в церкви… в любом «схроне», как я поняла, на «территории» Милостивой.
Я бы еще послушала сказки, но Пимен принял важный вид, не дав мне толком осмотреться, и вывалил на меня кипу бумаг из роскошного бюро вдобавок к своим. Смеркалось, загудела печная труба, мы зажгли побольше свечей. «Слизерин», — думала я, слушая, как Пимен перечисляет мне поставки и продажи, и смотря, как бегают по серебристой росписи серо-зеленых стен отблески желтого пламени. Небольшой кабинет, теплый, уютный. Интерьер не вызывает желания кого-нибудь убить. Можно мне сюда перебраться, а, Пимен? Раз уж я совсем в доме хозяйка?
Но я не спрашивала, я вникала. Несмотря на громкое имя и близость ко двору, боярин Головин не чурался вести торговлю с купцами. Мы поставляли мясо, птицу, перо, древесину — у меня, как оказалось, были огромные угодья недалеко от города… Куча записей, множество договоров, расписки, счета, спецификации… когда я начала чувствовать голод, мы не осилили даже половину текущих задач, и это еще Пимен прекрасно помнил все, что мы должны и что должны нам, и считал, пожалуй, не хуже Фоки Фокича.
Пимен зычно гаркнул, что боярыня-матушка трапезничать желает. Это было правдой — уже свечи сгорели наполовину, на дворе стояла ночь. После ужина я стиснула зубы и разобралась с делами, и пока я подписывала последние договоры, Пимен все рылся в остальных бумагах и недовольно гудел.
Я отмахнулась от него — у меня голова гудела не хуже, а оставались еще какие-то рекрутские документы…
— Что ты ищешь? — раздраженно спросила я. — Смотри, попутаешь мне тут все.
— Никоим образом, матушка, у меня завсегда порядок, — оскорбился Пимен. — А вот списков-то не найду. Где списки-то?
— Так ты с ними пришел? — я оторвалась от счетов и договоров.
— Так то… то я писал, матушка, — покачал головой Пимен. — А боярин-батюшка переделать велел. Кабы и не сам переписывал, но где оно?
— Рекрутские списки переписывал? — переспросила я. — Почему?
Пимен замялся. Точно такой же вид у него был, когда он мне намекал про баньку. И что ты в списки вписал, дай-ка сюда?..
— Не серчай, кормилица-матушка, — повинился Пимен. Я уставилась на его записи — ну и почерк у тебя, брат, каллиграфия, не иначе. — Я же того, Акашку своего вписал… Сама знаешь, как государыня ум да грамоту в рекрутах привечает, а коли на службе рекрутской отличишься — и вольную купит, и дворянство даст…
Первый раз об этом слышу, но ты продолжай.
— И ты, значит, Акашку в рекруты, — кивнула я. — А что Фадей Никитич?..
— Против был, — вздохнул Пимен. — Мол, грамотные холопы самому нужны.
— А Акашка? Хочет в рекруты?
— А то? Вон дьяк, — напомнил Пимен о наболевшем. — Дурень дурнем. — Ну, это ты, допустим, зря. — А Акашка-то мой поумнее будет. До охфицера мог бы дойти. А Фадей Никитич…
— Полно, — сказала я, поставив последнюю подпись и отодвинув бумаги. — Мне Акашка нужен, но если так… Найди бумагу, что боярин писал, решим. А пока спать хочу, прочее завтра.
В эту ночь налетели моры. Их было столько, что Наталья читала сказки-молитвы, не переставая, и вспышки шли одна за другой, и скрежет, и гремел запоздавший набат, и отчаянные крики раздавались за толстыми стенами. Я лежала, прижимая к себе Кондрата и Тимофея, и думала о сильной и отчаянной коронованной девочке, в одиночку противостоящей этому злу со своей невероятной, непознанной магией. И мне она казалась уже не надменной и безразличной, а уставшей и одинокой. Может, даже отчаявшейся.
Моры сгинули только под утро с последним ударом церковного колокола. Я засыпала, пока Наталья кормила детей, и практически сквозь сон, не сильно понимая, явь то или мутная дрема, различила, как она тихо плачет рядом со мной…
Глава шестнадцатая
Возок летел по непривычно пустым улицам, я сидела, прижимая к себе завернутого в меха и бархат спящего Кондрата, и старалась не выглядывать в окно — хотя специально его приоткрыла.
Ночью была бойня. Набат запоздал — Наталья и Пимен сказали, случается. Слишком низкие облака, тварей не заметили вовремя? Убрали тела, присыпали снегом места, где смерть с небес настигла несчастных, но красные пятна проступали то тут, то там — много смертей сегодня, очень много. Кто это был, люди какого сословия, сколько им было лет, чем они жили, на что надеялись?..
— Полно, матушка, — проворчала Наталья. — Не надо туда смотреть.
Почему? Почему моры нападают? Но какого черта цунами, землетрясения, ураганы?.. Стихия. Природа. Хотя бы здесь сами люди не увеличивали жестокость — в тех пределах, в каких могли. Есть и лиходеи, есть и преступления, но люди, вынужденно или нет, добрее из-за того, что магия этого мира, всемогущие Пятеро — это реальность, и кара может свершиться в любой момент. Впрочем, по дороге в церковь я еще подвергала сомнениям существование Пятерых…
Мы были внезапны, нас не ждали, но приняли радушно: меня и Кондрата, Наталью и Тимофея, и особенно — сани с Пименом и дарами. Возле саней уверенно распоряжался Акашка — мальчишка лет четырнадцати, невысокий, не по возрасту степенный и поэтому немного смешной. Пимен представил мне сына рано утром, предусмотрительно закрыл дверь в трапезную, и отрок торжественно и серьезно присягнул на верность молодому боярину, как днем раньше сделал его отец.
Смекалистый, показательно послушный, почтительный, исполнительный — Акашка мне и понравился, и насторожил. Я умела управлять такими Акашками и в то же время предпочитала не иметь с ними дел, они были умны, а потому непредсказуемы. Дураки тоже непредсказуемы, но против них можно включить защиту…
И Пимен, и Акашка старались на результат: рекрутские списки. Я не знала историю так хорошо, чтобы смело проводить параллели, но была в курсе, что при Петре карьеру холопу построить было раз плюнуть, только верно служи и проявляй своевременную инициативу. Возможно, императрица в этой стране пошла дальше, но здесь не было войн и не было риска погибнуть — я перед завтраком осторожно расспросила Марью, как самую старую из моего окружения, что она помнит, но она лишь выпучила на меня глаза — «Да Пятерых побойся, матушка, где то видано, чтобы одни человеки других-то как разбойники ни с того ни с сего резали!».
Что-то в этом — в наборе рекрутов — было, выгодное для Акашки. Я не торопила события. Время есть. К тому же Пимен так и не нашел записей моего мужа.
Монахи и служители под руководством Акашки разбирали дары с саней, а старенький священник, которого я прежде не видела, провел меня,
