– Я защищаю свою клиентку, – напомнил я, не скрывая сквозящего в голосе раздражения.
– Молодец.
Короткие гудки.
В течение тридцати секунд после того, как он повесил трубку, моя ярость переключилась с надутого сукина сына Хоббса на идиота Карпентера, адвоката-вредителя. Я только что окончательно испортил отношения с единственным человеком, у которого могла быть информация, способная спасти Лори.
Молодец, Энди. Отличная работа.
Я позвонил Кевину и дал ему задание подготовить для Топора ходатайство о принуждении Хоббса к раскрытию материалов расследования ФБР. Кевин был рад такому поручению: ходатайства такого рода – его сильная сторона, плюс это избавит его от необходимости явиться в суд завтра утром. Смотреть, как я второй день подряд играю в юридический аналог «Обмани дурака», увертываясь от сокрушительных ударов свидетелей Дилана.
Вообще-то «Обмани дурака» – не самая точная аналогия.
Мохаммед Али, используя этот прием в схватке с Форменом, поступал так намеренно. Я – нет.
У Али была стратегия. У меня – нет.
Али был окружен болельщиками, которые скандировали: «Убей его, Али! Убей его!» Я был окружен прессой – журналистами, пишущими передовицы, ведущими теленовостей, и все они, в сущности, кричали: «Карпентер, ты придурок! Карпентер, ты недоумок! Ты полный идиот!», что в переводе означает: «Карпентер, ты придурок! Ты полный идиот!»
Первым убийственным свидетелем Дилана в тот день был сосед Оскара Гарсии, который признал, что неоднократно видел Лори возле жилища Оскара. Я заметил, что находиться возле квартиры человека – вовсе не преступление, но даже это замечание легло в копилку Дилана.
Следующим был вызван бывший напарник Лори в полиции, детектив Стэн Нотон. Он, кажется, хотел бы оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда, и изредка бросал взгляды на Лори, извиняясь глазами за то, что произносили его губы.
Нотон подробно изложил историю о том, как Оскар снабжал наркотиками дочь подруги Лори и как Лори намеревалась прищучить Оскара за это. Это обеспечивало Мотив, с большой буквы, по крайней мере в отношении желания навесить на Оскара ложное обвинение в убийстве Дорси.
Поскольку Нотон явно симпатизировал защите, моя работа заключалась лишь в том, чтобы на перекрестном допросе подвести его к тому, к чему он и сам хотел. Я так и сделал, попросив его рассказать об образцовой службе Лори и высказать мнение о том, что она уравновешенный и порядочный человек, который не выносит насилия и никогда в жизни и близко не стоял к жестокости, присущей отдельным полицейским.
Тут объявился Кевин с ходатайством в руках, и я сказал Топору, что мы должны сделать важное заявление перед судом. Мы подали ходатайство, обеспечив Дилана копией, и Топор назначил прения на завтра, на девять утра.
Мы с Кевином собирались посидеть подольше, вырабатывая стратегию поведения на завтрашних прениях. Нам необходимо убедить Топора, что Кэхилл-Стайнз прямо относится к нашему делу и, вполне возможно, именно он, а не Лори, виновен в убийстве Дорси. В то же время мы должны заставить его поверить, что существует по меньшей мере обоснованное предположение, что материалы ФБР содержат информацию, которая способна оправдать Лори.
Я приехал домой раньше Кевина, и Эдна вручила мне всю почту, которая скопилась за последние три дня. В основном это были просьбы сделать пожертвование, и я ощутил легкий укол совести из-за того, что пренебрегал своими филантропическими деяниями все это время.
Пришло также письмо от Стивена Кейтса, моего противника в деле по гражданскому иску Уилли Миллера. Конверт оказался на удивление толстым, и когда я его открыл, то понял почему. В конверте было письмо на одной страничке, прикрепленное к длинному правовому документу. В письме сообщалось, что они согласны на наши требования и что, когда Уилли подпишет приложенное соглашение об уплате, они перешлют чек на сумму 11 миллионов 700 тысяч долларов.
Я был ужасно рад за Уилли, но настолько занят текущим судом, что сначала испытал раздражение оттого, что меня отвлекают от работы. Но все же если я немедленно не сообщу Уилли, это будет свинство по отношению к нему. Поэтому я попросил Эдну позвонить ему и пригласить его приехать.
Уилли приехал так быстро, что я подумал: уж не ждал ли он звонка Эдны прямо на лужайке перед моим домом? С ним как всегда был Бакс, который, по-видимому, предвкушал перспективу раскопок еще одной головы.
– Что новенького? – спросил Уилли.
– Мы получили официальный отклик от наших ответчиков.
– Да ты чё? – взволнованно воскликнул он. – У тебя пиво есть?
– Ты хочешь выпить, прежде чем услышишь ответ?
