У Шарпа дела ещё интереснее были. Только к вечеру он добрался до Сан-Себастьяна. Поломался один грузовик. На грузовиках Шарп вёз десять пулемётов, патроны, гранаты, осветительные ракеты и камуфляжную сетку. Всё из Новой Праги. Один М1924 «Шварцлозе» майор смекнул установить на крышу грузовика, пока ремонтировали машину. Как оказалось не зря. Пожаловали два ти-рекса. Их расстреляли с расстояния, и поехали дальше, объезжая лесочки.
Капитан Кос провёл отбор добровольцев из всех желающих получить «клерон». Провёл по методике отбора гуркхов, и потом весь вечер крыл матом по-русски. Из 400-т стрелков 350-т были девушками.
— Шарп, мля, я тебе батальон амазонок заготовил. Пользуйся, мля! Пользоваться было некогда, нужно было рыть окопы, тренировать «бойчих», в общем, быть большим крикливым начальством. Шарп амазонок чуть «разбавил». Добавил парней — пятьдесят гранатомётчиков и тридцать пулемётчиков. До подхода корпуса неприятеля сделано было много, если, что продержались бы долго. А амазонки нервничали. 480 человек против 30000. Разведка в лице Рауля отслеживала передвижение неприятеля и рассмотрела, как тот выглядел.
— Смотри, майор: в синем — пехота. В жёлтом — конница. В коричневых куртках — пушкари, а в красном — офицеры и тоже кавалерия. И похожи лицами.
— Да я бы так не сказал. Шарп, в бинокль, разглядывал утренний лагерь врага. — Волосы, носы и глаза у них разные. Шарпу отзвонили и сказали, что бомбардировщик уже летит.
— Ждём, дамочки, — и придвинул поближе СВД.
— Где же этот бомбер? Они ж лагерь уже свернули! — амазонок сидящих в окопах, трясло. Неприятельские полки стали разворачивалась, как для боя. До синей пехоты уже было метров семьсот. И прилетел самолёт. Бомбу, Вацлав, сбросил на авось, как потом сам же и сказал. Она упала между красной конницей и коричневыми пушкарями. БУМ. Конные и пушкари с пушками исчезли. Конники в жёлтых куртках бросились наутёк. Пехота, поднялась с земли, потопталась на месте, потом арестовала своих командиров и, побросав оружие, пошла, сдаваться в плен амазонкам. Шарп ещё этому посодействовал. «Ссадил» троицу особенно воинственных офицеров из СВД. Стрелял и приговаривал: «И тебя вылечат. И тебя. И тебя». Амазонки радостно хлопали после каждого удачного выстрела.
— Не стрелять, они сдаются! И так вот стал национальным героем. На следующий день амазонки, разглядев «нежданных гостей» накормили их, помыли, и спать уложили. Многие возле себя. Шарп веселился, священники бранились. Потом отцы девушек взяли их «за хобот», и посыпались свадьбы. Бывшая пехота с радостью смирилась с таким вот разгромом. В плен попало больше двадцати тысяч крепких синеглазых парней. Больше сотни молодых семей потом переехало в окрестности Новой Праги. Макс с помощью спутников отследил жёлтых конных.
— Шарп, они примерно в тысяче километрах от вас. Гони спутниковый обратно. Это он майору через десять дней перезвонил.
Глава 30
Васечкин расстрелял все патроны.
— Поехали назад, к таможне. Обогнули по широкой дуге места непонятного, но вонючего, побоища орков и доехали до таможни.
— Что там, Борн? Тарапунька был само любопытство.
— Полная победа. Казаки собирают пленных, ополченцы мародёрствуют. Слушай, майор Саша, ты меня тут не видел, понял. Поехал я в Ростов. Пожал Тарапуньке руку, дошёл до шатра, где ночевал, собрал вещи, послал воздушные поцелуи курдским лялькам, и фьють. В Ростове остановился в «Астории», принял ванну и завалился спать. А Ростов гудел всю ночь. Горожане праздновали победу. Утром, накупил подарков, и домой. А мобильник остался у Вацлава. Дороги были пустынные, я быстро доехал до Ясной. — Интересно как потомки эту войну назовут. Война после завтрака, или война до обеда?
А перед Ясной был туман. Я уж и забыл, к чему это может привезти. Поехал медленнее, туман рассеялся, а у меня челюсть упала. Правая сторона нашего залива, в километре от дороги, была занята городскими постройками южных городков, с пальмами и кипарисами, чинарами и самшитом, фундуком и айвой. Это я в бинокль рассмотрел. А на нашем перекрёстке стояло две открытых машинки — Citroen Mehari, с сидящими там шестью французскими жандармами. — Это, что, они из Сен-Тропе? Выбрался из машины, надел кепи и пошёл к жандармам.
— Майор Борн, начальник Южной таможни Донского края. Честь имею.
— Аджюдан Жербер, месье майор.
