Витольд кивнул:
— Все-таки я пришел к мнению, что вы тогда были правы, Анна Николаевна.
— Я всегда права, — объявила она. — Слушайте, а откуда у вас вообще взялись образцы с Фольды? Неужели Беляков все-таки прислал?
— Прислал, — кивнул Витольд.
— И вы молчали? — упрекнула она.
— Анна Николаевна, мне разве следует напомнить вам обо всем, что произошло в последнее время? — вопросил Витольд. — Беляковский груз прибыл за несколько дней до кончины Кузьмы Кузьмича. В доме как раз творилась вся эта свистопляска с докторами и нотариусами. Вы и представить себе не можете, что здесь происходило. Кузьма Кузьмич переписывал завещание шесть раз. Докторов он призвал к себе сразу троих, причем каждый являлся признанным светилом в своей области. Один рекомендовал только химические препараты, и при том в больших дозах, другой настаивал на гомеопатии в дозах микроскопических, третий предлагал альтернативную терапию, вроде облучения кварцевой лампой. Хозяин мой применял попеременно все три вида рекомендаций. В мои обязанности входило надзирать за медсестрами, которых Кузьма Кузьмич страшно бранил. Одну даже поколотил кварцевой лампой. Я заплатил бедняжке из собственных сбережений, чтобы она никому не объясняла, откуда на ее хорошеньком личике взялись синяки. Синяки через неделю сошли, но деньги мои пропали, а с ними и полкило нервов… Наконец дорогой покойник отошел. Я заказал панихиду, сорокоуст и взял отпуск на два дня, чтобы выспаться. Кое-как привел дом в порядок. А после этого сразу же приехал наследник.
Я сделал приветственный жест рукой. Анна Николаевна улыбнулась мне мимолетно.
— Все это время ящики с Фольды, неразобранные, находились у нас в кладовке, — продолжал Витольд. — И у меня не было возможности даже просто снять крышку и посмотреть, что там. Только сейчас вот и нашлась минутка для разбора коллекции… Так что не упрекайте меня, драгоценная Анна Николаевна. Вы можете не сомневаться в моих соображениях касательно вас.
— Вот как? — протянула она. — У вас на мой счет имеются какие-то соображения? Берегитесь, дерзкий.
— Я считаю вас наилучшим собеседником по данной теме, — ответил Витольд.
— Что ж, это комплимент, — решила Анна Николаевна.
— А я как раз читал письма некоего Захарии Белякова, — опять вмешался я. — И, кажется, они как раз про эту самую экспедицию.
Впервые за последние полчаса они посмотрели на меня с настоящим интересом. Я воспрял духом и прибавил:
— Вы ведь про того Белякова говорите, который находился на чужой планете в экспедиции и корреспондировал дяде?
— Да, — проговорил Витольд. — Захария Беляков, член экспедиционного корпуса Академии Наук. Он прислал Кузьме Кузьмичу образцы и… Сохранилась переписка? — Витольд даже как будто разволновался, хотя я не понимал, почему. — И вы ее читаете?
— Почему вас это так удивляет, Безценный? — осведомился я. — Вы, кажется, знали, что в университете меня хорошо обучили азбуке. Я даже могу освоить довольно длинный связный текст, если он не слишком труден.
Увы, моя блистательная ирония пропала втуне — Витольд просто не обратил на нее внимания.
Тут вошла Планида с подносом и внесла чашки, которые ловко расставила на столе. Затем она вышла и скоро возвратилась с самоваром. Наконец настал черед колотого сахара в хрустальной сахарнице, посылавшей во все стороны крохотные радуги, и корзинки с печеньем.
— Спасибо, Платонида Андреевна, — проговорила Анна Николаевна, поднимаясь с пола. — Ступайте теперь. Я возьму на себя роль хозяйки и сама разолью чай. Если господа не возражают.
Я сказал, что не возражаю, и Планида удалилась, на ходу вытирая лицо фартуком.
Мы переместились за стол и продолжили нашу беседу за чаем.
— И правда, в горле пересохло! — засмеялась Анна Николаевна. — И от пыли, и от всех этих неожиданных новостей.
Она протянула мне налитую чашку.
Я вдруг понял, что едва ли не впервые в жизни пью чай с людьми, которых, наверное, мог бы назвать моими друзьями. В университете это все было не то — там и чай был плохой, и пили мы его не столько разговаривая друг с другом, сколько давясь и торопясь. Кто не успевал, тому не доставалось печенья или бутербродов, и мы вечно спорили из-за сахара, так что на беседы времени, в общем, не оставалось.
Витольд взял вторую чашку, я слышал, как он тихо проговорил «спасибо», а потом Анна Николаевна налила и себе. И снова тикали часы в соседней комнате.
— Расскажите про эту переписку, Трофим Васильевич, — попросил Витольд.
Я открыл глаза, вздохнул, слабо улыбнулся.
— Ну что вы впились в него клещами, Витольд! — упрекнула Анна Николаевна. — Дайте Трофиму Васильевичу дух перевести.
— Я уже перевел, спасибо, — сказал я. — А что переписка? Собственно, там нет никакой тайны или научного открытия. Я ведь читаю все подряд, как роман. Точнее… — Я замолчал, подбирая слова. Мне хотелось объяснить причины, по которым я обратился к дядиным тетрадям. — Видите ли, Кузьма Кузьмич предстает в разговорах здешних обитателей образцом совершенства. А я — недостойный его наследник и вообще — «попович».
Тут Витольд слегка смутился. Если бы я не знал Витольда уже порядочно времени, то и не заметил бы этого, а так я пережил мгновение острого торжества.
— Следовательно, — продолжал я, — первейшим моим долгом было знакомство с дядиным духовным наследием. Я брал наиболее растрепанные книги из библиотеки. Изучал периодические журналы, которые выписывал дядя. И, наконец, счел необходимым ознакомиться с дядиной перепиской. Вы скажете, что чтение чужих писем не согласуется с понятием о морали? — с жаром продолжал я, хотя оба моих собеседника молча поглощали чай и ничего подобного не говорили. — Что ж! Если бы я обнаружил письма какой-нибудь влюбленной в дядю женщины… или даже женщины, которая была им соблазнена… то мгновенно предал бы письма огню.
— Так о чем повествует господин Беляков? — напомнил Витольд. Нравственная сторона вопроса оставила моего управляющего совершенно равнодушным.
Я выпил половину чашки, прежде чем ответить:
— Господин Беляков описывает свои приключения на чужой планете. Я даже не понял сперва, что речь идет о Фольде, поскольку он называл место экспедиции попросту «Дырой». Только теперь, когда вы сказали, что образцы с Фольды прислал Захария Беляков, я сложил два и два…
— Что он пишет о Фольде? — вцепился Витольд.
— Да сами прочитайте, — сказал я. — Зачем я буду вам пересказывать? Тетради с перепиской у меня в спальне. Я их вам охотно вручу, а то, гляжу, у вас от волнения даже очки запотели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
