Следующий день прошел просто замечательно – все люди на удивление были милы и прекрасны. Вечером же хороших новостей лишь прибавилось. Говорящая голова в телевизоре отбомбила меня новостями, сколько сегодня ракет выпустили на головы проклятым террористам. Это вселенское зло нашей планеты пришло в свое время на смену другому мировому злу – проклятым коммунистам, угроза от которых мерещилась, чуть ли не в каждой второй стране. Но тогда их если их и бомбили, то с оглядкой на Главного Коммуниста, разлегшегося на 1/6 части всей суши. Теперь же можно было бомбить никого особо не спрашивая, что мы и делали со знанием и рвением, но как всегда, без особого понимания последствий. На этот раз не повезло одной из ближневосточных стран и мы с помощью авиаударов корректировали ее политический курс, посылая массово ее граждан в иные, возможно более лучшие миры, дабы они и там рассказали о чудесных проявлениях американской дипломатии и демократии. Это как в вестернах, когда хороший парень с ружьем, гонит плохого парня без ружья к какому-нибудь месту стреляя, то справа, то слева от него, чтобы тот не вильнул в сторону. Так вот моя страна и была этим самым хорошим парнем, у которого ружье. После очередной новости о количестве сброшенных и пойманных бомб, шел раздел внутренностей, точнее внутренних новостей. В нем сообщалось, что часть конгрессменов, которые поддержали другую часть конгрессменов, в определении очередного внешнего врага (хотя я уверен, что он определялся даже не голосованием или жеребьевкой и тут наверняка снова не обошлось без крутящегося глобуса и пальца). И так как эти поддержали тех в том вопросе, то теперь те должны поддержать этих в этом, а именно в том, о чем мечтал гламурный торчок из той передачи – разрешить в городе Нью-Йорк, в качестве эксперимента легальную продажу и употребление марихуаны. После этого я на радостях выбросил пульт с балкона и начал водить со своими медвежатами хороводы до утра, пить все что горит и не только, а также петь переделанные похабные детские песенки. Буфет не успевал выплевывать новые бутылки и иногда подпевал басом, пустая же посуда отвечала за верхние ноты, а иногда просто качалась из стороны в сторону в такт, когда мы с медведями пускались в скач.
Майки позвонил только ближе к вечеру и судя по голосу был тоже пьян, но тем не менее в отличие от меня он смог за минуту собрать и вылепить из засохших букв в своем рту фразу: «Поздравляю, Билли!» Я же был в состоянии только кивнуть. Затем я заснул сидя с трубкой в руке, Майки судя по всему, тоже, потому что в следующий раз он жаловался на сильно подорожавшую международную связь.
Через месяц мой любимый канал сообщил, что ввиду успешных тенденций, эксперимент решено расширить с города Нью-Йорк до всего штата Нью-Йорк. Стали появляться специализированные магазины, а затем отделы в табачных лавках и супермаркетах. Майки все это время звонил каждый день и был краток как никогда: «Давай еще!» Мы давали к тому времени уже сколько могли. Поставили по всему полю прожектора, для этого пришлось прикупить еще один локомотив – который жрал цистернами солярку и по ночам вырабатывал электричество. Поэтому в ночи мое поле стало напоминать футбольную арену, где шла круглосуточная битва за урожай. Освободившиеся парни с велосипедов и еще две сотни к ним в придачу, работали в три смены, парк комбайнов увеличился вчетверо и уже никогда не отдыхал. Поезд Барнса каждый день мотался в порт, каждый день отплывал пароход и через два дня на третий, прилетало два чемодана. Я спал мало, еще меньше понимал в математике, но, в конце концов, спросил у Майки, мол, я никого не хочу обидеть, но как же так — мы стали оправлять примерно в десять раз больше товара, а чемодан начал прилетать чаще только в два раза? Может быть, где-то кто-то кого-то хочет обмануть или уже это делает? На что Майки мне ответил:
— Математика это конечно хорошая наука, но есть еще и экономика, а она говорит, что как вывели «травку» из тени на солнце погреться, то цена упала почти в пять раз и продолжает падать. У нас тут теперь оптовый склад и офис прямо в порту и мы платим налоги! И никто меня не спрашивает. Где я и что беру. Но цена продолжает падать, и если ты поднажмешь, то можешь пока рассчитывать на свои два чемодана в три дня, но помни, Билли, конкуренты не спят, — и положил трубку.
Ему было наверняка легко говорить в большом неповоротливом кожаном кресле, которое стоит столько, что наверняка само смогло бы руководить средним налаженным бизнесом. Но я то знал, что поджимать было уже некуда – трава еле успевала отрастать, люди и комбайны вперемешку падали от усталости и мы вышли уже на максимальный объем. Сам я толком не спал уже второй или третий месяц, и как можно было заснуть, если твоим красным глазам становится больно, когда их пытаются закрыть.
