Джордж – виноторговец … Меня будут искать … Зачем? Что я такого сделала? В политику я никогда не вмешиваюсь. Бумаг я, вроде, никаких никогда не подписывала, хотя черт его знает – может, забыла, как детство. Не думаю, впрочем. Почему же мне кажется что теперь, когда революционные силы взяли власть, они в первую очередь захотят найти меня и казнить при всех гражданах, публично? Я – символ, вот что. Как Мари-Антуанетт до меня – я символ.
***
Паспорт Винса так и не материализовался. Либо его куда-то засунула прислуга, либо он сгорел до прибытия пожарных. Лерой сделал несколько звонков и в конце концов выяснил, что паспорт можно организовать срочным способом, но, к сожалению, процедура занимает от двух до трех дней.
– Ты в меньшей опасности, чем мисс Форрестер, – сказал Лерой. – Можешь просто остаться в Нью-Йорке, или присоединиться к нам в Париже, когда будет готов паспорт.
– Я бы мог получить паспорт в один день в Стамфорде, – сказал Винс.
– Езжай туда завтра и займись. Мисс Форрестер, я заказываю билеты на самолет.
– На который?
– На тот, в котором для нас с вами есть два места. Перестаньте задавать мне дурацкие вопросы. Не встревайте. Не ваше дело.
В аэропорт ехали на такси. Шофер родом из Пакистана желал беседовать, но Лерой яростно велел ему заткнуться на хуй. У тоннеля, ведущего к посадочному залу, Лероя и Гвен попросили снять обувь и любые имеющиеся пряжки. Бляха Лероя вызвала замешательство, равно как и его револьвер. Лерой хотел взять всех наглостью, но таможенники стояли на своем. Вызвали полицейского, который связался с отделением, в коем работал Лерой, и забрал у него пистолет на хранение.
– Чувствую себя голым, когда я без оружия, – объяснил Лерой, когда они с Гвен уселись в самолете. – Наличие пистолета очень помогает человеку с моим темпераментом. Быстро сводит на нет любые глупости, как, например, необходимость объяснять что-то дуракам, которые отказываются входить в положение. Мерзавцы.
Некоторые из пассажиров по соседству явно почувствовали неудобство.
Пролетели над Ньюфондлендом, теперь внизу были только облака да океанская вода. Улыбчивая стюардесса разнесла сперва аперитивы, а затем обед. Гвен попробовала рагу. Лерой залпом выпил два коньяка, закурил, и вступил в яростный спор с добровольными представителями антитабачного лобби, включающего некоторых членов экипажа.
– Высадите меня из самолета, – предложил он. – Или развернитесь и летите обратно. А можете просто пойти на хуй, это самое мудрое решение.
К тому времени, когда прибыл наконец капитан, чтобы выяснить, что происходит, Лерой уже докурил и теперь тушил окурок в пепельнице у своего кресла – отголоске тех времен, когда пассажирам разрешалось курить над Атлантикой.
В аэропорту Шарль де Голль Лерой погнал Гвен к банкомату, заставил снять со счета какие-то наличные, и велел ей объяснить шоферу такси, что пунктом назначения является Латинский Квартал.
– Мне часто придется пользоваться вашими лингвистическими навыками, – сказал он. – По-французски я не знаю ни слова. Очень неудобно, все-таки, не иметь высшего образования. Но ваши родители – богатые мерзавцы, а мои – люди нормальные, достойные. Пожалуйста, не сверкайте так на меня глазами, а то я рассержусь.
Гвен сказала шоферу, чтобы он ехал к Пляс Сен-Мишель. Он согласился на китаезированном французском. Включив скорость, он прокомментировал погоду и пробки, и начал вслух подыскивать к ним аллегории.
– Эй, ты по-английски говоришь? – неожиданно спросил Лерой.
– Я по-английски говорю, – подтвердил шофер, улыбаясь счастливой китайской улыбкой.
Не дав ему начать монолог на этом языке, Лерой вынул бляху и сказал, —
– Я из Интерпола и я хочу, чтобы ты заткнулся на хуй. Нет, ты не понял, да? Заткнись, сука, блядь! – зарычал он.
– Вас не остановить, однако, – заметила Гвен.
– Терпеть не могу слушать таксистов, – объяснил Лерой. – Ужасно неудобно это, да еще ведь нужно кивать и даже вербально с ними соглашаться, типа «да», «да», «конечно», «еще бы!», и сочувствовать их скучным проблемам. Слушайте, как только скинем багаж, давайте пойдем куда-нибудь и выпьем кофе. До завтрашнего утра нам тут совершенно нечего делать.
– Я устала, – сказала Гвен.
– А мне-то что? – огрызнулся Лерой. – Вы здесь потому, что мне нужен переводчик, а также потому, что вашей жизни грозит опасность. Мы друг другу помогаем. Я не часто путешествую, и имею право хорошо провести время. Это входит в мои намерения, и я рекомендую вам помогать мне, а не мешать.
– Знаете, я лучше поеду сейчас обратно в аэропорт и улечу первым же рейсом в Штаты.
– Следующий рейс завтра в час дня.
– Я не хочу никуда с вами ходить развлекаться.
– А, так дело только в этом? Не беспокойтесь, у меня нет по вашему поводу никаких планов, милая дама.
В небольшом уютном отеле – три этажа над одним из самых популярных кафе Латинского Квартала – Гвен настояла на двух номерах вместо одного несмотря на очевидное недоумение на лицах менеджера и Лероя.
– Вы уверены, что вы не вместе? – спросил менеджер, глядя на Лероя.
Лерой беспомощно поднял брови, показывая, что ничего не понимает – выражение, знакомое менеджеру, который на какое-то время был сбит с толку чистотой парижского прононса Гвен.
– Вы разве не вместе? – спросил менеджер на безупречном британском английском. – Я думал вы вместе. Вы уверены, что вы не вместе?
– Да, конечно, – ответила Гвен раздраженно, по-французски, частично стыдясь, что ее сопровождает невежда, частично – поскольку очень хотела разделаться со всем этим и уединиться в номере. – Уверены.
Лерой беспомощно улыбнулся, показывая, что он всего лишь невинный рядом-стоящий, понятия не имеющий, о чем речь.
– Дайте мне номер с окнами, которые не выходят на этот пошлый сквер, – сказала Гвен. – Ему можете дать все, что хотите. Если у вас есть кладовка без окон и с крысами, он не будет возражать.
Менеджер издал довольный смешок, вручил Гвен две совершенно бесполезных формы – заполнить от руки – и принялся тщательно изучать данные ему паспорта.
– Как долго вы собираетесь у нас прожить? – спросил он Гвен, не глядя больше на жалкого безграмотного невежду.
– Не знаю точно, – ответила Гвен и, повернувшись к безграмотному, спросила, – Сколько мы будем тут торчать?
– Неделю, – сказал он. – Кстати, милый человек, – обратился он к менеджеру с лучшим британским акцентом, когда-либо воспроизведенным уроженцем Бруклина, – будьте добры, с этого момента говорите с нами только по-английски. Вежливость требует, чтобы участники беседы говорили на языке, который все участники понимают. Любой другой метод общения классифицирует общающегося как мещанина с дурными манерами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
