— Может, стоило бы его оставить в покое? — предположил я. — Говорят, темнота и одиночество — лучшие лекари для нервных больных. Им даже прописывают пребывание в космических капсулах.
— С Муриным я бы не стал рисковать, — возразил Витольд. — Он может впасть в панику и забраться так далеко, что и вовсе выхода не отыщет. Тут и нормальный-то человек запросто свихнется.
С этим он двинулся вперед, а я — за ним. Я тащил Мурина, как козу на привязи. Мурин то послушно шел, то вдруг упирался, приседал и верещал, и тогда мне приходилось применять силу. По природной склонности своей к гуманизму, в первые миги нашего путешествия я полагал, что весьма нехорошо дергать и даже пинать ни в чем не повинное, практически неразумное создание, к тому же смертельно напуганное. Но чрезвычайно быстро излишний гуманизм во мне иссяк, и я весьма бойко управлялся с моим пленником.
— Здесь потолок снижается, — предупредил Витольд и посветил наверх.
Я вовремя пригнулся и успел еще сбить с ног Мурина, чтобы тот не расшиб себе лба. Мурин пал на живот и растопырился, поэтому я полз и тянул его, точно куль. Мурин приглушенно стонал, больше, как мне казалось, с досады.
Наконец мы миновали первую пещеру и высунулись на волю. Первые глотки чистого воздуха, пусть даже пропитанного туманом, показались слаще любого бальзама, так что мне захотелось смеяться. Волны не изведанного прежде счастья растеклись по моей крови. На Мурина же эта эйфория оказала прямо противоположное действие: он забился в угол возле выхода из пещеры, скорчился там и наотрез отказался покидать убежище.
— Теперь придется действовать силой, — объявил Витольд, как будто до сих пор наше обращение с Муриным представляло образец добровольности и свободы выбора. — Держите веревку натянутой, Трофим Васильевич.
Я повиновался. Витольд одной подсечкой сбил Мурина с ног, уселся на него сверху и ножом разжал его стиснутые челюсти. В левой руке у Витольда оказался пузырек с каким-то лекарством, которое Витольд ловко влил Мурину в рот.
Мурин вытаращил глаза, фыркнул, обливая Витольда лекарством, потом судорожно глотнул. Веки его задрожали, ноги несколько раз стукнули об пол и обмякли.
Витольд поднялся, обтер ладони об одежду и снял с Мурина веревочную петлю.
— Все, — промолвил он.
— Все? — удивился я. — Что вы с ним сделали?
— А как, по-вашему? — спросил Витольд.
— Отравили? — предположил я.
— Почти, — вздохнул Витольд. — Это сильное успокоительное. Подействовало как снотворное.
Он вынул из заплечного мешка одеяло и закутал Мурина. Мешок сильно исхудал, обвис. Очевидно, Витольд хорошо изучил повадки Мурина и запасся привычным набором орудий для поимки и приведения в чувство безумного дворника.
— Теперь он будет спать, а пробудившись сразу увидит выход из пещеры и сможет вернуться домой, — объяснил Витольд. — Вы мне очень помогли, Трофим Васильевич. Без вас я бы часа два еще возился, наверное. Он сильный, Серега. Сильный и хитрый.
Я молча кивнул, и мы с Витольдом покинули пещеру.
Глава двенадцатая
Я раздумывал вот над какой проблемой: наносить визиты я уже, можно сказать, научился; однако неизбежно грядет час, когда мне придется устроить у себя большой прием, например, на день Ангела. Я пытался представить себе, как это происходило при покойном Кузьме Кузьмиче. Наверняка имели место карты, степенные разговоры и немножко танцев — из снисхождения к молодежи.
Будучи реалистом, я отдавал себе, конечно, отчет в том, что отделаться картами и «немножко танцами» мне не удастся. Я молод; следовательно, по мнению большинства, должен любить веселье. Из книг, бесед с умными людьми и по собственному опыту я также знал, что обманывать ожидания большинства — это все равно, что запихивать голову в духовку и удивляться спекшемуся мозгу. Однако я терялся в догадках: чего, собственно, от меня ожидают.
Здешняя «молодежь» вся была, мягко выражаясь, немолода. Должен ли я поэтому отыскать в Петербурге и пригласить каких-то моих прежних друзей по студенчеству? И где раздобыть достаточное число молодых девиц из хорошего общества?
Все эти мысли глодали мой бедный ум, когда, внезапно выглянув в окно, я получил новое свидетельство причуд провинциальной жизни.
Следует отметить, кстати, что после происшествия с дракой и последующим бегством пещерный дворник мой преспокойно возвратился к покинутым пенатам. Он провел в уединении, как и предрекал Витольд, еще почти сутки. Лекарство благотворно воздействовало на его нервы. Пробудившись в столь экзотическом месте, как пещера, Мурин ничуть не удивился. Он завернулся в одеяло, как в плащ, вскарабкался по склону и явился домой весь грязный, с глиной в волосах, но абсолютно спокойный. Он посетил баню, получил от кухарки полную тарелку щей с мясом, после чего приступил к исполнению своих обязанностей, как ни в чем не бывало.
Я как раз любовался чисто выметенной дорожкой перед домом, когда увидел, что по ней движется своего рода шествие. Впереди выступала Анна Николаевна Скарятина собственной персоной. Она была в чрезвычайно хорошенькой шубке из легкого серого меха, в шапочке с меховым перышком. На ходу она энергично размахивала рукой, в которой держала муфту. Неожиданно от всей ее фигуры повеяло чем-то рождественским, и мне даже краем глаза привиделась украшенная елка.
За Анной Николаевной следовал тот самый мужиковатый лакей, которого я встречал в доме Скарятиных. Он был в валенках, которые затрудняли ему шаг, ибо доходили до колен и мешали сгибанию ноги. Лакей был также в рукавицах, которыми удерживал большую строительную тачку, всю в пятнах белой краски. На тачке громоздились какие-то тяжелые угловатые предметы, прикрытые рогожей. С моего наблюдательного пункта это выглядело как небольшой гроб, к примеру, младенческий.
Странно, однако, но рождественское настроение при виде этой слегка зловещей фигуры у меня не улетучилось, а напротив — усилилось. Почему непременно гроб, положим? Почему не ясли с Младенцем-Христом? Волхвы не обязаны писать вежливые письма, предупреждая о своем визите.
Я быстро вышел Анне Николаевне навстречу.
Она улыбнулась:
— Трофим Васильевич, как мило! Рада, что застала вас.
Я был несколько удивлен ее словами.
— Но разве вы не рассчитывали меня застать, когда отправлялись ко мне с визитом?
Она кивнула, засмеялась.
— Вы ужасно милый, — повторила она. Затем обернулась к лакею: — Оставь здесь и отыщи Мурина. Пусть поможет отнести в дом.
Я поцеловал руку Анне Николаевне, проделав это, впрочем, довольно неловко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
