Кейт отправилась в больницу. Страх перед невидимым врагом, покушавшимся вчера на жизнь ее и маленького махараджи, превратился в ужас, который мешал ей жить и думать.
Женщина пустыни, как всегда, поджидала ее, сидя на ступенях больницы. Ее лицо было закрыто покрывалом, а руки сложены на коленях. Позади нее стоял Дхунпат Раи, которому следовало сейчас находиться у постелей больных. Она сразу увидела, что в больничном дворе толпится народ какие-то незнакомые люди и посетители, которые по новым правилам могли навещать своих родственников и друзей только раз в неделю. Но сегодняшний день не был днем посещений, и Кейт, измученная всем тем, что перехила со вчерашнего дня, почувствовала раздражение и желание научить их уму-разуму и сердито спросила у Дхунпат Раи, слезая с лошади:
- Что все это значит?
- Народ пришел в волнение, а виной всему - фанатизм, - ответил он. - Но все это ерунда. Такое бывало и раньше. Только прошу вас, не ходите туда.
Она, не сказав ни слова, отстранила его и уже хотела войти, но увидела одного из своих тяжелых пациентов, больного тифом; с полдюжины громко кричащих друзей выносили его из больницы и, увидев Кейт, с угрожающими жестами двинулись к ней. В то же мгновение женщина пустыни очутилась подле нее и подняла смуглую руку, в которой блеснуло широкое лезвие огромного ножа.
- Молчать, собаки! - закричала она на языке своей родины. - Только посмейте поднять руку на эту пери*, которая столько сделала для вас!
- Она убивает наших людей, - вскричал один из крестьян.
- Может быть, и так, - сказала женщина, блеснув улыбкой, - но я знаю, кто будет лежать здесь мертвым, если вы не пропустите ее. Вы раджпуты или вы бхилы*, живущие в горах, что ловят рыбу и роются в земле в поисках съедобных личинок? Что вы бегаете, точно обезумевшее стадо, из-за того, что явившийся неизвестно откуда жрец солгал вам и смутил ваши глиняные головы? Вы говорите, что она убивает ваших людей? А намного ли вы продлите жизнь этого человека своим колдовством и пением мантр?* - спросила она, указывая на немощное тело, распростертое на носилках. - Вон отсюда! Вон! Разве эта больница - ваша грязная деревня, что вы позволяете себе гадить здесь? Разве вы заплатили хоть одно пенни за крышу над головой или за лекарства в вашем брюхе? Убирайтесь прочь, покуда я не плюнула в вас! - и она отмахнулась от них царственным жестом.
- Лучше все-таки не ходить туда, - прошептал Дхуппат Раи на ухо Кейт. Там во дворе один местный святой мутит народ. А кроме того, мне и самому что-то не очень хочется идти туда.
- Но что же все это значит? - снова спросила Кейт.
Вопрос был вполне оправдан: больница находилась в руках волнующейся толпы. Народ тащил постели, кастрюли, лампы и белье; бегая взад и вперед по лестницам, люди негромко переговаривались друг с другом и спускали больных с верхних этажей на носилках, точно муравьи, выносящие яйца из разоренного муравейника - человек по шесть-восемь на каждого пациента. Кое-кто из них держал в руках букеты бессмертников. Спуская носилки по лестнице, одни то и дело останавливались и бормотали молитвы, другие с опаской рылись в аптеке, третьи доставали воду из колодца и поливали ею пол вокруг кроватей.
Посредине двора, совершенно голый, как тот сумасшедший, что хил здесь до приезда Кейт, сидел вымазанный пеплом, длинноволосый, с когтями, длинными, как у орла, полусумасшедший бродячий священник. Он размахивал над головой посохом с оленьим рогом на конце, острым, как копье, и громко распевал какую-то однообразную мелодию, побуждающую всех действовать намного проворнее.
Когда Кейт, побелев от гнева и блестя глазами, подошла к нему, его песня превратилась в исполненный свирепой ненависти вопль.
Она быстро прошла к женщинам - к своим женщинам, которые, как ей казалось, успели полюбить ее. Но они были окружены родственниками, и какой-то обнаженный до пояса громкоголосый житель одного из селений, что расположены в самом сердце пустыни, толкнул Кейт. Он не хотел обидеть или ударить ее, но женщина пустыни полоснула его ножом по лицу, и он отскочил в сторону с громким ревом.
- Я хочу поговорить с ними, - сказала Кейт, и ее спутница заставила толпу притихнуть, высоко подняв руки над головой. И только бродячий жрец продолжал свою песню. Кейт, дрожа всем телом, подошла к нему решительным шагом с высоко поднятой головой и закричала на местном наречии:
- Замолчи немедленно, или я найду способ заткнуть тебе глотку!
