ввиду издержек профессии. — Переводит взгляд снова на доску. — Кстати говоря, это и положило начало полному запрету криоконсервации.
После этих слов Рам касается ферзя, затем отрывает от него палец и начинает смотреть куда-то в сторону, явно копаясь в неприятных воспоминаниях. И тут, не отводя взгляда от стены, говорит:
— А еще через некоторое время дефроз обнаружили у моей супруги.
Интересно, почему «ледяная болезнь» стала бичом пилотов? Почти машинально спрашиваю:
— А что это за «издержки профессии» такие?
Рам смотрит на меня, подняв брови:
— Тебе ведь известно, что пассажирские лайнеры управляются… управлялись раньше тремя пилотами?
— Вроде как посменно?
— Да. — Он допивает банку до дна и делает ход конем, его взгляд снова становится профессорским. — При этом один пилот вел судно, а двое пребывали в состоянии фростации. Иными словами, разморозка и заморозка каждого из пилотов происходила раз в двое суток. Такая частота практически неизбежно приводит к дефрозу. Впрочем, у некоторых болезнь начинала развиваться уже после единичной процедуры.
Отвечаю на его ход хитростью, которая наверняка в кругах гроссмейстеров как-то называется. Затем спрашиваю:
— Как у твоей жены?
Он принимается к очередной уловке, скармливая мне пешку, и попутно отвечает:
— Нет. Моя супруга пользовалась криоконсервацией не менее часто, потому что придерживалась такого же графика, как у меня. Полагаю, многие так делают, когда ждут кото-то с рейса. Вернее, делали.
Загоняю офицера в угол, теряя тем самым коня. Могло быть и хуже, но сведения про «ледяную болезнь» интересуют меня больше, чем игра.
— Но ведь эта штука считается смертельной, разве не так?
Он снимает с доски еще одну фигуру, вздыхает и говорит:
— Да, но к счастью она излечима. И несмотря на то, что бывшим пилотам полагаются льготы, мое лечение обошлось мне в половину премии, а на лечение супруги ушла практически полная ставка.
Смотрю на него с удивлением, пытаясь понять, что пошло не так. Вопрос сам срывается с языка:
— И ты решил в итоге поселиться в Оазисе?
Он замирает, и на его лице читается полное замешательство:
— С чего ты взял?
По реакции Вольфа понимаю, насколько мое предположение далеко от правды. Но все равно не ясно — что его здесь держит? Решаю продолжить мысль:
— Оставшейся половины как раз хватило бы на дорогу домой.
— Нет никакой оставшейся половины, — на миг он чуть не вышел из себя, но быстро вернул самообладание, сосредоточившись на игре, — все остальное я потратил на коррекцию зрения и борьбу с зависимостью.
До этого момента я и подумать не мог, что тип вроде него может на чем-то торчать.
— «Ви-зи»? Неужели и ты туда же?
Он приставляет пальцы к вискам, закрывает глаза:
— При дефрозе головная боль адская. Нужно было чем-то ее заглушать. А из наиболее эффективного в Оазисе только винилзергин.
Теперь ясно, зачем он снова ввязался в гонки самоубийц. Так же, как и я, впрочем.
— То есть, сейчас ты борешься за билет?
Тут на лице Вольфа впервые появляется что-то вроде ухмылки:
— Полагаю, никто не участвует в гонках ради гонок. Ты ведь тоже пришел к этому не из желания стать новым Томом Кристенсеном, не так ли?
Ничего не остается, кроме как согласиться. Тут он в точку.
— Ты прав. Я застрял здесь из-за терция, да еще и притащил с собой жену. Потом случилось это дерьмо с заморозкой и…
— Так ты в Оазисе с женой?
Откровенность за откровенность, думаю. Хоть и не стопроцентная.
— Нет. У меня оставалось денег на одну путевку, и я убедил ее вернуться обратно.
— И она согласилась?
Понимаю, как это прозвучало для человека, который не в курсе всех деталей. Но про сорвавшуюся махинацию, которая делает меня похожим на «Счетовода», я точно умолчу.
— Мне пришлось ее обмануть, сказав, что я полечу следом. Ну, не совсем обмануть, потому что я и сам так планировал. Но позже, чем она думает.
Он ставит мне шах, и его ухмылка становится шире. Но мне почему-то кажется, что не из-за игры.
— Позже — значит после победы в чемпионате. Верно?
Съедаю конем штекер, избежав тем самым угрозы.
— Вернее и не скажешь.
Целиком переходит на смех. Затем подрывается, как на пружинах, и направляет на меня ламповый револьвер. От неожиданности я даже не сразу понял, что произошло, но когда заметил уставившийся на меня глазок дула, все стало на свои места: передо мной свихнувшийся психопат, способный на что угодно. А значит, угроза более, чем реальна.
От этой мысли мгновенно пересыхает в горле, и кажется, будто по жилам пустили ток. Все вокруг перед глазами начинает меркнуть, кроме одного — черного отверстия размером с булавку, из которого вот-вот может вылететь заряд. А еще — безумного взгляда наркомана, которому ничего не стоит нажать на спусковой крючок. Тем более в таком состоянии.
Пауза затягивается. На ум ничего не приходит, кроме как сказать:
— Ты что, забыл вмазаться? У тебя же ломка.
Проговариваю, и только после этого осознаю, насколько неплохой ход — дать понять, что тут замешана третья сила. Или хотя бы что я так думаю. Все-таки, в стрессовой ситуации мозг работает по-другому, выдавая идеи, которые в обычном состоянии в голову бы не пришли.
Он продолжает смотреть на меня, как псих, у которого сдали нервы и который почти нашел отдушину. В следующее мгновенье его взгляд начинает становиться трезвым, и он говорит:
— Не знаю, что на меня нашло. Расщепить тебя на атомы прямо здесь — крайне неразумно.
Слышу шорох — у порога появляется Фин. Лица его не вижу, так как мое внимание все еще приковано к револьверу. Но скорее всего, на нем читается шок.
— Эй, хотите поубивать друг друга — идите в открытый космос! — Грохот говорит о том, что Фин бросил в кучу хлама какую-то железяку. — Здесь территория Чили, поэтому отвечать будете по всей el rigor de la ley
