Вот его-то я и припомнил — как он на меня, весь в огне, надвигался и прямо из огня, из пламени на броне, пулемет танковый лупил. Представил — и рванулся вперед что есть силы.
Ох, как они взвыли.
Я сквозь их толпу не просто прошел — проломился, словно гвардейская танковая, — только брызги во все стороны полетели. И уцелевшие — кто куда. Уцелевших, кстати, не так уж и много было — твари эти такой тесной кучей собрались, что когда лопаться начали, то у них волна пошла. Сдетонировали друг от друга.
Посмотрел я, как они разбегаются, прислушался — тишина. Прислонил рыжую к ближайшему дереву, стащил пилотку с головы, по лбу провел — пот ручьем льется.
Черт, думаю, а ведь не так страшен ты, зараза, каким тебя на стенах малюют.
Тут гоблин подбегает — он, трус, даже через то место, где светляки полопались, идти побоялся — в обход проламывался.
— Хозяин, — пищит. — Мы их всех одолели. Вот зараза!
— Ни черта себе, — говорю. — Ах ты, жаба-переросток, а ну, уточни-ка для наградного листа, кто это «мы»?
Зеленый мигом опомнился и на брюхо шлепнулся.
— Прости, хозяин, — визжит. — Помилуй.
От этих его воплей к рыжей сознание вернулось. Она даже глаза открыть попыталась.
— Сергей, — шепчет. — Мы… живы?
— Мы-то живы, — говорю. — А вот эту бородавку зеленую я сейчас придушу, то есть дорежу. Заткнись!
Гоблин замолк. Кара смогла наконец глаза открытыми удержать и даже попыталась от дерева отклеится.
— А… где Призраки?
— Некоторым, — говорю, — к сожалению, удалось удрать. Но подавляющее большинство, — назад киваю, — здесь. Осталось.
А позади, где мы с ней сквозь них прошли — даже не дорожка, а лужа огромная. Словно кто-то бочку фосфорной краски разбрызгал.
— Что это?
— Все, что от ваших ужасов осталось. От тех, кто разбежаться вовремя не успел.
— Ты их…
— Хозяин, — встрял гоблин, — великий герой. Он прошел сквозь сонм Призраков Ужаса, как… как…
Ох, думаю, ну и придушу же я эту тварь. Вот только сначала до замка доберемся, и как только поп из него все секреты повытрясет…
Кара головой потрясла, лицо потерла и на луну уставилась.
— Надо бежать. Призраки — не единственные в этом лесу.
Хорошая мысль.
Побежали. Гоблин, зараза, сразу отставать начал.
— Пощадите, — скулит. — Я не могу так быстро.
— А жить хочешь? — кричу. — Собьешь темп марша — пристрелю, как… Нет, не пристрелю — брошу.
Проняло. Сразу начал живее копытами перебирать. Сипит, правда, как паровоз.
А я, наоборот, отдыхаю. Кара на плече не висит, винт можно обеими руками держать, видимость — почти как днем, в общем, идеальные, можно сказать, условия для ночного марш-броска.
Я даже было насвистеть что-нибудь на ходу собрался, да вот только все песни почему-то из головы повылетали. Один только «Интернационал» остался. А его-то я даже про себя напеть не решился. Стыдно, конечно, но… Вдруг, думаю, вылезет из-под коряги скелет какой-нибудь, проклятьем заклейменный, да зазвенит обрывками цепей на весь лес. Поди, объясни ему, что он, вообще-то, образ художественный, когда тут такая явь пошла — в пьяном бреду не привидится.
Жалко, что так и не получилось привал устроить. Зря продукты с собой тягал. Лучше бы еще пару гранат сунул. Хотя, с другой стороны, черт его знает, сколько мы тут просидеть могли бы. Так что…
Тут в лесу вой раздался. Хороший такой вой, жуткий. До костей пробирает. Одно неплохо — не поблизости, и даже не там, где следы наши остались, а совсем в стороне. Просто гад какой-то с хорошей глоткой на весь лес сообщает, что он на охоту вышел. Раз, два, три, четыре, пять, кто не спрятался, я не виноват.
— Кто это, — на бегу спрашиваю, — у вас такие арии распевает?
Рыжая поворачивается, лицо опять бледное, как луна.
— Малахов, — шепчет, — думай о чем-нибудь страшном. Только о том, чего не боишься.
Я чуть не остановился.
— Это как же, — спрашиваю, — понимать? Если оно страшное, значит, я его опасаться должен. А если мне на него плевать, как на эти фонарики болотные, так какое же оно страшное?
— Ну придумай что-нибудь, Сергей. Нам еще немного осталось.
— Так кто там выл-то?
— Не знаю. Наверно, оборотни. Но до них далеко. Есть другие, ближе. Они идут на запах мысли, но их можно отпугнуть.
Хорошо рыжая сказанула — запах мыслей. Интересно, а как план наступления пахнет?
И оборотни… Черт, а дальше кто? Бабы-яги с Кощеями? Развели тут всякой нечисти, прямо заповедник какой-то.
— Так…
— Малахов, — рыжая чуть ли не на визг сорвалась, — ты смерти боишься?
— Ну…
— Вот о ней и думай.
Здорово. Бежишь, значит, по ночному лесу с винтовочкой наперевес, в напарниках у тебя девка свихнутая черт знает из какого средневековья, за спиной и вовсе чудо-юдо зеленое лапами перебирает, а вокруг — кошмарики ожившие и недосдохшие. Ну да, самое что ни на есть подходящее время, чтобы о собственной смерти задуматься.
А смерть… чего ее бояться? Она рядом ходит. За три-то года не то что к своей смерти привыкаешь — к тому, что друзей рядом нет, а ты жив остался. А это…
Я свою смерть хорошо знаю. Ходит она в тяжелых сапогах с подкованными каблуками, и бухают они по земле еще громче твоего сердца. Одета моя смерть в мятый мундир. На лице у нее щетина пегая, трехдневная, а глаза бледные, водянистые и оторопь в тех глазах и растерянность. И ходит моя смерть не с каким-то там сельхозинвентарем, а с автоматом «шмайссер», и вот когда из дула его белый огонь — в упор, в упор, в упор, — а ты все стоишь и никак упасть не можешь, вот это и есть моя смерть. Это когда ее видишь. А еще — мины на тропе, и гранаты, и очередь из засады, и рукопашная, и… А еще — когда все уйдут, а ты достанешь из диска один патрон и в сторону отложишь, потому что граната — это уже роскошь, граната для них, да и пулю-то, вообще-то, тоже жалко, пуля для тебя и у них найдется.
Я один раз уже вот так патрон откладывал. Но тогда повезло. Не понадобился.
А бояться… да нет, не боюсь. Обидно будет — это да. Вот если бы до победы, чтобы знать, что кончилось уже, все. И потом, ведь жизнь-то настоящая после войны только и начнется.
Черт, думаю, а ведь я теперь так и так не узнаю. Может, насчет победы еще и повезет — не в самый последний день, но за неделю-то точно еще стрелять будут, а вот после…
Ладно. Раз уж сюда попал — будем здесь нормальную жизнь строить. Только вот сначала тоже победить нужно. И живым при этом остаться.
И тут наконец лес кончился.
Выбрались мы на первый холм и, не сговариваясь, на землю попадали. Даже я сначала плюхнулся и только потом скомандовал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