Он замолчал, и Кейт, вернувшись к женщинам, обратилась к ним с пылкой речью:
- О мои женщины, чем я обидела вас? - воскликнула она все еще на местном наречии. - Если здесь что-то и делается не так, то кто же сумеет исправить это, как не я, ваш друг? Ведь вы знаете - вы можете и ночью, и днем - в любое время поговорить со мной. - Она протянула к ним руки. Послушайте меня, сестры мои! Разве вы сошли с ума, что хотите уйти из больницы - недолеченные, больные, умирающие? Вы свободны и можете уйти отсюда в любую минуту. Я прошу вас об одном: ради вас самих и ради ваших детей - не уходите, пока я не вылечу вас, если так будет угодно Господу. Сейчас в пустыне лето, и многие из вас живут за много косов отсюда, путь домой будет долгим и тяжелым.
- Верно! Она права! Она говорит правду! - сказал чей-то голос.
- Да, я говорю правду! Я всегда была честна с вами. Конечно, вам следует объяснить мне, в чем причина вашего бегства, а не кидаться в разные стороны подобно мышам. Сестры мои, вы немощны и больны, а ваши друзья не знают, чем можно помочь вам. Я знаю это.
- Арре!* Что же нам делать? - раздался слабый голос. - Это не наша вина. Что до меня, я бы охотно осталась и спокойно умерла бы здесь, но жрец говорит...
Шум возобновился.
- Там на пластырях написаны колдовские заклинания!.. Почему нас насильно хотят сделать христианами? Та мудрая женщина, которую прогнали отсюда, предупреждала нас... Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки! Они жгутся, точно адский огонь. Священник пришел сюда вчера - тот святой человек, что стоит вон там, во дворе - и сказал, что ему было откровение, когда он сидел в горах: все это дело рук дьявола; он хочет отвратить нас от нашей веры... Да-да, он хочет, чтобы мы вышли из больницы с метками на теле! А дети, которых мы родим в больнице, будут с хвостами, как у верблюдов, и с ушами, как у мулов. Об этом сказала нам знахарка. И святой человек говорит то же самое.
- Тише! Тише! - воскликнула Кейт, услышав эти выкрики из толпы. - Какие пластыри? Что за детские глупости вы говорите о пластырях и о дьяволе! Здесь уже родился не один ребенок, и все они были такие хорошенькие! Вы же знаете! Все это наговорила вам та негодная женщина, которую я отправила назад, домой, потому что она мучила вас.
- Нет, и священник говорит то же самое!..
- Какое мне дело до того, что говорит священник! Разве он ухаживал за вами? Просиживал с вами ночи? Сидел у вашей постели, взбивал вам подушки, держал вашу руку в своей, когда вам было больно? Что, он брал ваших детей и укладывал их спать и тратил на это драгоценные, редкие часы своего отдыха?
- Он святой человек. Он не раз творил чудеса. Мы навлечем на себя гнев богов.
Одна женщина, посмелее других, крикнула: "Посмотрите-ка сюда!" - и протянула Кейт один из горчичников, совсем недавно заказанных в Калькутте, на обратной стороне которого красными чернилами была написана фамилия изготовителя и название торговой фирмы.
- Что это за дьявольская штука? - свирепо спросила женщина.
Женщина пустыни схватила ее за плечо и заставила встать на колени.
- Замолчи, безносая! - закричала она, и голос ее дрожал от гнева. - Она не твоего поля ягода, твое грязное прикосновение осквернит ее. Знай свою навозную кучу и разговаривай с ней вежливо и тихо.
Кейт взяла пластырь и улыбнулась.
- Кто сказал, что здесь видна рука дьявола? - потребовала она.
- Святой человек, жрец. Уж он-то знает!
- Нет, вы сами должны это знать, - терпеливо втолковывала Кейт. Теперь она понимала их и могла им сострадать. - Тебе же их ставили. Разве они причинили тебе вред, Патира? - она обратилась к женщине, стоявшей прямо перед ней. - Ведь ты же благодарила меня, и не раз, а много раз, потому что эти колдовские горчичники облегчали твои страдания. И если это дело рук дьявола, почему же этот дьявольский огонь не истребил тебя?
- Если честно, эта штука сильно жглась, - ответила женщина с нервным смешком.
Кейт тоже не смогла удержаться от смеха.
- Это правда. Я не могу сделать мои лекарства приятными. Но вы же знаете, что они вас исцеляют. А что же знают об английских лекарствах эти люди, ваши друзья, сельские жители, погонщики верблюдов, пастухи? Разве те, что живут в горах, или этот жрец, разве они так мудры, что могут судить за вас и знают, как вы себя чувствуете, находясь за пятьдесят миль отсюда. Не слушайте их! Прошу, не слушайте! Скажите им, что вы останетесь со мной, и я вас вылечу. Это все, что я могу сделать. Для этого я сюда и приехала. Я услышала о ваших бедах и несчастьях за десять тысяч миль отсюда, и они глубоко ранили мою душу. Неужели вы думаете, что я отправилась бы в такую даль, чтобы делать вам зло? Возвращайтесь в свои палаты, сестры мои, и велите этим глупым людям уйти.
