Стоп. Какого черта? — И Слоан Кенсингтон.
После его заявления наступила тишина.
Затем все головы в комнате повернулись к Слоан. Она сидела ровно, ее лицо было бледным. Впервые за все время нашего знакомства она напоминала оленя, попавшего в свет фар.
Судьбой моего семейного состояния распоряжались пять человек, и мой PR-агент был одним из них.
И снова: Какого черта?
ГЛАВА 16
Некоторые вещи в жизни имели смысл. Например, понятие причины и следствия, солнечное тепло и самки богомолов, убивающие своих партнеров после секса. Никакого шума и суеты — они получали свое удовольствие, и самцы им больше были не нужны.
В некоторых вещах смысла было меньше, например в рождественских песнях в октябре или в том, что я решала, должен ли Ксавьер продолжать получать свое ежегодное пособие от отца, как это было до смерти последнего. Это было не идеально, но, поскольку условия получения наследства были связаны с образом в СМИ, я это понимала.
Но были и вещи, которые вообще не имели смысла, например попадание в комитет, в котором я должна была определить судьбу семи целых девяти десятых миллиардов долларов.
Я не была членом семьи, не руководила корпорацией и не понимала, какого черта я делаю в этом списке.
— Я не знала, — сказала я. — Твой отец никогда не говорил мне об этом.
Это был день после оглашения завещания, и мы с Ксавьером сидели у бассейна, пока два его кузена-подростка спорили над последним кроссвордом New York Times, сидя в нескольких метрах от нас.
В то утро я проснулась рано, чтобы позаниматься йогой, и когда возвращалась из тренажерного зала в особняке нашла его здесь. Мне нужно было отдохнуть от постоянных взглядов и перешептываний, и я не была до конца уверена, что Лупе не попытается зарезать меня во сне.
Кастильо были, мягко говоря, не в восторге от моего участия в финансовых делах их семьи.
— Я тебе верю, — Ксавьер провел рукой по лицу и помотал головой. Он был необычайно сдержан для человека, который только что узнал, что все его наследство зависит от одной работы и решения одного комитета. — Все это в стиле Альберто Кастильо.
Я чувствовала, что он не договаривал, но сейчас было не время для расспросов.
Если не считать случайных звонков и пресс-релизов, мои отношения с его отцом были ограничены. Альберто нанял меня, чтобы я занималась образом его семьи в СМИ три года назад, как раз перед тем, как Ксавьер переехал в Нью-Йорк. Поскольку его непосредственная семья состояла из двух человек, а Альберто редко пользовался моими услугами для себя, это означало, что я, по сути, была личным пиарщиком Ксавьера.
Я понятия не имела, почему Альберто так доверяет мне свои деньги, связанные с Ксавьером, но в его завещании также было указано, что я останусь семейным PR-агентом, если не уйду, так что моя работа заключалась в том, чтобы довести дело до конца.
— Я вижу, как у тебя в голове крутятся шестеренки, но есть простое решение, — сказала я. — Ты умен. У тебя есть степень по бизнесу и множество советников, которые могут тебя направить. Займи место генерального директора.
Обычно я не поддерживаю кумовство, но я действительно верю, что Ксавьер достаточно умен, чтобы справиться с этой ролью.
Он напряг челюсть.
— Нет.
Я уставилась на него.
— Это все твое наследство. От этого решения зависят миллиарды долларов.
— Я в курсе, — Ксавьер посмотрел на своих кузенов, которые были слишком молоды и слишком увлечены своим кроссвордом, чтобы обращать внимание на наш разговор. — Этот пункт — всего лишь очередная попытка отца заставить меня выполнять его приказы. Это манипуляция, простая и понятная, и я на нее не поддамся.
Ради всего святого. Я поняла, почему в детстве его семья называла его pequeño toro (прим. с исп. «маленький бык»). Он действительно был упрям как бык, и это упрямство преследовало его до самой взрослой жизни.
— Манипуляция или нет, но последствия реальны. — Меня не должно настолько сильно волновать, получит Ксавьер деньги или нет, потому что, честно говоря, он ведь не работал ради них. Но перспектива того, что он останется без гроша в кармане, потому что был слишком твердолоб, чтобы взяться за то, в чем он мог бы преуспеть, меня не устраивала. — Не будь импульсивным. Подумай, что означает отказ. Что ты будешь делать без денег?
— Найду работу, — рот Ксавьера искривился. — Кто знает? Может, я наконец-то стану продуктивным членом общества.
— Должность генерального директора — это работа.
— Но это не та работа, которая мне нужна!
Я отпрянула назад, ошеломленная яростью его ответа. Его кузены замолчали и уставились на нас.
Костяшки пальцев Ксавьера побелели на краешке стула, но потом он расслабил их. Он глубоко вздохнул и сказал более тихим, напряженным голосом:
— Скажи мне, Слоан. Кто, по-твоему, мог бы принести компании больше пользы? Кто-то квалифицированный, кто действительно хочет быть там, или я, нежеланный наследник, которого поставили туда по умолчанию?
Кто-то квалифицированный. Тон его голоса, тени в глазах…
И вот оно.
Под шутками и упрямством скрывался корень его отказа: страх. Страх неудачи. Страх не оправдать ожиданий. Страх сбежать и разрушить империю, построенную на его фамилии.
Я никогда не замечала этого раньше, но теперь, когда увидела, не смогла не заметить. Это была яркая серебряная нить, пронизывающая каждое слово и лежащая в основе каждого решения. Оно было написано на его лице, закрытом от посторонних глаз, и что-то внутри меня распахнулось достаточно широко, чтобы оно вынырнуло и украло горсть рациональности.
— Думаю, нам нужно выйти и проветрить голову. — Я тут же придумала план. — Мы слишком долго сидели взаперти.
Особняк был огромным, но даже дворец будет казаться гнетущим, если его нельзя покинуть.
Глаза Ксавьера сверкнули настороженной интригой.
— Я думал, мы должны были оставаться внутри и избегать прессы.
— С каких это пор ты делаешь то, что должен?
На его губах медленно и
