Дилан, в этот момент открывший дверь, посмотрел на них, не сказав ни слова, развернулся и скрылся в коридоре лечебницы.
- Прошу прощения за невежливость брата, он тоже нервничает, - пробормотал Марлена.
Забрав у тут же начавшего прощаться фанен-фендриха пакет, она прошла в смотровую. Эмил заулыбался ей со своей кушетки. Выглядел он получше – серые глаза оживленно блестели, а лицо как будто даже чуть порозовело, перестав пугать отливающей голубизной бледностью. Марлена понадеялась, что это результат его объяснений с хорошо исполнившим свою задачу Диланом, а не усиливающаяся лихорадка, но выяснять прямо здесь не стала, в любом случае откладывать операцию было опаснее. Поэтому она только улыбнулась Эмилу в ответ и предложила:
- Ну что, поехали?
Дилан молча подвез каталку. За всю дорогу до подвала он тоже не сказал Марлене ни слова и умудрился даже не посмотреть на нее ни разу, и с этим надо было срочно что-то делать – во время операции ей необходим был внимательный и действующей с ней на одной волне ассистент, а не надутый из-за дурацкой обиды манекен.
- Дилан, - окликнула она, перед тем как открыть дверь бокса, - как ты считаешь, зачем Эмилу давали общий наркоз перед вживлением кастодера? В описании протокола упоминается местный.
- Думаю, для того, чтобы Фуриозо им тут все не разнес своими смерчами, - все так же не взглянув на Марлену ответил Дилан. – Вспомни, что я говорил про его абсолютный потенциал воздушника.
- Бывший абсолютный, - поправил Эмил с каталки, которую они на всякий случай оставили пока в отдалении от бокса. – Надеюсь, за время, что я сижу в тишине, он наконец развеялся.
- Потом измерим. Я видел здесь портативный потенциалометр, - пообещал ему Дилан и озвучил то, о чем Марлена тоже только что подумала: – Но от случайного пробоя нам надо как-то защититься. Мне достаточно чего-нибудь металлического под рукой, а вот ты, Фуриозо, для профилактики насвистывал марши. Не уверен, что сейчас с твоей дыхалкой это будет легко.
- Могу марши петь! – оптимистично заявил Эмил, и на этом сомнительном методе вопрос защиты пришлось закрыть.
В бокс Марлена зашла первой и остановилась на пороге, пережидая вновь ослепивший каскад цветных вспышек и мурашек, бегущих по коже и вызванных то ли адаптацией, то ли напряжением от осознания ответственности предстоящего.
- Что должен делать я? - Дилан подошел, но остановился на расстоянии. Марлена с сожалением подумала, что очень хотела бы сейчас почувствовать его всегда внушающие ей уверенность руки на своих плечах. Но порог бокса как будто обозначил пролегшую между ними границу.
- Следить за состоянием Эмила и поддерживать его, - ответила она. – И сразу сообщать мне, если что-то будет ухудшаться. А еще контролировать время. На извлечение кастодера у нас всего полчаса. Я буду целиком сосредоточена на управлении щупом, и если ты станешь вслух отмечать каждые прошедшие пять минут, это поможет мне не отвлекаться на таймер.
Дилан кивнул и вернулся к Эмилу, с которым, в отличие от отстраненности, демонстрируемой Марлене, держался мягко и терпеливо. Экономя минуты, Марлена попросила его снять с Эмила повязку и обработать область предполагаемого вмешательства еще за пределами бокса, и теперь слышала как он подробно рассказывает ему о предстоящих необычных ощущениях от выхода из зоны тишины, объясняя, что времени спокойно насладиться этим фейерверком у него сейчас не будет, но поскольку он въедет в бокс лежащим на каталке, то адаптация его сможет сбить разве что с толку, а не с ног.
Марлена подготовила все необходимое, проверила управляемость манипуляторов и крикнула, почему-то с интонацией и выражениями вдруг вспомнившейся лерры Инзы:
- Эй, корсары! Готовы?
- Так точно, королева! – бодро отрапортовал Эмил.
- Тогда по моей команде, - Марлена взяла в руку манипулятор, а другой нажала таймер. – Начали!
