вагон. Лишь отбежав на несколько шагов крикнул:
— Да пошёл ты нахер, козёл бородатый! — и припустился ещё быстрее.
Я не стал тратить на него время и силы, хотя следовало бы догнать и нащёлкать по носу, чтобы в следующий раз думал, прежде чем говорить. Но электричка уже подходила к вокзалу. Справа тянулись гаражи, слева дорога, за которой стояли панельные девятиэтажки. По дороге двигался поток машин, автобусы, троллейбус, по тротуару сновали люди. Коптич смотрел на это скопище людей и техника и качал головой, не веря глазам:
— Да ладно, да как же так… Стока народу…
— Заканчивай ресницами хлопать. Наша остановка.
Я без усилий отжал двери, упёрся в одну створку спиной, вторую сдвинул ногой и зажал. В тамбур потёк холодный воздух, Алиса поёжилась.
— Коптич, Хрюша, на выход!
Дикарь выпрыгнул сразу, айтишник заколебался, словно молодой десантник перед первым прыжком. Пришлось подталкивать. Он вылетел с воплем и с распростёртыми как крылья руками. Алиса колебаться не стала, смело шагнула в мороз и сумерки. Я прыгнул следом, поджав под себя ноги, и кубарем скатился по крутой насыпи. Тут же вскочил, завертел головой. Алиса лежали в пяти шагах от меня, целиком зарывшись в сугроб. Торчали только ноги и одна рука. Я выдернул её из снежного плена, принялся отряхивать, растёр щёки. Она смотрела на меня одуряющим взглядом.
Подбежал Коптич.
— Ну чё, куда дальше, начальник?
— Хрюша где?
— Да вон он. Шапку потерял, ищет.
— Хватай его и за мной.
По сугробам мы добрались до тротуара и влились в поток прохожих. Внимание на нас никто не обратил, у всех свои заботы. Возле светофора дождались сигнала и перешли на другую сторону. Коптич вертел головой, поражаясь разнообразию автомобилей.
— Платформы у вас что надо. Только вонь какая-то, — морщился он. — В жилых блоках и то лучше пахнет.
Я его не слушал, приглядывался к подъездам. Нужно было срочно найти тёплое убежище.
— Коптич, ты как, не высох ещё? Сейчас опять твои способности потребуются.
— Мне чтоб высохнуть пулю поймать надо. Мой дар больших расходов не требует, не то, что у тебя.
— Вот и хорошо. Видишь, мужик у двери?
Под козырьком подъезда стоял доходяга в плюшевой куртке и водил пальцем по кнопкам кодового замка. Рожа небритая, мешки под глазами. Палец то и дело соскальзывал с кнопок, и набрать код не получалось.
— Не смогу, — покачал головой дикарь. — Он пьяный.
— Ну и на кой ты тогда нужен?
— Не говори «гоп», пригожусь ещё.
— Ладно, сам тогда.
Я подошёл к мужичку.
— Помочь, приятель?
Он повернулся ко мне, выхлоп от него шёл, как от винзавода.
— А-а-а… ты кто?
— Сосед твой сверху.
Мужичок растянул губы в улыбке.
— Карлсон? Хех, прилетел всё же… Вместо белки что ли?
— Почему Карлсон?
— Я на девятом живу. Выше меня только крыса… крыша.
Он задрал голову и ткнул пальцем вверх, словно указывая, где его крыша находится.
— Квартира какая?
— Квартира? Однушка… Варенья нет, извини, угостить нечем. Так что пока, Малышу привет.
— Да я про номер.
Дверь открылась, из подъезда вышла женщина. Она брезгливо покосилась на мужичка.
— Опять нажрался, дубина. Когда уж допьёшься наконец? И кодлу свою притащил.
— Друзей, — потряс пальцем мужичок. — Друзей! Имею право, я здесь прописан.
— А что, милая, — подкатил к ней Коптич, — собралась куда-то? Одна, в темноте, в холод. Не страшно? Могу проводить. Скажу сразу: таких провожатых как я — поискать. Так что тебе повезло, соглашайся.
— Коптич, угомонись. А ты, женщина, иди куда шла.
Ещё одна обезумевшая от любви нимфоманка мне была не нужна, не время сейчас и не место. Но дар уже подействовал. Женщина облизнулась точно так же, как кондукторша и кивнула:
— Проводи. До квартиры. Я на третьем живу. Правда муж дома, но он не помешает.
Я схватил Коптича за воротник и встряхнул.
— Угомонись, говорю, дебил озабоченный. Ты не в Квартирнике и не в Петлюровке. Ещё раз пасть без разрешения откроешь, я тебе мозги дотла выжгу!
На мгновенье меня охватила жгучая ненависть к этому придурку. Достал уже! Впился в него глазами и почувствовал вдруг как действительно начинаю выжигать его изнутри. Я видел мозговые извилины и заставлял их плавиться. Потянуло палёным…
Коптич отпрянул. В глазах заплескался ужас.
— Дон, я… понял… понял… не буду…
От боли и страха он корчился, хотя вроде бы под дозой не должен бояться, и с каждым словом отступал на шаг назад, а я в безумии ненависти готов был убить его, как когда-то Андреса. Сила Великого Невидимого требовала крови, но на руке моей повисла Алиса, и в сознание на́чало пробиваться далёкое эхо: стоп, стоп, стоп. СТОП! Меня, как и в кабинете Широкова, что-то отшвырнуло, ненависть растворилась, я задышал глубоко, часто…
Коптич лежал в сугробе и не двигался. Хрюша согнулся почти пополам, зажимая уши ладонями, мужичок вытирал капающую из носа кровь, не понимая, откуда она вообще взялась и что происходит. Тётка стояла сбоку, сила моя никак её не затронула, и она продолжала смотреть на Коптича влюблённым взглядом.
Алиса шептала:
— Остановись, остановись.
Голос был настолько слаб, что был почти неслышен. Я подхватил девчонку на руки и занёс в тепло подъезда. Усадил возле батареи и вернулся за Коптичем. Тот варапался в снегу и смотрел на меня широко раскрытыми глазами:
— Дон, Дон, я всё понял, не надо!
Я помог ему подняться, отряхнул и подтолкнул к двери.
— Всё нормально, не трону больше.
Хрюша очухался самостоятельно. Сила задела его по касательной, как и мужичка любителя творчества Астрид Линдгрен, поэтому оба отделались незначительными повреждениями. А вот Коптич, кажется, получил по полной программе. Он никак не мог прийти в себя и тряс головой.
— Ты меня выжал, Дон. Насухо! Ты чуть не сжёг меня.
— Не ссы, — ободрил его я, — у Хрюши есть пара шприцев. Подзарядим.
Женщина попыталась зайти следом за нами в подъезд, но я вытолкал её, и она осталась стоять на улицы с глупым выражением любовной страсти на лице.
Я испытывал чувство неловкости и стыда из-за того, что выплеснул ненависть на Коптича. При всех его недостатках, он человек не злой и где-то даже весёлый. Пытается, порой, прогнуть мир под себя, но делает это неуклюже и исключительно ради выживания. Если сравнивать
