Смерть, которая всегда была для неё понятием достаточно отвлеченным, книжным, киношным, явилась перед ней во всей своей беспощадности, безжалостности, неумолимости и физиологической неприглядности. И маленькому домашнему ребенку, до этого всегда окруженному заботой, вниманием и защитой, нечего было ей противопоставить. Трепещущая душа Элен падала в бездну.
Но вдобавок ко всему этому она еще видела и то, что происходило с аурой умирающего насильственной смертью человека. И уже вот это зрелище действительно заставило её настолько оцепенеть, что она не могла двинуть даже зрачком. Впервые в своей жизни она наблюдала такое дикое неистовство невидимой для всех остальных человеческой сущности. Аура бешено пульсировала и молниеносно переливалась самыми невообразимыми цветами. При этом от шеи и головы расходились яростными волнами багрово-черные всполохи, сотрясающие всю ауру судьи и на миг полностью затмевающие её. Девочка не знала что это такое, возможно приступы оглушающей, разрывающей боли, а может глубинное осознание живого существа, что его жизнь заканчивается, что через секунду оно исчезнет навсегда, растворится в бесконечной тьме и безмолвии. Аура билась, дергалась, искажалась, сворачивалась, разрасталась, сжималась, раздиралась на лоскуты и испепелялась. Она вспыхивала ярким, буквально ослепительным для глаз девочки свечением и тут же темнела, гасла, превращалась в ничто. Не вся сразу, но пятнышками, кусочками, словно остывала. Элен почувствовала острую дурноту, её воротило от вида исчезающей, тлеющей, умирающей ауры, почему-то это зрелище представлялось ей более невыносимым и жутким чем перекошенное вздувшееся багровое лицо судьи.
Наконец умерщвление закончилось. Бока ловко освободил судью от удавки и тело Мастона Лурга сползло со стула и боком упало на пол. Его шею пересекала жуткая вздувшаяся, синюшно-багровая, с запекшейся по краям кое-где кровью странгуляционная борозда. Элен знала, что это именно странгуляционная борозда, ведь не зря же она с таким внимание следила за работой лучшего судмедэксперта земного сектора, Камилой Кесадой.
Вся сжавшись и подтянув ноги на стул, девочка оцепенело глядела на труп судьи, первый в её жизни труп. И она исчезала, пропадала, таяла в беспредельной кромешности. Исчезла Элен, исчезла мисс Акари, исчезла дочь Линды Рейлих и Валентина Акари, исчезла веселая, бойкая, чуть надменная, чуть капризная девочка, всегда уверенная, что она очень необычный, особенный, умный, почти уже взрослый человек и остался только испуганный маленький ребенок. Ребенок ничего оказывается незнающий ни о мире, ни о людях, ни о себе. И даже не ребенок, остался просто жалкий перепуганный звереныш, голый слюнявый щенок, забившийся в щель, в нору, под корягу и оттуда огромными распахнутыми глазами наблюдающий как безжалостно и дико схлестываются между собой большие взрослые звери, кровожадные, зубастые, беспощадные, настоящие хищники. И в сжавшейся в комочек душе этого звереныша не осталось ничего кроме униженного, подобострастного, заискивающего чувства подчинения этим сильным, грозным, самодостаточным хищникам, которые может быть пусть снисходительно и равнодушно, но всё же оставят его в живых. Элен еще не знала такого страха, страха перед людьми, которые властны над ней абсолютно, которые имеют и возможность, и решимость, и жестокосердие чтобы уничтожить её в один миг. И единственное что их останавливает это просто отсутствие желания. Но ведь желания так непредсказуемы и изменчивы. Она глядела на мертвого, изуродованного гримасой жуткого страдания судью и никак не могла увериться, утвердиться в мысли что Мастона Лурга действительно больше не существует. Она и весь окружающий мир есть, а его нет.
Герцог поднялся со стула и спокойно сказал Боке:
– Ты говорил что с ним его слуга. Избавься от него. Навсегда.
При звуках голоса Томаса Халида, Элен вздрогнула как от электрического разряда и в ужасе уставилась на герцога. Для неё теперь не было боле пугающего и ужасного человека чем он. Даже жуткий Хишен и омерзительный Далив Варнего отступали в тень и терялись рядом с верховным претором. Но когда до неё дошел смысл его слов, её словно подбросило. Если бы кто-то схватил Эле за плечи, хорошенько встряхнул и спросил зачем она это делает, ей нечего было бы ответить. Она не знала зачем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слетев со стула, чуть не упав, ибо ноги на миг отказались повиноваться, она бросилась к верховному претору. В своем порыве она едва не схватила его за руку, но в последнюю секунду застыла в метре от него.
