Да и вообще — не тронулся ли умом человек?! При этом слушатель должен был обладать по крайней мере двумя качествами: терпением и молчаливостью. И того, и другого у меня было достаточно. Как и у Вячеслава Михайловича Молотова. Он, случалось, слушает, слушает Сталина и полчаса, и час. Вот Иосиф Виссарионович и себя убедил, и Молотова вроде бы тоже. «Ну что, Вече, я прав?» А тот в ответ: «Нет, не прав». И несколькими фразами опрокинет все рассуждения. Но так бывало редко, гораздо чаще Молотов соглашался со Сталиным, добавляя к его умопостроениям некоторые штрихи.
Изучив схему Тегерана и план расположения советского посольства в Иране, Иосиф Виссарионович, в моем присутствии, рассуждал таким образом:
— Черчилль, как наш Каганович: упрям, тяжеловесен, ломит, как кабан, через любую преграду, умеет добиваться своего и напором, и убеждением. А Рузвельт умнее, дальновиднее, тоньше и впечатлительней, к тому же устает быстро из-за болезни[78] и от этого податливей, уступчивей, особенно по вопросам второстепенным. Между нашими сторонами меньше противоречий, чем у нас с Англией, нет застарелых претензий. Значит, Рузвельт в большей степени наш союзник. Но надо вывести его из-под влияния Черчилля. Чтобы там, в Тегеране, они не встречались вдвоем, не вырабатывали в ходе совещания свою общую линию. Разделить их нужно, позаботиться о больном человеке. Пригласим его остановиться в нашем посольстве. В главном особняке. Он уже подготовлен для американского президента. Есть все удобства. Вокруг большой парк. Тишина. Чистый воздух. Высокий надежный забор отделяет от города. Чего еще надо?
— Рузвельта уже приглашали поселиться в английском посольстве, — не сдержался я. — Там же, у англичан, и переговоры вести. Но президент приглашение отклонил: он будет чувствовать себя более независимым не в гостях, а в стенах своей американской миссии.
— Не убедительно приглашали, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — В нашем особняке условия гораздо лучше, чем у англичан. Просторные апартаменты. И тут же рядом большой зал для пленарных заседаний. Вкатывайся на коляске без пересадок. Устал — вот она дверь в твое жилье, катись отдыхать. Но это не главный довод. А главный — безопасность всех участников конференции, в первую очередь самого Франклина Рузвельта. О нас и об англичанах беспокоиться особенно нечего. Наши посольства примыкают одно к другому, каждое надежно охраняется. Перегороди улицу высокими щитами — и гуляй спокойно по такому коридору из одной усадьбы в другую. А вот до американской миссии на окраине города от нас полтора километра. Это значит, что Рузвельту, Черчиллю и мне придется ездить туда-сюда по улицам восточного города. А что за улицы в Персии? Два осла с вьюками не разойдутся. Людей полно, торгашей полно, нищих полно — толпа, крик, шум. Попробуй уберечься от снайперов, от диверсантов, от бомбометателей. С учетом того, что Тегеран всегда был бойким перекрестком между Востоком и Западом, а сейчас особенно. Из Европы, спасаясь от немецких, итальянских, испанских фашистов, хлынул туда поток беженцев разных национальностей. Немцы просто не могли не воспользоваться возможностью заслать с этим потоком свою агентуру. Тем более, что еще до войны гитлеровская спецслужба имела в Иране свою разветвленную сеть. Она не вскрыта до сих пор, а ее руководитель, резидент абвера Шульце-Хольтус, до сих пор, по сведениям нашей и английской разведки, действует под видом муллы в окрестностях Тегерана, а его сторонники — в самом городе.
— Рузвельт знал об этом, когда дал согласие на встречу в Тегеране.
— Это ему было известно, — с оттенком снисходительности согласился Иосиф Виссарионович. — Но ни Рузвельт, ни Черчилль не знают, что в каком-то звене союзников есть утечка информации, что немцам известно, где и когда состоится встреча руководителей трех держав. Заманчивая и реальная возможность для Гитлера одним махом срубить три главных головы и обеспечить себе преимущество с самыми радужными последствиями. По данным нашей разведки, в Тегеран засланы до ста опытных немецких диверсантов из числа тех, кто недавно выкрал из-под носа охраны итальянского дуче Муссолини. Руководил той операцией любимец Гитлера, авантюрист Отто Скорцени — шеф эсэсовских террористов и диверсантов VI отдела Главного управления имперской безопасности. Теперь он возглавляет операцию «Дальний прыжок», цель которой — ликвидировать в Тегеране всю Большую тройку и разом изменить ход войны. Мы сообщим обо всем этом президенту Рузвельту, чтобы он осознал: на территории Ирана находятся наши войска, соответственно действуют органы нашей разведки и контрразведки. В советском посольстве мы гарантируем стопроцентную безопасность. В противовес тому риску, которому Рузвельт подвергнет не только себя, но и Черчилля, и меня, если нам по нескольку раз в день придется ездить по улицам в американскую миссию. Полтора километра городского пути обезопасить трудно. А немцы, как мы знаем, попытаются не сразу уничтожить Рузвельта, а похитить его, держать заложником, диктовать свои условия. Это убедительно?