– Да нет, просто все хорошие новости в моей жизни я обязательно получал с бутылкой пива в руке. Каждый раз.
– Правда? – спросил я. – А как насчет того раза, когда присяжные объявили тебя невиновным и ты покинул камеру смертников?
Об этом случае он как-то забыл.
– Ладно, забудь о пиве. Что они сказали?
Я показал ему соглашение.
– Если ты подпишешь эту бумагу, тебе выдадут чек больше чем на одиннадцать миллионов долларов.
Уилли безмолвно пялился на меня секунд двадцать, потом до него дошло, он схватил Бакса на руки, посмотрел псу в глаза и заорал:
– Я ж говорил! Не, ну я ж тебе говорил!
А потом он заплакал. Не то чтобы разрыдался, но носом шмыгал вовсю, и слезы явно капали. Бакс, кажется, расстроился гораздо меньше, без сомнения, понимая, что скитания по улицам и отбросы на обед навсегда остались в прошлом, а впереди его ждут только пирожные от лучших кондитеров.
Уилли вновь повернулся ко мне, по-видимому, желая объяснить свою реакцию.
– Это все равно не возместит мне того, через что я прошел, понимаешь? Но это чертовски здорово.
Когда-то давно я говорил Уилли, что буду заниматься его делом за десять процентов, что гораздо ниже стандартных расценок. Но даже при этом на одном его деле я заработал больше, чем за всю свою юридическую карьеру.
Я засмеялся, осознав это, и повернулся к Кевину.
– Ты-то хоть понимаешь, что мы только что заработали больше миллиона комиссионных?
– В каком смысле «мы»?
– Ты в доле, получаешь половину, – сказал я.
– Энди, ты платишь мне сто пятьдесят долларов в час, – сказал неизменно честный Кевин.
Я энергично помотал головой.
– Не в этом деле. За это дело ты получаешь полмиллиона. Можешь купить те сушильные автоматы и стиральные машины тройной загрузки, на которые ты положил глаз, – я повернулся к Эдне, – а вы получаете две сотни.
– Долларов? – спросила она.
– Тысяч, – ответил я.
Тут в гостиную вошла Лори, и я отдал ей остаток суммы, дабы она могла оплатить услуги адвокатов. Через несколько минут мы все хохотали, не помня себя – краткая, но долгожданная передышка от все нарастающего давления, которое мы испытывали все эти месяцы.
Эдна позвонила кузену Фреду, назначив встречу для Уилли и для себя, чтобы распорядиться неожиданным богатством. Мы с Кевином вернулись к планированию стратегии на завтрашнее слушание. Учитывая наши шансы, мне, возможно, стоило сэкономить на Кевине и предложить полмиллиона Топору.
В суде мы встретились с Дареном Хоббсом, Синди Сподек и Эдвардом Петерсоном, федеральным адвокатом, представляющим интересы ФБР в суде. Хоббс игнорировал меня – он был, разумеется, все еще зол за угрозу сделать то, что я как раз и сделал – вызвать его в суд. Сподек тоже не замечала меня, без сомнения, беря пример со своего шефа.
Топор вызвал меня первым, напомнив, что я должен быть краток, поскольку он уже прочел наше ходатайство. Я пересказал все, что мне было известно о связях Дорси с организованной преступностью и о расследованиях Отдела внутренних расследований и ФБР. Затем я рассказал о Кэхилле-Стайнзе, начиная с его визита ко мне в офис, «признания» в убийстве и сообщения об окровавленной одежде в кустах за стадионом и заканчивая убийством Барри Лейтера.
Думаю, мой рассказ был достаточно интригующим, если не сказать блестящим, но имел крайне отдаленное отношение к материалам ФБР. Было трудно скрыть правду: мы понятия не имеем, что в этих материалах, и наше желание ознакомиться с ними – не что иное, как хватание за соломинку.
И Дилан не заставил себя долго ждать, обнаружив это.
– Ваша честь, это просто попытка найти дополнительные улики, – сказал он. – Адвокат защиты излагает непроверенные данные, чтобы помочь своей клиентке. Даже если суд и поверит в их правдоподобие, чего я категорически не рекомендую, связь рассматриваемого дела с расследованием ФБР – не более чем предположение.
Затем Топор повернулся к Петерсону, государственному юристу, который представил позицию особого агента Хоббса по этому вопросу, а именно сказал, что в материалах следствия, касающихся Дорси, нет ничего, что может быть полезно любой из сторон в данном деле, а также что в них нет никаких упоминаний о Кэхилле-Стайнзе. Петерсон сделал особый акцент на том, что Хоббс – военный офицер, имеющий множество наград как за боевые заслуги, так и за службу в ФБР. И если верить Петерсону, нет никаких причин не верить ему на слово.