Во время этой безумной страды мне совсем не оставалось времени подумать, зачем они там это с собой сделали? Неужели их там так прижало, что они решили легализовать марихуану? В моих глазах теперь Нью-Йорк представлялся теперь каким-то растаманским раем: из окон домов свешиваются флаги Ямайки, все ходят особой походкой вразвалочку с дредами на голове, повсюду звучит Боб Марли. Хиппи, прямо их шестидесятых, приехали на своих разрисованных в цветочки автобусиках и устроили огромную коммуну в Центральном парке. В Гоа народ массово начал строить тропические лодки и плоты, и погреб через два океана. Оставшееся умеренное большинство ньюйоркцев просто подстриглись под битников. И все при этом курят без перерыва! Жизнь в городе постепенно замирает. Улицы зарастают мусором и травой. Зеленые ввели в городе, который перестали называть Большим Яблоком, а начали величать Спокойным Лесом, натуральное хозяйство, и теперь борются за повышенные удои. Последним оплотом, наверняка оставался Уолл-стрит. Там все еще с полгода кто-то что-то пытался считать, постепенно отдавая природе этаж за этажом, сдавая отдел за отделом. Последним всеобщая гармония и вселенская любовь захватила и верхние этажи пентхаусов, с которых горохом посыпались бывшие бонзы разоренных корпораций и над бывшей финансовой цитаделью взошло пятилистное, разлапистое, зеленое солнышко. Но все мои видения развеял, как всегда зомбо-ящик, из которого передали, что ничего критичного в городе не происходит – все как сидели на своих местах, так и сидят, и бонзы с балконов своих пенхаусов на Уолл-стрит также преспокойно лузгают семечки на суетящийся внизу офисный мусор. Трамваи, поезда ходят по расписанию. Первый восторг и эйфория проходят: кто курил так и курят, кто не курил, так особо и не начали, зато многих, кто кололся, нюхал или глотал, стало меньше. Кто перешел в более легкую, уже официальную лигу, а с заядлыми начали сильнее бороться высвободившиеся силы полиции. Выбив экономическую основу у части наркобизнеса, казна прибавила как за счет налогов, так и за счет туристов со всей страны потянувшиеся в так называемые «ганджатуры». Их, конечно, провожали пикетами и стучали транспарантами в окна, активисты не пойми чего с той стороны границы штата, зато с этой их встречали как астронавтов. Общий уровень преступности снизился, конечно не так как в сказках, книжках и кино в таких случаях, но заметно и тенденция на улучшение обстановки в самом криминогенном городе Америки была на лице у всех инициаторов марихуанного законопроекта. Люди стали вежливее, нью-йоркские таксисты выучили слова «спасибо» и «пожалуйста» и позабывали кучу других нехороших слов. Но про таксистов, я бы не стал связывать это с законом, человечеству это было просто не под силу – тут наверняка не обошлось без влияния подлетающей к Земле планеты Нубиру…
Не дождавшись отведенных полгода на эксперимент, конгрессмены практически единогласно, особенно учитывая тот факт, что того кого мы бомбили уже полгода никак не сдается и наш тамошний военный контингент только тем и занимается, что шлет на родину завернутые во флаги ящики, а национальное комьюнити надо чем-то развлекать, то расширили «марихуанный» закон на всю страну. Я уже был не в состоянии радоваться такому событию, потому что мне оставалось лишь бегать по пустыне в поисках того таинственного незнакомца и просить внести поправку в мое желание расширить конопляное поле до океана. На что он почти наверняка, учитывая его сарказм, посоветовал бы мне закидывать в океан невод, чтобы поймать золотую рыбку и просить ее растить поле с берега сюда, потому что ему самому надо подзарядиться маной. Во время моей этой смутной радости, сидении на ступеньках лестницы и внимательного изучения трещинок в цементе через трещинки в глазах, неожиданно вернулся Джим.
— Ты плохо выглядишь, — бросил он мне мимоходом, входя в мои хоромы и усаживаясь в кресло с таким видом, будто бы он не пропадал где-то целый год, а он только что выходил в туалет пописать, да то передумал и вернулся с полдороги. Я прошел за Джимом в комнату и застыл, как был – в мятых трусах и особенно мятой рубашке, с пустым стаканом в руке, который оказался очень кстати и помогавший мне балансировать на месте, не падая. Я не мог ровным счетом ничего вымолвить. Пытался кривым – у меня тоже ничего не получилось. Не получилось бы и у вас! Представьте, что к вам сейчас бы зашел Элвис в костюме от Далай-Ламы и спросил «Как дела?» Но за ним еще бы тащился при этом хвост ящерицы. А? Каково? Представляете, как было мне? Но вы на своем месте и ничего не представляете, а просто читаете эту книгу, сидя в сортире, и ржете, а мне тут за всех приходится отдуваться.
