Он не договорил и затрудненно сглотнул.
— Разве призрак мог бы соорудить вот эти подмости? — продолжал я убеждать его. — Я не потерял надежду на спасение; все это время, что я здесь нахожусь, она поддерживала меня, но, клянусь богом всех богов, Стилико, если ты теперь не поможешь мне выбраться и бросишь меня здесь, честное слово, я умру еще до наступления ночи!
Я замолчал, устыдившись.
Он прокашлялся. И, потрясенный, но уже справившись с испугом, проговорил:
— Так, значит, это правда ты, господин? Нам сказали, что ты умер и похоронен, и мы оплакивали тебя… но нам следовало знать, что твоя волшебная сила убережет тебя от смерти.
Я потряс головой. Главное — не прекращать разговор, я знал, что с каждым моим словом он все больше верит мне и собирается с духом, чтобы проникнуть в пешеру-гробницу, где заключен этот живой призрак.
— Не волшебная сила, — возразил я, — это мой недуг обманул всех. Я больше не волшебник, Стилико, но я все еще, благодарение богу, крепок телом. Иначе бы эти недели, проведенные под землей, уж конечно, убили меня. Ну так как, мой друг, ты сможешь меня вызволить? Потом мы еще поговорим и решим, что следует предпринять, но сейчас, бога ради, помоги мне выбраться отсюда на волю…
То была нелегкая работа, потребовавшая много времени, в особенности еще и потому, что, когда он хотел сходить за подмогой, я в выражениях, которые теперь стыжусь вспомнить, умолил его не оставлять меня одного. Он не стал спорить, а принялся навязывать узлы на крепкой веревке, которую нашел наверху, — она так и осталась там, прикрепленная одним концом к дереву вблизи расселины. На свободном конце он сделал петлю, чтобы я мог вставить ногу, и осторожно спустил веревку в шахту. Она достала до моих подмостей, и даже с запасом. А затем он сам ловко спустился по ней и в мгновение ока очутился подле меня у подножия подмостей. Должно быть, он хотел по старой привычке встать передо мной на колени и поцеловать мои руки, но я сразу изо всех сил вцепился в него и повис, так что ему пришлось, наоборот, меня поддержать на ногах. Обхватив меня молодыми крепкими руками, он провел меня в мою жилую пешеру, нашел для меня последнюю неразломанную табуретку, разжег лампу, дал мне выпить вина, и немного погодя я уже мог с улыбкой произнести:
— Ну, теперь ты удостоверился, что я материальное тело, а не дух? Ты храбро поступил, что пришел, и еще храбрее, что не дрогнул и не убежал. Но что могло привести тебя в эти места? От тебя я уж никак не ожидал, что ты станешь лазить в гробницы.
— Я бы никогда и не пришел сюда, — признался он, — но мне рассказали кое-что, и я подумал, что ты все-таки волшебник, может быть, твоя волшебная сила не даст тебе умереть, как простому смертному.
— Что же тебе такое рассказали?
— Ты знаешь Брана, который помогает мне на мельнице? Так вот, вчера он был в городе и видел в таверне одного пьянчугу, который сидел там и плел, что будто бы он побывал в Брин-Мирддине и сам волшебник Мерлин вышел из могилы, чтобы потолковать с ним. Люди ставили ему выпивку и просили рассказывать еще, ну он и не стеснялся, врал за милую душу, но кое-что в его рассказе заставило меня призадуматься… — Он помолчал. — А что произошло на самом деле, господин? Кто-то и вправду побывал здесь, я это понял по веревке, привязанной к дереву.
— Побывали, и даже дважды, — ответил я. — Сначала кто-то поднялся на вершину верхом на лошади… Эго было вот когда: видишь, я делал зарубки? Должно быть, он услышал мое пение — звуки хорошо распространяются в каменных пустотах. А потом, это было четыре дня спустя, или нет, пять дней, какой-то проходимец хотел ограбить гробницу, это он раскопал сверху лаз и спустился вниз по веревке. — И я рассказал ему, как все было. — Он, верно, со страху не стал задерживаться, чтобы отвязать веревку. Слава богу, что до тебя вовремя дошли его рассказы и ты пришел прежде, чем он снова набрался храбрости, он бы вернулся за веревкой и, глядишь, еще снова сунулся бы ко мне в подземелье.
Стилико искоса бросил на меня удрученный взгляд.
— Не стану обманывать тебя, господин. Ты незаслуженно похвалил меня за храбрость. Я приходил сюда вчера вечером. Мне страсть как не хотелось идти одному, но Брана звать с собой было стыдно, а Мэй и близко не соглашалась подойти к пешере… Ну, я посмотрел, устье пешеры завалено, как было, а тут вдруг слышу: арфа! Я… я подхватился — и бежать. Прости меня.
— Но все же вернулся, — тихо возразил я.
— Да. Всю ночь не мог заснуть. Помнишь, один раз, уезжая, ты оставил меня сторожить пешеру, ты тогда показал мне свою арфу и объяснил, что иногда она играет сама собой, это сквозняк трогает струны. Чтобы я не боялся, ты провел меня в хрустальный грот и сказал, что в нем я всегда смогу надежно укрыться. Ну вот, я все это припомнил, подумал о том, как ты был добр ко мне, как избавил меня от рабства и подарил мне свободу и жизнь, которой я теперь живу. И я решил, пусть даже эго призрак моего господина, пусть его волшебная арфа сама собой играет внутри полого холма, все равно от моего господина мне нечего опасаться худа… И я пришел опять, но только теперь уже днем. Я подумал, если это призрак, тогда при солнечном свете он будет спать.
— Я и в самом деле спал.
Как острием ножа, меня кольнула мысль, что если бы я накануне вечером напился, как случалось нередко, сонного зелья, то мог бы ничего не услышать.
А он продолжал:
— В этот раз я взошел на вершину холма и вижу — белеет разломанный камень в том месте, где под скалой была отдушина. Подошел поближе, а там веревка привязана к осине и в камнях широкая расселина, я заглянул в нее и увидел… — он замялся, — увидел эту груду досок.
Я уж думал, что мне никогда больше не будет смешно.
— Это не груда досок, а подмости, Стилико.
— Да-да, конечно. Я подумал: это не призраком сколочено. Ну и стал кричать. Вот и все.
— Стилико, — сказал я, — если когда-нибудь я сделал тебе добро, будь уверен, что ты отплатил мне сторицей. Ты дважды спас мне жизнь. Не только сегодня. А еще и тогда, когда оставил пешеру оснащенной всем необходимым, иначе я бы здесь давно погиб от холода и голода. Я этого тебе не забуду.
— Очередь за тем, чтобы вытащить тебя на волю. Но как? — Он осмотрелся, скользнув взглядом по голым стенам и разломанной утвари. — Теперь, когда мы потолковали и ты чувствуешь себя лучше, милорд, не сходить ли мне за подмогой и за инструментом, чтобы вскрыть заваленный выход? Так было бы тебе удобнее всего, уверяю тебя.
— Понимаю, но не согласен. Я успел все хорошо обдумать. Пока я не узнаю, как обстоят дела в королевстве, мне нельзя вдруг «восстать из мертвых». Ведь простые люди именно так поймут появление принца Мерлина из могилы. Поэтому никакие разговоров не должно быть, прежде чем мы не уведомим короля. Так что сначала надо послать к нему…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