— Американцы захотят доказательств.
— Мы удовлетворим их любопытство, — опять же не без легкой иронии произнес Сталин. — У нас есть донесение из группы Медведева, которая действует в районе Ровно. Одному нашему разведчику, удачно выступающему в роли офицера вермахта, предложено перейти в СС, включиться в подготовку важной операции, которая будет проведена Отто Скорцени в Тегеране. Офицеру обещаны повышение в звании и награда.
— Значит, немцам известно?
— Это не столь важно, — поморщился Сталин. — Важна реакция Рузвельта. Вече уже говорил по этому поводу с Гарриманом.[79] Подчеркнул: если с Черчиллем или со Сталиным произойдет несчастье на пути в американскую миссию, ответственность за это ляжет на Рузвельта. Если, конечно, он не воспользуется нашим сердечным и разумным приглашением. Совесть его загрызет. Гарриман разделяет нашу точку зрения и со своей стороны будет влиять на президента.
Доводы Сталина были весомыми. В конечном счете они подействовали на Рузвельта. К большому неудовольствию Черчилля, американский президент остановился в советском посольстве, по соседству с Иосифом Виссарионовичем. Они могли встречаться и беседовать до и после заседаний, чего практически был лишен английский премьер. Из настороженного соперника Рузвельт превратился в доброжелательно настроенного гостя, достойно и благодарно воспринимавшего оказывавшееся ему щедрое внимание и высокое уважение. Это не говоря уж о том, что особняк, в котором остановился Рузвельт, стараниями молодого Сергея Берии и его помощников был основательно оснащен подслушивающей аппаратурой, которая передавала не только сами разговоры, но и оттенки, эмоциональную краску слов и фраз. Так что еще до начала политической баталии Сталин если не наполовину, то во всяком случае на треть предопределил в свою пользу успех сложнейших дискуссий.
Для меня во всем этом деле неясным осталось вот что: известно ли действительно было немцам время и место встречи руководителей трех великих держав? Были ли реальными сообщения наших разведчиков из-под Ровно и из других регионов о том, что в Тегеран заброшено сто диверсантов, которые под руководством Скорцени должны обезглавить антигитлеровскую коалицию? Немецкие диверсанты и разведчики в Тегеране, безусловно, имелись, и в большом количестве. Наверно, больше, чем сто. Ну, а все остальное? Впрочем, не так уж важно, где безусловная правда, а где правдоподобная выдумка. Главное, что Сталин осуществил задуманное.
С самого начала подготовки к конференции Иосиф Виссарионович решил: наша делегация должна быть небольшой, но сильной и авторитетной. Кроме самого Сталина, в нее включен был нарком иностранных дел Молотов. А вот третья кандидатура — военного представителя — определилась не сразу. По логике должен был ехать Жуков, как член Ставки, как первый заместитель Верховного Главнокомандующего, хорошо знающий положение на фронтах. Ну и как выдающийся полководец, чье имя было известно и у нас, и за рубежом: его мнение по военным вопросам было бы веским. Но Сталин, советуясь с членами Политбюро, сказал: «Нет, товарищу Жукову нельзя покидать свой пост. Мы не можем оголять наше военное командование. Он должен вести войну, пока я буду там, в Тегеране». А оставшись с Молотовым и со мной, присовокупил еще один довод: «Жуков прямой, как штык. Он не политик, не дипломат, может поскользнуться на паркете. Тем более при встрече с американским госсекретарем». Иосиф Виссарионович произнес это вполне серьезно, но ни Молотов, ни я не удержались от улыбки, понимая, что он имел в виду. Несколько месяцев назад в кремлевском зале заседаний, где присутствовало много людей, в том числе военные и дипломаты, зашел разговор о том, что Черчилль, как и в прошлом году, возможно, приедет в Москву.