— Сержант-шеф Крюшо, — а мне смеяться вздумалось. — Какой Крюшо, какой Жербер. Луи де Фюнес и Мишель Галабрю! Пока я ржал, жандармы вели себя тихо. А потом показался разъезд из егерей Борисова и казаков предпенсионного возраста. На форме егерей блестели новенькие Георгии, а в руках были берданки и даже пулемёт М60. Жандармы занервничали, я стал смеяться ещё громче. Крюшо-де Фюнес такие рожицы делал! На моё счастье во главе разъезда был один из помощников атамана.
— Здорово, станичники. Сотник, поговори с жандармами, они из 1968-го, кажется. Бывай. Сотник запарлякал. Я поехал дальше. И в станице прямо таки вдруг, рассмотрел, что домики казаков совсем не похожи на курени. Больше всего они на греческие дома похожи были. Я даже поездил по станице, рассматривая эти мегароны с плоской крышей. Увидел ещё много лавровых кустов перед домами. Виноградные кусты и хмель. — Как нам глаза то замылили! И… всё. Свежие мысли кончились.
Загнал машину во двор, взял свои вещи.
— А хозяев дома нету. Перед дверью в дом стояли две опрятно одетые женщины.
— А я кто?
— Ой, это Роман Михайлович приехал! Дальше я командовал, что в стирку, что в холодильник и, раздал подарки. Переоделся в свою таможенную форму и вышел во двор.
— Салют, дезертир.
— И вам, дядя, не болеть. Встретил улыбающегося Шатрова крепким рукопожатием. Шатров щеголял новым кителем и здоровым румянцем, как будто бы его и не ранили тяжело.
— Атаман, а где твой Георгий? И что такой цветущий?
— Ха, мне золотое оружие дали! Так доктор толковый попался, из басков.
— Тогда держи подарок. Трофей. Достал из машины саблю.
— Богато-богато. А клинок, какой. Сабля атаману понравилась. — Давай пристегнём, помоги трохи. Сели под виноград за пластиковый стол.
— Давай излагай события военспец. Изложил кратко.
— Какие потери? Взгляд Шатрова стал жёстче.
— Двух казаков покусали мелкие динозавры, одному чудаку лошадь наступила на ногу. А один «партизан» ушиб яички.
— Далее.
— Всё! Атаман и дышать забыл от радости. Далее на меня скромного пролился водопад дифирамбов, вплоть до зачисления в святые, плюс бронзовый памятник на родине героя.
— Борн, ты военный гений.
— Я? Брось, атаман, меня хвалить. У тебя, кстати, проблемки появились. Счас. Бронзовый памятник сменился на серебряный. И пришла Катя, взяла за уши и троекратно поцеловала в губы. И это при муже. — Даа. Прогрессорство на лицо! — А с меня не убудет. Шатров отмахнулся.
— Рома, тебя может быть покормить?
— Когда это, Борн, был голодный. Атаман развеселился.
— В смысле? Катя не поняла весёлости мужа.
— Во всех смыслах, Катя.
— Охальник. Принёс подарки для Кати и чад атамана. Поцелуи повторились.
— Э, э, хватит. При живом-то муже. А какие проблемы-то появились? С подарками я принёс ещё и роман Шолохова «Тихий Дон». Пролистал до первой картинки с лицами.
— Вот этого дядьку я видел, как тебя, атаман.
— Литературного героя? — осенило атамана. Шатров с лёта врубился.
— Скорее киногероя. Эту роль у нас играл актёр Пётр Глебов, из дворян, кстати. Но я с ним как с Григорием Мелеховым общался. Крутой мэн. Полный Георгиевский кавалер, выбился в офицеры из простых казаков. Рубака. Рубит одинаково и правой и левой руками. С ним целая бригада к нам из 1919-го попала. И он теперь старший полковник. Вот. А как сюда ехал, обнаружил на правом берегу нашего залива ещё шесть киногероев. И они тоже не играют, как и Мелехов. Они французы-жандармы из городка Сен-Тропе. Слышал о таком?
— Нет. Хотя….
— У нас был модным курортом, всякие знаменитости там отдыхали. Богатая рыбацкая деревня, в общем. Среди жандармов есть старший сержант Крюшо, я обхохотался, пока на него смотрел.
— Комик? Не Луи де Фюнес?
— Он. И Катя, и атаман, заулыбались. — Прогрессорство, оно такое…
— Сен-Тропе говоришь. Хех.
— Кто из вас лучше французский знает? — деловито спросил.
— Катя, — атаман обеими руками указал на жену.
— Вот пусть и контактирует, они в миг зарас могут припожаловать, — озадачил семейство.
Катя пошла домой и переоделась. Шляпка, платье, перчатки, туфельки. Всё по моде 50-х. Подарок от Зоси. Перед нами она крутанулась.
— Почти Коко Шанель, — зацокал я языком.
— Лучше, гораздо — атаман давил улыбу. Посидели, поболтали, попили чаю предложенного кухаркой. И дождались. Гудков мотоциклов от начала улицы.
