12. (1) Но ни бойи, ни испанцы, с которыми шла война в этот год [193 г.], не были столь враждебны римлянам, как племя этолийцев42. (2) После вывода войск из Греции они сначала надеялись, что оставшейся без господина Европой43 овладеет Антиох, да и Филипп с Набисом не останутся безучастны. (3) Но убедившись, что нигде ничего такого не происходит, они решили возбудить беспокойство и смуту, чтобы от промедления замыслы их не погибли, и созвали собрание в Навпакте44. (4) Там их претор Фоант жаловался на несправедливость римлян и злосчастное положение Этолии: из всех племен и общин Греции этолийцы-де, как никто другой, обойдены наградой за ту победу, которую сами и добыли. (5) Он требовал отправить послов к царям, чтобы разузнать их настроения и подвигнуть – каждого особым подходом – на войну с римлянами. (6) Дамокрит послан был к Набису, Никандр45 – к Филиппу, брат претора Дикеарх – к Антиоху. (7) Тирану Лакедемона Дамокрит говорил, что с потерей приморских городов46 тирания того ослабела: ведь оттуда он получал воинов, корабли, моряков. Теперь, запертый в своих стенах, вынужден он взирать на то, как ахейцы хозяйничают в Пелопоннесе. (8) Никогда не представится ему случай вернуть свои владения, если он упустит нынешний шанс. Никакого римского войска в Греции сейчас нет, а захват Гития или других приморских лаконских городов римляне не сочтут достаточным поводом, чтобы вернуть в Грецию свои легионы. (9) Все это говорилось для того, чтобы распалить дух тирана, – этолийцы рассчитывали, что, когда Антиох переправится в Грецию, Набис, сознавая, что его дружба с римлянами все равно разрушена нападением на их союзников, вынужден будет соединиться с царем. (10) Подобными же речами Никандр подстрекал Филиппа – здесь возможностей для красноречия было еще больше: ведь с большей высоты низвергнут был царь, чем тиран, и больше у него было отнято. (11) В ход шли и древняя слава царей македонских, и победоносные походы этого племени по всему миру. Да и предлагаемый замысел, дескать, безопасен от начала до конца: (12) ведь он, Никандр, советует Филиппу не торопиться, как раньше, не начинать войну, прежде чем Антиох переправится в Грецию с войском, (13) а Филипп и без него выдерживал войну и с римлянами, и с этолийцами, – насколько же больше сил для противостояния римлянам будет у него теперь, с присоединением Антиоха, при поддержке союзников-этолийцев, которые в прошлый раз были ему врагами поопаснее римлян! (14) Посол добавил несколько слов и о военачальнике Ганнибале, прирожденном враге римлян, перебившем их полководцев и воинов больше, чем осталось в живых. Вот что говорил Филиппу Никандр.
(15) Иначе вел разговор Дикеарх с Антиохом: прежде всего он заявил, что лишь добыча от Филиппа досталась римлянам – победа же над ним добыта этолийцами. Не кто иной, как он, пустил римлян в Грецию, дал им силу для победы. (16) Потом Дикеарх перечислил, сколько они для войны предоставят Антиоху пехоты и конницы, какие места для стоянок его сухопутного войска, какие гавани для его флота. (17) Затем посол принялся беззастенчиво лгать про Филиппа и Набиса: они, мол, оба готовы восстать и ухватятся за любую возможность вернуть утраченное. (18) Так этолийцы по всему миру разжигали войну против римлян.
13. (1) И тем не менее на царей эти уговоры либо совсем не подействовали, либо подействовали с запозданием, а вот Набис тотчас же разослал по всем приморским селениям своих людей, чтобы сеять там смуту. Одних из старейшин он приманил на свою сторону дарами, тех, кто упорствовал в верности римлянам, он убил. (2) Тит Квинкций вверил всю прибрежную Лаконику попечению ахейцев. (3) Они сразу отрядили к тирану послов – напомнить о союзе с римлянами и предостеречь от нарушений мира, которого сам он так домогался. В Гитий, уже осажденный тираном, они послали подмогу, а в Рим – вестников, дабы сообщить о случившемся.
