— Достаточно сказать, что идея такого брака, как у моих родителей, никогда не прельщала меня.
Он медленно кивнул, словно понял.
— Не все браки такие, как у них.
— Возможно, — спокойно согласилась Изабель, заглянув в свой пустой бокал. — Полагаю, у вас любящая прекрасная семья. Вероятно, вы плод любви счастливой пары.
Ник коротко рассмеялся при этих словах, и это не ускользнуло от пытливого внимания Изабель.
— Вряд ли можно найти слова, более далекие от истины. — Он не стал углубляться в подробности, вместо этого переменив тему: — И поэтому вы продаете коллекцию.
Боль потери вспыхнула с новой силой. Когда Изабель заговорила, ей не удалось скрыть нотки сожаления в голосе:
— Да.
— Но вам не хочется ее продавать.
Лгать не было никакого смысла.
— Очень не хочется.
— Тогда зачем делать это? Наверняка в завещании вашего отца назначен опекун, который сможет помочь.
— Наш опекун, если его можно так назвать, пока ничем не обнаружил себя. Как обычно, отец предоставил мне заботиться о пище на нашем столе и о крыше над головой. — Она умолкла, затем широко улыбнулась. — В буквальном смысле.
Он улыбнулся ее шутке, и в этот момент разделенного веселья что-то изменилось в его глазах.
— И как же зовут этого нечестивца, вашего опекуна?
— Оливер, лорд Денсмор, — сказала Изабель.
Брови Ника удивленно взлетели вверх.
— Денсмор ваш опекун?
Тон его голоса очень ей не понравился.
— Вы его знаете?
— Знаю.
— И что он собой представляет?
— Он… — Изабель пристально наблюдала, как Ник подыскивает подходящее определение. — Ну, он довольно забавный.
— Забавный. — Изабель повторила это слово, словно пробуя на вкус, и решила, что оно ей не нравится.
— Да. Как вы сказали о вашем отце? У него каждый день праздник?
Изабель кивнула.
— Боюсь, что это не тот человек, которому я доверил бы защиту своей семьи.
«Конечно, не тот».
Изабель давно знала правду, но где-то в глубине души все же надеялась, что в этом последнем своем деянии отец поведет себя как настоящий отец. Если и не ее, то хотя бы Джеймса.
Услышав, что сказал Ник, она почувствовала, как страшная тяжесть сдавила ей грудь. Внезапно у нее перехватило дыхание — так невыносимо было думать, что еще один безответственный и вместе с тем влиятельный человек получил власть над ней… над Джеймсом… над девушками. Ее охватила паника, безудержная и все возрастающая.
Необходимо вывезти девушек отсюда. Немедленно. Прежде чем их поймают.
Прежде чем их обнаружат.
Прежде чем все, что она так бережно создавала, разрушит безответственный мужчина, такой же, как ее отец.
Она попыталась глубоко вздохнуть, но спазм в горле не пропускал воздух.
— Изабель!
Звук ее имени донесся словно издалека, пока она, закрыв глаза, пыталась заставить себя вздохнуть. Ник поспешно подскочил к ней. Его сильная ладонь, коснувшись ее спины, пробежалась вдоль косточек корсета.
— Эти вещи настоящие орудия пытки, — проворчал он, пальцем приподняв ей подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Посмотрите на меня, Изабель. Дышите.
Твердая сдержанность в его голосе успокоила ее, и она сделала как он сказал: несколько раз неуверенно, судорожно вздохнула под воздействием его настойчивых глаз и теплых поглаживаний ладонью по спине.
Придя в себя, Изабель прижалась спиной к подлокотнику кресла, отчаянно пытаясь уйти от его тревожащих прикосновений. Он отпустил ее, но не отошел, присев на корточки рядом. Она отвела взгляд, чувствуя себя виноватой, смущенной собственным поведением. Взгляд ее устремился к двери в дальнем конце комнаты, и она начала обдумывать тысячи причин, которые можно изобрести, чтобы сбежать.
— Вы не покинете этой комнаты.
Вот еще. Она может уйти, если захочет. Это ее комната, в конце концов. И нечего ему разыгрывать из себя этакого льва-повелителя. Она вцепилась в ручки кресла, так что побелели костяшки пальцев.
— Вам не о чем беспокоиться.
Глаза его сверкнули. Он опустился на колено, взяв ее руки в свои.
— Вы изнемогаете под тяжестью своих секретов, Изабель. Рано или поздно вам придется поделиться ими.
Она задумчиво смотрела на мужчину перед собой. Похоже, он надежный. И сильный. И богатый. И вдруг ее осенило, что он действительно ее единственная надежда.
Если бы только она не чувствовала себя такой виноватой при этом.
— Почему бы не начать с вашего отца? — Она отшатнулась, физически сопротивляясь идее откровенничать о человеке, толкнувшем ее на этот путь. Ник крепче сжал ее ладони. — Почему не высказать то, о чем вы постоянно думаете?
Изабель затаила дыхание при этих словах, таких ласковых, таких убедительных.
Что, если она ему кое-что расскажет?
Что, если поделится некоторыми из своих секретов?
Они оба замерли, скованные ощущением присутствия могущественной, неподвластной им силы. Молчание угнетало Изабель, давило на нее физически. Оба они были без перчаток — свободный быт усадьбы это позволял.
Он осторожно погладил ее руки, пробежавшись широкими, на удивление загрубелыми пальцами по ладоням. Она наблюдала за его действиями, гадая, откуда у него мозоли. Как получилось, что у одного из самых популярных лондонских лордов руки мастерового? Она была в такой растерянности, ощущая прикосновение его теплых пальцев к своим, что почти согласилась исполнить его просьбу.
Почти.
Но в глубине души она понимала, что если откроется этому человеку, то совершит самый рискованный поступок в своей жизни. И не имеет значения, что его теплые руки и ободряющие слова искушают ее.
Изабель судорожно сглотнула, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо и решительно:
— Тут нечего рассказывать. Вам известна его репутация также хорошо, как и мне. Даже лучше, мне кажется. Мы ничего о нем не знали. Он не хотел знать нас. — Она слегка пожала плечами и попыталась высвободить ладони из его рук.
Ник не ответил, только отпустил ее руку, крепче сжав вторую и повернув ладонью вверх. Затем принялся большими пальцами поглаживать ее круговыми движениями. Ощущения возникли поистине ошеломляющие. Она заглянула ему в глаза, но он не смотрел на нее. Он наблюдал за своими действиями — за движениями поглаживающих ладонь больших пальцев, посылающих волны удивительного удовольствия. Изабель вздохнула и откинулась на спинку кресла, понимая, что следует остановить его, но не находя в себе сил. Что бы он там ни делал с ее ладонью… это было приятно. Гораздо приятнее, чем все, что она испытывала за долгое время.
