — Рам Вольф. Этот коренастый австриец так часто зависает в автомастерской, что не пересечься с ним было невозможно. Его бордовый порш 953 постоянно всмятку, поэтому мне сразу стало ясно: решимости ему не занимать. Еще Вольф соперник серьезный хотя бы потому, что на его счету две победы. А причину, по которой он все еще в Оазисе, я узнал из первых уст, хотя эта история чуть не стоила мне жизни.
А дело было так: прихожу в автомастерскую за порцией батарей и вижу, как Фин снова возится с бордовым поршем. Снимаю шлем, приветствуюсь и спрашиваю, долго ли ему еще зависать в яме, на что слышу испанское «так себе». Решаю подождать.
Миную колоннаду покрышек и наталкиваюсь на самого Вольфа, сидящего среди запчастей с банкой «сезама». Тень стеллажа лежит на столе как паутина, делая это место не просто унылым, а мрачным-в-клетку. Вольф же похож на профессора кафедры по психологии, который забрел не туда — настолько серьезен и проницателен его взгляд, особенно вместе с резкими чертами лица. Лишь несколько штрихов выбиваются из «образа доктора наук» — левый висок заклеен, а над бровью два параллельных шрама и следы швов. Везучести ему тоже не занимать, если сумел пережить несколько разгерметизаций.
Вольф ставит банку возле шлема, проводит рукой по щетине и спрашивает:
— Может, партейку?
— Если спроецируешь: у моего циферблата заряд на нуле. — Беру стул и сажусь напротив, с мыслью, что это неплохая идея, чтобы скоротать время.
Он достает из-под стола деревянную доску:
— Есть кое-что получше.
Кладет ее на стол, оглядывается и берет с полки какие-то маленькие штуковины:
— Вместо офицера возьмем штекер, а турель заменим резистором.
Отлично, думаю. Нет способа лучше узнать врага, чем дружеская партия в шахматы. Насчет врага я конечно преувеличиваю, но друзьями соперников ралли тоже назвать сложно. По крайней мере, здесь.
Спустя пару ходов решаю завязать беседу:
— Я слышал, ты был пилотом пассажирского корабля.
Он продолжает смотреть на доску насупившись. Наверное, как и я — с непривычки после голографических фигур, потому что расклад пока не такой напряженный. Затем перекрывает резистор пешкой и говорит:
— Недолго. Пока не лишился свидетельства, — облокачивается на перило, делает глоток из банки, — причем, по весьма неприятному стечению обстоятельств это случилось именно здесь.
Догадываюсь, в чем дело, но решаю спросить:
— И как же так вышло, если не секрет?
Вольф приглаживает пластырь, смотрит на меня, и взгляд его становится мрачным:
— Когда я собирался в очередной рейс из Оазиса, у меня обнаружилось то, что сейчас носит название дефроз нервной системы. Тогда еще никто не знал о «ледяной болезни», но невыносимые головные боли говорят сами за себя. Позже дефроз был выявлен у всех пилотов без исключения,