(4) Этой зимой в финикийском городе Рафии царь Антиох выдал свою дочь замуж за Птолемея, царя Египта47. Затем он вернулся в Антиохию, пошел Киликией, перевалил через Таврские горы и уже на исходе зимы прибыл в Эфес. (5) Своего сына Антиоха царь отправил в Сирию стеречь окраины государства, чтобы никто не напал с тыла, воспользовавшись его отсутствием, а сам с наступлением весны двинул все свои сухопутные силы против писидийцев, живущих вокруг Силы. (6) Тем временем римские послы Публий Сульпиций и Публий Виллий, которые, как сказано выше48, были отправлены к Антиоху, получили распоряжение посетить Эвмена и прибыли в Элею, а оттуда в Пергам, где стоял его царский дворец49. (7) Эвмен жаждал войны с Антиохом, считая, что в случае мира опасно будет иметь соседом царя, настолько более сильного, чем он сам. Если же начнется война, Антиох окажется так же бессилен против римлян, как прежде Филипп: (8) они его или совсем уничтожат, или, если побежденному будет дарован мир, многое из отнятого у Антиоха перейдет к Эвмену, который в дальнейшем сможет легко защищаться от него и без всякой помощи римлян. (9) Даже если случится какая-нибудь беда, лучше уж претерпеть любую судьбу вместе с союзниками-римлянами, чем одному, либо склониться под власть Антиоха, либо, отвергнув ее, быть принужденным силой оружия. (10) Так, пуская в ход все свое влияние и все доводы, он подстрекал римлян к войне.
14. (1) Заболевший Сульпиций остался в Пергаме, а Виллий, узнав, что царь занят войною в Писидии, прибыл в Эфес. (2) Проведя там несколько дней, он старался почаще видеться с оказавшимся там в те же дни Ганнибалом50, (3) чтобы выяснить его настроения и по возможности внушить, что со стороны римлян ему не грозит никакая опасность. (4) Беседы эти не привели ни к чему, но так уж вышло само собой, что из-за них – как будто римлянин только этого и добивался – царь стал меньше ценить Ганнибала и относиться к нему с большим подозрением.
(5) Клавдий, следуя греческой истории Ацилия51, передает, что в этом посольстве был Публий Африканский и что он-то в Эфесе и беседовал с Ганнибалом. Клавдий даже приводит один из их разговоров. (6) Сципион, по его словам, спросил, кого считает Ганнибал величайшим полководцем, (7) а тот отвечал, что Александра, царя македонян, ибо тот малыми силами разбил бесчисленные войска и дошел до отдаленнейших стран, коих человек никогда не чаял увидеть. (8) Спрошенный затем, кого бы поставил он на второе место, Ганнибал назвал Пирра, (9) который первым всех научил разбивать лагерь52, к тому же никто столь искусно, как Пирр, не использовал местность и не расставлял караулы; вдобавок он обладал таким даром располагать к себе людей, что италийские племена предпочли власть иноземного царя верховенству римского народа, столь давнему в этой стране. (10) Наконец, когда римлянин спросил, кого Ганнибал считает третьим, тот, не колеблясь, назвал себя. (11) Тут Сципион, усмехнувшись, бросил: «А что бы ты говорил, если бы победил меня?» Ганнибал будто бы сказал: «Тогда был бы я впереди Александра, впереди Пирра, впереди всех остальных полководцев». (12) Этот замысловатый, пунийски хитрый ответ и неожиданный род лести тронули Сципиона, ибо выделили его из всего сонма полководцев как несравненного53.
15. (1) Виллий двинулся из Эфеса в Апамею54. Туда же прибыл и Антиох, услыхав о приезде римских послов. (2) Между ними в Апамее шли почти такие же споры, как в Риме между Квинкцием и царскими послами55. Но переговоры прервались, когда пришло известие о смерти царского сына Антиоха, посланного только что в Сирию, как я рассказал чуть выше. (3) Великая скорбь охватила царский дворец, велика была и тоска по умершем юноше, который успел показать себя так, что уже было ясно: проживи он дольше, в нем проявились бы черты великого и праведного царя. (4) Всем он был мил и любезен, но тем подозрительней была его смерть; толковали о том, что отец, считая такого сына опасным наследником, угрозой для своей старости, извел его ядом при посредстве неких евнухов, которых цари и держат для услужения в подобных злодействах. (5) Называли и другую причину этого тайного преступления: своему сыну Селевку царь даровал Лисимахию, а для Антиоха у него не нашлось подобного места, куда бы он мог отправить его от себя подальше в почетную ссылку. (6) Тем не менее царский дворец на несколько дней принял личину великой скорби, а римский посол, чтобы не попадаться на глаза в неподходящее время, уехал в Пергам. Царь же, оставив начатую было войну, вернулся в Эфес. (7) Там он, покуда дворец был заперт на время скорби, уединился с неким Миннионом, старейшиной царских друзей, обсуждая с ним тайные замыслы. (8) Миннион оценивал силы царя, исходя из событий в Сирии и Азии, не желая и знать о том, что делается во внешнем мире. Он был уверен, что Антиоху обеспечено превосходство не только при обсуждении дела (ибо все требования римлян несправедливы), но и в будущей войне. (9) Царь избегал переговоров с послами – он то ли чувствовал уже, что проигрывает в споре, то ли пребывал в растерянности от недавней утраты. Однако Миннион убедил его вызвать послов из Пергама, пообещавши, что сам будет говорить все, чего потребует положение дел.
