— Я знаю — он думает, что его хотят поймать, — продолжала я абсолютно ровным тоном. — Но я не из тех людей, которые за ним охотятся. Я ни за кем не охочусь и не сделаю ему ничего плохого.
— Как тя звать?
— Меня зовут доктор Кей Скарпетта, — ответила я.
Она так уставилась на меня, будто я только что открыла ей какую-то страшную тайну. Мне пришло в голову, что она, если и слышала когда-нибудь слово «доктор», вероятно, никогда не встречала доктора женского пола.
— Я доктор медицины, врач — ты знаешь, что такое «врач»? — спросила я.
Она перевела взгляд на мою машину, как будто та противоречила моим словам.
— Есть такие врачи, которые помогают полиции, когда с кем-нибудь случится беда. Вот я как раз такой врач, — объяснила я. — Я приехала сюда помогать полиции. Поэтому у меня такая машина. Мне ее дали полицейские, потому что я нездешняя. Я живу в Ричмонде, в Виргинии.
Она снова поглядела на машину, и я в отчаянии умолкла. Наверняка я сказала что-то лишнее и все испортила. Теперь мне ни за что не разыскать Крида Линдси. Только полная идиотка могла надеяться найти общий язык с человеком, о котором ничего не знает и которого не в состоянии понять.
Я уже почти решила, что надо садиться за руль и уезжать, как девочка вдруг подошла ко мне, взяла за руку, потянула к машине и показала на мою черную медицинскую сумку, лежавшую на пассажирском сиденье.
— Это моя медицинская сумка, — сказала я. — Достать?
— Ага, бери с собой, — подтвердила она.
Я открыла дверь и взяла сумку, решив, что девочке просто любопытно. Она, однако, потащила меня дальше по немощеной улице, целенаправленно шагая к вершине холма. Ладонь, крепко сжимавшая мою руку, была сухой и шершавой, как листья кукурузного початка.
— Как тебя зовут? — спросила я, карабкаясь в гору и едва поспевая за ней.
— Дебора.
Я заметила, что у нее плохие зубы. Она была очень худой и выглядела слишком взрослой для своего возраста — несомненно, следствие хронического недоедания и неправильного питания. Я часто встречала такое там, где пища не считалась чем-то само собой разумеющимся. Наверняка в семье Деборы, как и во многих других, с которыми я сталкивалась в неблагополучных, трущобных районах, употребляли в основном высококалорийные, но непитательные продукты, которые можно приобрести на продовольственные талоны.
— Дебора, а дальше как? — спросила я. Мы подошли к крохотному домику, сколоченному из горбылей и обрезков с лесопилки и обитому толем, которому кое-где попытались придать вид кирпичной кладки.
— Дебора Уошберн.
Я поднялась вслед за ней по шатким ступеням на обветшалую веранду, где лежали дрова и стояло кресло-качалка, бывшее когда-то бирюзовым. Она открыла дверь, которую так давно не красили, что первоначальный цвет не поддавался определению, и потянула меня внутрь. Войдя, я сразу поняла, зачем она притащила меня сюда.
С лежавшего на полу голого матраса на меня уставились две не по возрасту серьезные мордашки. Сидевший на том же матрасе мужчина пытался зашить рану на большом пальце правой руки обычной иголкой и ниткой и уже сделал пару стежков. Из пальца на специально подстеленное на колени тряпье капала кровь. Рядом с матрасом стоял стеклянный кувшин, наполненный до половины какой-то прозрачной жидкостью — вряд ли водой. Какой-то миг мы с незнакомцем глядели друг на друга при свете торчавшей под потолком лампочки.
— Вот те доктор, — объявила Дебора.
Высокий, слегка обрюзгший мужчина продолжал смотреть на меня. На вид ему было лет тридцать или немногим больше. Длинные черные волосы падали на глаза, нездорово бледная кожа как будто никогда не знала солнца. От него исходил запах застарелого бриолина, пота и алкоголя.
— Где взяла ее? — спросил он девочку.
Дети, лежавшие на матрасе, безучастно пялились в телевизор. Кроме него и одной-единственной лампочки, никаких других электроприборов мне заметить не удалось.
— Она тя искала, — ответила девчушка, и я с удивлением поняла, что передо мной Крид Линдси.
— Чё сюда привела? — В голосе Линдси не звучало ни испуга, ни волнения.
— У тя рука болит.
— Как вы порезались? — поинтересовалась я, открывая сумку.
— Об нож.
Я осмотрела палец — нож снял приличный кусок кожи.
— Наложить шов — не лучшее решение в такой ситуации, — заметила я. Из сумки я вынула местный антисептик, стерильный пластырь и медицинский клей на бензойной основе. — Когда это произошло?
