без чувств, держа нож наготове в одной руке и четки – в другой.
Нельзя сказать, что нас сильно пугал его буйный нрав: этот помешанный был не из тех, кто нападал внезапно. О своем появлении он давал знать издалека. Заслышав его отрывистые вопли и стук палки о булыжники, мы успевали, чтобы лишний раз не будить в нем зверя, укрыться за своей двойной дубовой дверью, способной выдержать и не такой натиск. Однако в силу того, что с нами находился больной, который был ослаблен и нуждался в покое, его навязчивые визиты становились уже несмешными. Так и приходилось сносить его выходки, ибо ни о какой помощи от местной полиции речи быть не могло, и единственное, что могло нас спасти – это mucha calma; церковные службы мы не посещали, но наш «террорист» был примерным верующим и не пропускал ни одной из них.
Как-то раз, поздно вечером, случился переполох. Нам явилось видение, на сей раз другого рода, одно из тех, что запоминаются на всю жизнь. Сначала донесся неизвестного происхождения шум, напоминающий стук орехов о паркет, рассыпавшихся одновременно из нескольких тысяч мешков. Мы выбежали во двор посмотреть, откуда он происходит. В монастырском дворе, как всегда, было безлюдно и темно; но шум все нарастал; от отдаленного мерцания стала просматриваться белизна огромных сводов. Мерцание постепенно превратилось в огни факелов, множества факелов; и вот из красного дыма, которым чадили факелы, нашему взору явилось целое полчище странных – небожеских и нечеловеческих – существ. Не иначе как Люцифер1 явился собственной персоной в сопровождении всей своей свиты: вокруг рогатого, с лицом цвета крови дьявола-отца, одетого во все черное, кишели дьяволята в цветастых лохмотьях с птичьими головами да лошадиными хвостами, а с ними дьяволицы, одетые во что-то бело-розовое, напомнившие мне пастушек, похищенных злыми демонами. К уже сделанным мною ранее признаниям могу лишь добавить, что в течение минуты или двух, и даже еще какое-то время спустя, уже сообразив, что же все-таки происходит, я не могла заставить себя приподнять фонарь и лицезреть эти чудовищные пляски, которые не в этот час, не в этом месте и не при факелах, возможно, и не выглядели бы столь сатанински.
[1 Люцифер, одно из наименований сатаны (лат. Lucifer) – «солнечный ангел, чье имя означает "Несущий свет". Среди ангелов он был одним из прекраснейших и назывался Рафаэлем. Он думал, что сам себя сотворил, а не Бог. Однажды он увидел пустой трон куда-то отлучившегося Бога и подумал: "О, как чудесно мое сияние. Если бы я сидел на этом троне, я был бы так же мудр, как и он". И под разноголосицу ангелов, часть которых льстит ему, а часть – отговаривает от сомнительной затеи, Люцифер занимает трон Бога и провозглашает: "Вся радость мира пребывает на мне, ибо лучи моего сияния горят так ярко. Я буду как тот, кто выше всех на вершине. Пусть Бог идет сюда – я не уйду, но останусь сидеть здесь перед лицом его". И приказывает ангелам преклониться перед ним, внеся раскол в их ряды. За это Бог сверг Люцифера и преклонившихся перед ним ангелов в Бездну, превратив его красоту в безобразие. Он из огненного стал черным, как уголь. У него тысяча рук и на каждой руке по 20 пальцев. У него вырос длинный толстый клюв и толстый хвост с жалами. Он прикован к решетке над адским пламенем, раздуваемым низшими демонами». (Мифологическая энциклопедия)]
Местные жители, в том числе состоятельные фермеры и мелкие буржуа, отмечали подобным образом Mardi Gras2; сюда они заявились, чтобы устроить свой карнавал прямо в келье Марии Антонии. Странным шумом, которым сопровождалась процессия, оказался звук кастаньет, которыми молодежь в безобразных, уродливых масках настукивала, но не ритмичными, отрывистыми прищелкиваниями, как в Испании, а наперебой, сплошной барабанной дробью военного марша. Звук этот, под который они также исполняют свои танцы, настолько однообразный и раздражающий, что мужества вынести это хватает не более чем на пятнадцать минут. Время от времени праздничное шествие внезапно прерывается хоровым исполнением coplita – куплета, повторяющегося бесконечное число раз; затем дробь на кастаньетах возобновляется и продолжается в течение следующих трех-четырех минут. Можно ли вообразить себе более дикарский способ увеселения, нежели истязание барабанных перепонок грохотом стукающих деревяшек? Очень своеобразно звучат подолгу не заканчивающиеся и сами по себе ничего не значащие куплеты, издаваемые голосами в не меньшей степени особенными. Резкие звуки они пропевают приглушенным голосом, а наиболее эмоциональную часть песни – тягучим голосом.
[2 фр. Mardi Gras – "Жирный вторник" (еще его называют Масленица и Прощеный Вторник), последний день перед началом Великого поста, периода воздержания и покаяния, который завершается Пасхой. По традиции в этот день съедались все последние имевшиеся в доме скоромные блюда, и устраивался большой праздник перед длительным периодом строгости и покаяния.]
В моем представлении, подобным образом пели древние арабы; и г-н Тастю, который занимался изучением этой темы, убежден, что, в целом, манера пения, используемая майоркинцами – преобладающие в нем ритмы и фиоритуры1 – имеет сходство с древнеарабским пением2.
[1 фиоритура – украшение мелодии звуками краткой длительности]
[2 Когда мы плыли из Барселоны в Пальму теплой, темной ночью, озаренной лишь странным свечением, исходящим от брызг за кормой, все, кто находился на борту, спали крепким сном, кроме рулевого. Чтобы сон не сморил его, он не переставая пел, но как-то убаюкивающе и осторожно, то ли потому, что боялся потревожить сон своих товарищей по команде, то ли потому, что сам почти уже клевал носом. Это необыкновенное пение можно было слушать бесконечно; его ритм и модуляции не имели ничего общего с теми, что традиционно встречаются в мелодиях наших песен и напевов. Казалось, он отпускает голос на свободу, а бриз подхватывает и разносит звуки, так же как дым из трубы. Это была скорее фантазия, нежели песня, беспечное блуждание звуков, не делавшее присутствие мысли обязательным, но сопровождавшее плавное покачивание судна и тихий плеск кильватерной струи; однако, казалось бы, бесформенная импровизация, тем не менее, имела свой нежный, монотонный рисунок. В этой голосовой медитации было столько очарования. – Примечание автора.]
Приблизившись к нам, демоны весьма вежливо и почтительно окружили нас; вообще майоркинцы никогда не ведут себя грубо или враждебно. Король Белзебуб соблаговолил заговорить со мной по-испански, в частности, осведомил меня, что служит адвокатом. Затем, чтобы произвести еще более благоприятное впечатление, он попытался перейти на французский и, видимо, хотел справиться, довольны ли