Глава 17. Искусство художественного свиста
«Для успешной работы манипулятором необходимо стать им», - утверждал пожилой хирург энденского госпиталя, демонстрировавший когда-то возможности щупа практикантам-пятикурсникам. Марлена помнила эти слова, но смысл их поняла только сейчас, когда сама слилась с инструментом в своих руках настолько, что транслируемые им образы полностью заместили то, что она могла воспринимать собственным зрением. А может быть ее глаза были закрыты, или у нее вообще не стало глаз, и она действительно сделалась гибкой металлической змейкой, легко ввинтившейся в грудь Эмила прямо над сердцем, в том месте, где белел маленький полумесяц старого шрама.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Змейка скользнула между ребер. Выискивая инородный предмет, повела, словно оглядываясь, закругленным наконечником – головой. Влажно-блестящая, похожая на затаившегося в паутине смертоносного паука, капсула кастодера хищно висела над мерно колышащейся темной поверхностью сердца, тянулась к нему тоненькими хоботками-жалами, которых было много, очень много.
- Пять минут, - донеслось откуда-то издали.
Змейка плавно поползла, подкрадываясь. Примерилась к ближайшему хоботку, резким выпадом вцепилась в него и перекусила. Втянула в себя отломанное жало.
- Десять минут.
Второй хоботок. Остальные угрожающе завибрировали, задергались, замельтешили.
- Пятнадцать минут!
Третий хоботок, четвертый, пятый… Время ускорилось, частыми звонкими щелчками отмеряя не секунды уже, а драгоценные минуты, которых оставалось все меньше и меньше. Или эти прерывистые и пугающие звуки издавало заметавшееся в предчувствии опасности сердце?
- Двадцать минут!!
Хоботков оставалось еще слишком много, они шевелились, ускользали, агрессивно замахивались, словно защищаясь.
- Двадцать пять!!!
Змейка метнулась вперед и поглотила паучью капсулу целиком, отскочила, выдернув разом оставшиеся хоботки, и вытягивая их за собой стремительно заскользила наружу.
Марлена мельком глянула на окровавленную горячую капсулу, что выплюнул манипулятор в ее ладонь, подбежала к двери бокса и, приоткрыв ее, вышвырнула кастодер подальше в коридор. И прежде, чем она снова слилась с покачивающейся на ее руке, роняя кровавые капли, змеей, еще успела своими глазами скользнуть по лицу страшно побелевшего крепко зажмуренного Эмила, еле слышно, но упрямо цедящего сквозь сцепленные зубы слова старинного марша: «Зовет труба в атаку снова. И сталь звенит, и кровь рекой…» и крикнуть ошеломленно вытаращившемуся на нее Дилану:
- Следи за Фуриозо!
И опять провалилась в транслируемые манипулятором образы. Теперь змейка пробиралась глубже в межреберье в поисках поврежденной части легкого. И засновала, заскользила, спаивая порванные сосуды, соединяя прорехи, заделывая и подчищая. А сердце Эмила билось над ней в ритме выговариваемых им слов: «Не ищем жребия иного, заложники судьбы такой. Под посвист пуль и рев снарядов – вперед, и не о чем жалеть…» И вдруг смолкло, оборвавшись на незавершенном такте, как оборвались и слова.
- Пульса нет! – выкрикнули где-то далеко то, что змейка и Марлена почувствовали уже и рванулись изо всех сил, чтобы подтолкнуть! Запустить! Не позволить остановиться окончательно… И они толкали снова и снова, и кричали со злостью отчаяния: «Не смей сдаваться! Бейся! Бейся!»
«Солдату третьего не надо - всегда победа или смерть!» - кто именно произнес последнюю фразу Марлена уже не поняла.
Очнулась она, лежа на руках Дилана. С трудом подняв тяжелые, будто окаменевшие, веки взглянула снизу вверх в его растерянное и какое-то беззащитное лицо и, мгновенно цепенея от липкого ужаса, выдохнула:
- Что?!
- Жив он, жив! – сразу догадался о чем она, Дилан. – Спит. Ты велела ему спать, и он заснул, - и со странной смесью облегчения и изумления одновременно выдохнул: - Ты сама хоть представляешь, что только что сделала?! Ты запустила его остановившееся сердце, просто крикнув: «Бейся!»
- Значит, так это выглядело снаружи? – слабо улыбнулась Марлена. Дилан, наверное, не понял, но объяснять у нее просто не было сил.