— Днем, как пришел. Банку взрезал.
— Вы не помните, когда вам последний раз делали противостолбнячный укол?
— Не.
— Завтра обязательно нужно пойти и привиться. Я могла бы сама вас уколоть, но у меня нет с собой вакцины.
Под его взглядом я обошла весь дом, пытаясь отыскать бумажные полотенца. На кухне была только печка, топившаяся дровами, и рукомойник с ручным насосом. Кое-как ополоснув руки и стряхнув с них воду, я опустилась рядом с Кридом на колени и взяла в руки мускулистую заскорузлую ладонь с грязными обломанными ногтями.
— Будет немного больно, — предупредила я. — Я тут ничем помочь не смогу, так что если у вас есть свои средства — вперед.
Я выразительно посмотрела на кувшин. Линдси тоже взглянул на него, потом поднес ко рту и сделал глоток. Уж не знаю, что за пойло там было — кукурузный самогон или что-то другое, но на глазах у Крида выступили слезы. Я подождала, пока он глотнет еще, потом обработала рану и закрепила кожу с помощью клея и пластыря. Только когда я закончила, Линдси наконец расслабился. Я замотала палец обычным бинтом, пожалев, что не захватила эластичный.
— А где ваша мама? — спросила я Дебору, убирая упаковки из-под лекарств и иглу в сумку — контейнера для мусора в доме тоже не обнаружилось.
— В «Бургер Кинг».
— Она там работает?
Девочка кивнула. Один из малышей, поднявшись с матраса, переключил на другой канал.
— Вы — Крид Линдси? — спросила я своего пациента, стараясь не выдать своих эмоций.
— А чё? — прозвучало в ответ с тем же выговором, что и у девочки. Мне Линдси совсем не показался таким уж умственно неполноценным, каким его описывал лейтенант Мот.
— Мне нужно поговорить с ним.
— Для чё?
— Я не считаю, что он как-то причастен к тому, что случилось с Эмили Стайнер. Но мне кажется, ему известно то, что поможет нам найти настоящего преступника.
Он снова потянулся к кувшину.
— Чё ему знать-то?
— Думаю, об этом надо спросить его самого, — ответила я. — По-моему, ему нравилась Эмили, а из-за того, что случилось, ему теперь очень плохо. А когда ему плохо, он сбегает ото всех, вот как сейчас, — особенно если боится, что ему грозит опасность.
Крид уставился на кувшин, слегка покручивая его в руке.
— У него об тот вечер с ней никаких дел не было.
— В тот вечер? — переспросила я. — Вы имеете в виду, когда она пропала?
— Он видал, как она шла с гитарой, притормозил «привет» сказать. Но больше никаких. Ни подвезти, ничё.
— А он предлагал ее подвезти?
— Не, не стал. Она б все одно не поехала.
— Почему вы думаете, что она бы не согласилась?
— Она его нисколь не любила. Нисколь не любила Крида, даром что он ей гостинцы носил. — Его нижняя губа задрожала.
— Мне говорили, что он очень хорошо к ней относился. Собирал для нее цветы. Дарил конфеты.
— Не, конфеты не. Она б все одно не взяла.
— Она не взяла бы у него конфет?
— Не взяла б. Даже своих любимых, какие у других брала.
— Коричные «бомбочки»?
— Рен Максвелл у меня на зубочистки их меняет. Я видал, как он сунул ей такую.
— А тем вечером она домой одна возвращалась?
— Одна.
— Где именно вы ее встретили?
— На дороге. От церкви, никак, в миле.
— Значит, она шла не по тропинке вдоль озера?
— Не, по дороге. Темно было.
— А другие дети из молодежного клуба?
— Те позадь шли — ну, которых я видал. Трое, может, четверо. Она быстро так идет и все плачет. Ну, я остановился — чё ж она плачет. А она все одно идет, ну я дальше и поехал. Потом все глядел за ней, как оно там дальше будет — может, стряслось чё.
— Почему вы так подумали?
— Дак плакала она.
— И вы провожали ее до самого дома?
— Угу.
— То есть вы знаете, где она живет?
— Чё ж не знать.
— И что случилось потом? — спросила я. Теперь я понимала, почему его разыскивает полиция. А услышь они то, что он рассказывал мне сейчас, их подозрения только укрепились бы.
— Видал, как она в дом вошла.
— А она вас видела?
— Не. Я фары не включал.
«О Господи!» — подумала я.
— Крид, вы понимаете, почему вами интересуется полиция?
Он опять взболтал свое пойло, глядя на него скошенными к переносице глазами — необычного светло-коричневого цвета с зеленоватыми крапинками.
