— Видишь, он только с виду навсегда заклепанный. Хозяин разрешил мне дома без ошейника ходить.
Непорочные девы переглянулись, хихикнули, расстегнули свои ошейники и повесили на крючки в уголке рядом с плеткой. А резная ручка плетки вся пыльная. Месяцами ее никто не трогает. Зато на стенке под ошейниками два грязных потертых пятна. Ясно, что дома девушки без ошейников ходят. Но шерсть на шее до проплешин вытерта. Значит, на улице — только в ошейниках. Молодец, Шурр, правильно дело в доме поставил. Я улыбнулась и защелкнула свой ошейник. А то забуду еще.
Если хозяин рабыню на волю отпускает, она обычно две-три недели на улице не показывается. Ждет, когда проплешины от ошейника шерсткой зарастут. А когда чаще всего девушек на волю отпускают? Когда те под сердцем понесут. Не хотят господа, чтоб им сыновей да наследников рабыни рожали. Вот и смеются на улице — если рабыня три недели из дома носа не кажет, или с шарфиком на шее на базаре появилась, значит обрюхатил ее господин. Кто папа, спрашивают, да знает ли хозяин? Всякие ехидные советы дают.
Но к рыжим это не относится. И счастлива та, которая доброму хозяину досталась. Вот как я. За одним столом с господами столоваюсь, одними деликатесами питаюсь. Скоро смотреть на них не смогу. Зато у Шурра все просто и вкусно. Я уплела свою порцию первой, поблагодарила хозяев и спросила, кто так вкусно готовит? Думала, кто-то из дев непорочных, оказалось, одна из бабушек Шурра. Госпожа готовит для рабынь… Я хочу жить в таком доме!
— Линда, а тебе понравилось? — поинтересовался Шурр.
— Вкусно, но соли маловато. Миу, не помнишь, в багажнике байка есть соль?
Еще бы мне не помнить. Мы с Линдой загодя туда два пакета положили. Здесь соль еще не такая дорогая. Но в пустыне, куда караваны ходят, красивую, обученную рабыню можно на соль по весу обменять. Сколько ее, бедную, перед этим заставляют воды выпить, лучше не спрашивайте.
— Сейчас посмотрю, — как мы заранее договорились с Линдой, я вскочила и побежала к байку, пока никто не остановил. Нажала на защелку, как Линда учила, подняла сиденье байка и вытащила оба пакета. И скорее побежала назад.
— … Мы, люди, не привыкли в жарких пустынях жить. От жары наши тела теряют с потом много соли, — объясняла Линда. — Вкусно, не вкусно, а надо есть соленое. Поэтому запаслись как следует, и с собой возим. А если куда-то далеко надо ехать, излишек всегда можно на продукты обменять.
У меня к Линде сразу сотня вопросов появилась. На всю обратную дорогу хватит. А пока — заскочила на кухню, один пакет в шкафчик к пряностям поставила, второй — перед Линдой на стол. Линда его открыла, кусочек лепешки посолила и съела, поморщившись.
— Дневная норма, — улыбнулась нам. — Невкусно, но надо.
Девушки закончили есть, и я помогла им убрать со стола. Заодно осмотрела кухню и другие комнаты. Шурр живет не богато, но и не бедно. Может позволить себе и третью рабыню. Это если я без хозяина останусь, чтоб знать, куда податься. Потом как-то само собой получилось так, что Линда повела беседу со старшими, а я — с наложницами. Они мне подробно расписали, как живут и чем занимаются рядовые жители в городе, а я — как живут рабыни во Дворце. Я им даже танец живота показала. Правда, в урезанном виде, без движений хвоста. И, когда попкой надо вилять, спиной к ним не поворачивалась. Глазастые ведь. Усмотрят еще мой спрятанный хвостик. Линда этот танец уже видела. Пиалу перевернула и деревянной ложкой начала по донышку постукивать, ритм для меня задавать. Без ритма трудно.