– Господин герцог, – пролепетала она, – господин герцог, пожалуйста не надо …, – Элен споткнулась на страшном слове, но затем выговорила, – не убивайте его. Галкут ни в чем не виноват. И он ничего не знает обо мне, совсем ничего. Он просто кучер. И он всегда заботился обо мне. Пожалуйста, Ва… Ваша светлость, не надо. Галкут защищал меня, он спас мне жизнь. Его раны это из-за меня. Пожалуйста, господин ге..герцог, – у Элен в глазах блестели слезы, голос дрожал и прерывался рвущимися наружу рыданиями, – отпустите его, просто отпустите, он ничего не знает и он совсем несчастный, иегоны замучили его и его сына, ему пришлось убить сына чтобы спасти его от них. Он заботился обо мне и защищал, но он ничего не знает, ничего…
Двое мужчин, как рыбы, с непроницаемыми лицами и пустыми глазами взирали сверху-вниз на жалкого, лепечущего, задыхающегося от соплей и слез ребенка. Никто из них не говорил ни слова.
Элен, сдерживая всхлипы, умоляюще глядела на герцога. Тот снова посмотрел на Боку и сказал:
– Ступай. Разберись с ним.
Бока вышел. Элен с ужасом глядела ему вслед. Герцог опустился на свой стул и посмотрел на девочку.
– Никогда больше так не унижайся, – брезгливо произнес он. – Ни перед кем. Это отвратительно.
Все слезы и слова Элен моментально высохли, она стояла перед сидящим мужчиной как оплеванная и не смела поднять головы. Герцог вынул из кармана белоснежный, с золоченной вышивкой, пахнущий приятным парфюмом платок и протянул Элен.
– Вытрись.
Девочка взяла платок, вытерла глаза и нос и хотела вернуть обратно. Но герцог только смотрел на неё и руку за платком не протягивал. Элен медленно убрала его в карман куртки.
– Посмотри на меня, – приказал верховный претор. Элен подняла на него глаза.
– Судья умер для тебя. – Герцог сделал паузу. – Ты понимаешь что я хочу сказать?
– Да, – едва слышно, ответила девочка.
– И что именно ты понимаешь?
– Его смерть должна служить мне уроком. Мне следует понять, что с вами нельзя играть ни в какие игры, вы этого не потерпите.
Томас Халид одобрительно покачал головой.
– Ты действительно очень умна. Это хорошо. С умным человеком всегда проще. А о судье не горюй, ведь ты же не станешь утверждать что он тоже, как и этот твой Галкут, хороший человек?
Элен молчала.
– Я задал вопрос.
– Не стану.
– То есть ты согласна, что судья был плохим человеком?
– Согласна, – глухо ответила Элен.
Герцог вздохнул.
– Что ж я думаю на сегодня достаточно. – Он поднялся. – Иди за мной.
Он привел её в комнату на третьем этаже дома. Это был почти будуар, очень уютный и симпатичный. И даже узорные решетки на двух высоких окнах, в которые лился сумеречный закатный свет, не портили этого впечатления.
– Сегодняшнюю ночь проведешь здесь. Ужин тебе принесут.
– Я не голодна, – пробормотала Элен.
– Ужин тебе принесут, – повторил герцог. – А есть или нет твоё личное дело.
Он вышел, закрыл тяжелую, темную дверь и девочка услышала как задвинулся наружный засов.
Элен застыла посреди комнаты, опустошенная, оглушенная и абсолютно потерянная. Это странное, доселе ей неизвестное, всеобъемлющее ощущение пустоты внутри себя казалось ей пугающим, холодным, враждебным. Но она уже чувствовала, что эта пустота приносит ей облегчение, дарит покой и отдохновение её душе, освобождая от всех тяжелых мыслей и переживаний. Никогда не склонная раньше к одиночеству, сейчас она радовалась что её наконец оставили совсем одну. Приблизившись к просторной, высокой кровати под тюлевым навесом, Элен взобралась на неё, легла на правый бок и свернулась калачиком, спрятав руки между коленями. Несмотря на то что она очень устала, заснуть она не могла. Но глаза закрыла, осторожно вслушиваясь в саму себя. Её охватило и никак не покидало необычное ощущение что всё закончилось, завершилось, достигло своей кульминации и логического финала; и в тоже время всё только начинается, наступает новое время, приходит другая эпоха, что-то совсем неизвестное, непредсказуемое, необъятное стремительно надвигается и вот-вот захватит её, закружит, унесет в неведомую даль, в края где она никогда еще не бывала.