Но все хорошее быстро кончается. За окном стемнело, и Линда сказала, что нам надо собираться домой. Завтра рано вставать, а еще через пустыню ехать. Мы тепло простились. Меня совсем затискали. Линду тискать опасались, только Шурр обнял и носом потерся. А я как бы своя для всех стала.
Линда вывела байк из сарая, мы надели кожаные куртки, шлемы, сели на байк верхом и осторожно выехали в калитку.
— Чудо-скакун — восхищенно повторял Шурртх. — Линда, научи меня на таком ездить.
— Научу, если не побоишься, — рассмеялась Линда. И мы направились домой. Я оглянулась и помахала Шурру рукой. Он помахал мне в ответ.
Пока не выехали из города, Линда вела байк не быстрее идущего рысью скакуна. Редкие прохожие оглядывались на нас, но в темноте многое не разглядишь. Но как только выехали за город, Линда зажгла два ярких фонаря и подняла байк так высоко, будто мы сидим на спине сарфаха.
— Чтоб случайного путника не сбить, — объяснила мне.
Случайный путник тут же повстречался. И он был на сарфахе. То есть, как раз его мы бы и сбили, если б не яркие фонари. Он остановил сарфаха и прикрыл глаза рукой, словно от солнца. Мы с линдой рассмеялись.
Линда убавила яркость фонарей, сбавила скорость и объехала путника. А я не удержалась:
— Доброго пути тебе, ночной путник, и удачи в делах. Город совсем близко.
Линда совсем погасила фонари, подняла байк на сто метров, поговорила о пустяках с Мартой и разогналась так, что ветер засвистел в ушах. Я хотела спросить, сто метров — это высоко или не очень? Но при таком ветре беседовать сложно. Вцепилась покрепче в скобу, за которую надо держаться, и стала любоваться звездами. А что еще делать? Кругом темно. Земля где-то далеко внизу. Ветер свистит так, что даже немного страшно.
— Линда! — прокричала я. — Мы в темноте не заблудимся?
— Нет! Я приказала байку отвезти нас домой. Он дорогу помнит.
— Ой! А он не заблудится?
— Нет! Он видит, куда лететь.
Мне стало тревожно, но интересно. Глаза уже привыкли к темноте, и барханы я различала. Но что впереди — заслоняет широкая спина Линды. Может, и на самом деле, если глаза зоркие, с такой высоты видно?
— Прилетели, — крикнула Линда в положенное время. — Держись крепче!
Мы резко нырнули вниз и вскоре влетали в широкие, ярко освещенные ворота железного дома. Линда задом завела байк в стойло, и только потом мы слезли. Я подняла сиденье, достала мешочек с гостинцами и побежала разыскивать Мухтара. Но в коридоре меня перехватила Марта и велела не тревожить усталого человека. Мы с ней быстро разложили гостинцы по полочкам холодного шкафа и решили, что пусть подождут до завтра. Марта сказала, чтоб я написала на листках бумаги, что как называется.
— Остальное — завтра, а сейчас — спать, — велела она мне, как только мы закончили. Я еще сбегала, проверила, не нужна ли я Линде. Но в мастерских света не было. Вернулась в свою комнату, скинула одежду, бережно извлекла хвост из пояса. И тут-то меня прихватило. Столько часов корень хвоста был загнут вверх, прижат к спине. Как только расстегнула и сбросила на пол пояс, из кунки потекло… И не остановить. Оставляя на полу дорожку из капель, добежала до туалетной комнаты и запрыгнула в ванну. Ой, хорошо, никто не видит… Пустила теплую воду, подмыла кунку, смыла склизкие дорожки с бедер. Поскорее влажной тряпкой протерла пол, сполоснула и повесила сушиться «пояс верности». Навела порядок в комнате и легла спать. Но кунка так и горит. Схватила мешочек с жезлами, запихнула по самое немогу. Пока был холодный — хорошо. Нагрелся — что-то не так. Руки сами схватились за жезл и начали… Звездочки ночные, чем же я занимаюсь? Какой стыд! Рабыням за такое руки за спиной на всю ночь связывают. Неужели это все из-за хвоста и пояса?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
